Блюз мертвых птиц - Джеймс Берк

— Ну, всегда появляются новые таланты. Читал книжки про вампиров? Только что целую гребаную библиотеку этих книжонок прикупил. Так вот, когда вампиры спать ложатся, выползает прочая нечисть. Я-то знаю.

— И откуда этот новый талант? — спросил я.

— Начинается с буквы «м». То ли Майами, то ли Мемфис. А может, и Миннеаполис. Не помню. Ни к чему мне такие вещи знать.

Я бросил взгляд в глубь магазина. Конт пытался вымести облако пыли через дверь во двор, покрытый темной зеленой плесенью и разбросанным мусором.

— Он принял свои лекарства, и у него все в порядке. Оставь его в покое, Дэйв, — произнес Джимми.

— Конт — это настоящий гений, даром что страдает аутизмом, Джимми. Все, что он видит и слышит, записывается на компьютерный чип.

— Да, знаю, но мне не нравится, когда ему придумывают прозвища типа «гений-аутист». Он в свое время съел слишком много наркоты, но это не значит, что он дебил.

— Сам у него спросишь, или это сделать мне? — задал я очередной вопрос.

Джимми вылил остатки лимонада в раковину и засунул в рот спичку.

— Эй, Конт, слышал что-нибудь про нового механика в городе? — крикнул он.

Парень прекратил подметать и уставился на метлу. На дворе моросил дождь, и ветер задувал мелкую водяную пыль в дом, которая оседала на его шляпе и маленьких бледных руках. Он поднял глаза и посмотрел на меня, озадаченный не то вопросом, не то тем, кто я такой.

— Я Дэйв Робишо, Конт, — сказал я. — Мне нужна твоя помощь. Я ищу киллера по имени Карузо.

— Карузо? Да, я знаю это имя, — ответил Конт и улыбнулся.

— В Новом Орлеане?

— Думаю, да.

— Где? — спросил я.

Мой собеседник покачал головой.

— На кого он работает? — продолжил я.

Конт не ответил, но так и не отвел взгляда от моего лица. Его зрачки играли цветам и, присущими лишь глазам ястреба.

— Так что насчет имени Карузо? Это кличка? — спросил я.

— Это что-то значит.

Я ждал, что он продолжит, но Конт молчал.

— Что это значит? — не выдержал я.

— Как оперный певец.

— Я знаю про оперного певца. Но почему этого парня так называют?

— Когда поет Карузо, все в театре умолкают. Когда он уходит, они остаются в своих креслах.

— Как ты думаешь, где я могу его найти? Это очень важно, Конт.

— Говорят, что он сам тебя находит. Я слышал, что ты сказал обо мне. Я такой потому, что я умный. Люди произносят передо мной такие вещи, какие они не сказали бы ни перед кем иным. Они не знают, что я умный. Поэтому они смеются надо мной и придумывают прозвища.

Он вымел облако пыли в дождь и последовал за ним во двор, закрыв за собой дверь.

Я почувствовал, что заслужил этот упрек.

Было три часа пополудни, и у меня оставалось время сделать еще одну остановку до возвращения в Новую Иберию, до нее было всего два часа на машине, если ехать через Морган-сити. Старый офис Диди Джиакано, тот самый, где он держал кишащий пираньями аквариум. Контора располагалась на Саус-Рампарт неподалеку от Квартала и сразу за байю. Это было двухэтажное здание, построенное из мягкого пестрого кирпича, с железным балконом и колоннадой. Одна из боковых стен была обожжена пожаром, и здание имело одинокий, поношенный вид, который не скрашивали даже горшки бугенвилии, каладиума и филодендрома на балконе.

Внутри офис был полностью переделан. Бежевый ковер толщиной сантиметров пять, на белых с сероватым оттенком стенах картины средиземноморских деревень и цветные фотографии морских нефтяных платформ в стальных рамках, над одной из них в ночное небо вырывался факел пламени. Девушка в приемной сказала мне, что Пьер Дюпре у себя дома в Женеаретте, но в офисе был его дед, который, возможно, мог бы мне помочь.

— Знаете, на самом деле меня интересует сейф, который здесь когда-то стоял, сказал я. — Я собираю исторические и памятные вещи. Это был огромный шкаф, и находился он вот в этом углу.

— Я знаю, о чем вы говорите, но здесь его больше нет. Мистер Пьер вывез его отсюда, когда мы настилали новые ковры.

— А где он сейчас? — спросил я.

Девушка сморщила лоб, пытаясь вспомнить. Она была весьма привлекательной блондинкой, лет двадцати с небольшим, с искренним лицом и глазами, полными благодушия.

— Извините, но я не помню. Думаю, его забрали грузчики.

— А как давно это было?

— Месяцев пять или шесть назад. Вы хотели его купить?

