Беглая княжна Мышецкая - Владимир Иванович Буртовой

кидаться, а пахотных мужиков, которые в наш стан прибывают, верстать бы в казаки. И по возможности скорей обучать ратному делу. Через малое время кинемся на кремль. – Степан Тимофеевич задумался, взъерошил волнистые волосы со лба к темени, размысливая о предстоящем сражении, предвидя немалые потери. – Полезут на стены худо обученные, куда как больше поляжет. А коль научатся копьем да саблей пристойно владеть, ино дело будет. Всех тебе, вестимо, не охватить. Тогда отбирай кто помоложе да на коне верхом скакать сноровист. Будут в подспорье донским да запорожским казакам в сражении с конными рейтарами. Уразумел, сотник?

– Уразумел, Степан Тимофеевич, – ответил Михаил Хомутов, в известной доле гордый добрым к себе расположением атамана. – Мешкать в таком деле негоже, иду я к своим стрельцам и ныне же начну отбор в конные ратники из новоприбывающих.

И Михаил Хомутов взялся помогать походному атаману Лазарке Тимофееву пополнить войско способными к сражению людьми. По прибытии новичков их перво-наперво опрашивали, кто он да откуда, да с кем пришел, да каким оружием доводилось владеть? И если оказывалось, что человек этот с засечной стороны, да ежели поселялся на жительство из стрельцов, из пушкарей, из казаков, то таких Михаил Хомутов отбирал отдельно и ставил на смотр Лазарке Тимофееву. И особенно радовался Степан Тимофеевич, когда Лазарка приводил к нему поселенцев с Дона или с Днепра, самолично расспрашивал, кто и из каких мест, и отсылал к Роману Тимофееву в конное войско, которого набиралось уже и за две тысячи. Новичков из черносошенных[18] или из монастырских крестьян, посадских или гулящих, или из бурлаков Михаил, поделив на десятки, день-деньской обучал за городом в поле, как из пищали стрелять, да как строй держать, и как конных рейтар встречать плотно, бердышами отбиваясь и голову свою сберегая от длинного копья.

Помогали своему сотнику