— Не думаю, что смог бы это позволить, просто хотел на него взглянуть.

— Как, вы сказали, ваше имя?

— Дэйв Робишо, из полицейского управления округа Иберия.

— Я скажу мистеру Алексису, что вы здесь. Это дедушка мистера Пьера. Уверена, что он сможет все вам рассказать про этот сейф.

Прежде чем я успел ее остановить, она удалилась в заднюю часть здания и вернулась с мужчиной, которого я пару раз видел не то в Новой Иберии, не то в Женеаретте. Для своего возраста у него была замечательная осанка и манера держать себя, а история, связанная с его именем, была еще более удивительной. Не помню конкретных деталей, но знающие его люди рассказывали, что во времена Второй мировой войны он входил во Французское Сопротивление и был отправлен в немецкий концлагерь. Не помню названия лагеря, как и обстоятельств, благодаря которым Алексис остался жив. Может быть, Равенсбрюк? На нем были слаксы и белая рубашка с длинными рукавами, закатанными по локоть. Старик пожал мне руку, при этом кости его пальцев показались мне полыми, как у птицы. На тыльной стороне его левого предплечья было вытатуировано длинное число.

— Вы спрашивали про старый сейф? — поинтересовался он.

— Я собираю предметы старины. Антиквариат, артефакты Гражданской войны и так далее, — ответил я.

— Был здесь сейф, который достался нам вместе со зданием, но, если я не ошибаюсь, его давно уже вывезли.

У него было узкое лицо с ярко выраженной ямкой на подбородке и серые, как свинец, глаза; во все еще черных волосах виднелись несколько седых прядей. На левой щеке я заметил два продольных шрама.

— Не хотите ли кофе или что-нибудь еще?

— Нет, спасибо, не хотел вас беспокоить. Вы случайно не знаете человека по имени Фрэнки Джиакано или его приятеля Бикса Голайтли?

— Нет, эти имена мне не знакомы. Они занимаются антиквариатом? — сказал Алексис с улыбкой, так, как пожилые люди улыбаются, проявляя терпение к слушателю.

— Нет, это плохие парни, мистер Дюпре. Простите, пожалуй, говорить о них в настоящем времени не совсем корректно. Фрэнки Джиакано еще жив, а вот Биксу Голайтли в Алджирсе кто-то снес лицо тремя пулями из полуавтоматики.

— Весьма красочный образ, мистер Робишо. Зачем вы мне об этом говорите?

— Наверное, этим местом навеяло. Помню, как Диди Джиакано засовывал руки людей в аквариум вон у той стены. Я заходил сюда как-то, когда вода все еще была красной от крови.

— Меня не нужно убеждать в бесчеловечности людей к себе подобным.

— Не хотел вас оскорбить.

— Конечно хотели, — ответил он. — Хорошего вам дня.

Я собрался уходить. Это был пожилой человек. Такие татуировки, как на его левой руке, можно принести только из ада. Бывают моменты, когда милосердие требует от нас принимать надменность, грубость и обман со стороны других. Но я не думал, что это один из подобных моментов.

— А ведь вы солгали мне, сэр.

— Да как вы смеете! — вскипел он, глядя на меня мгновенно ожившими глазами.

На следующее утро на работе Хелен Суле вызвала меня к себе в кабинет. Она поливала цветы на подоконнике из яркой жестяной лейки.

Мне только что звонил Алексис Дюпре. Ты назвал восьмидесятидевятилетнего старика лжецом? — спросила она.

— Я сказал, что он мне солгал. Это не одно и то же.

— Для него одно и то же. У меня в ухе все еще звенит. Что ты делал в офисе Дюпре?

Я рассказал ей о старом сейфе Дидони Джиакано и о расписке, якобы в нем обнаруженной.

— Девушка в приемной сообщила мне, что сейф вывезли пять или шесть месяцев назад. Старик говорил иначе. Прямо перед ней. Она даже покраснела.

— Может, Дюпре запутался. А может, это сделала она.

— Я думаю, что он лгал. Более того, я уверен, что он насмехался надо мной.

— То, что происходит в Новом Орлеане, нас не касается.

— Я ездил туда в свое свободное время.

— В офисе Дюпре ты заявил, что работаешь в этом управлении. Вот почему он звонил сюда и орал на меня по телефону целых пять минут. Мне это дерьмо не нужно, папик.

— Старик нечист на руку.

— Не смеши меня. Половина штата под водой, а вторая половина под следствием. И об этом говорит наш собственный конгрессмен.

— Как назывался тот лагерь смерти, в который попал Дюпре? — спросил я.

— Да какая разница?

— Равенсбрюк?

— Ты слышал, что я только что сказала?

— Почти уверен, что это был Равенсбрюк. Читал статью про Дюпре в «Адвокате» пару лет назад.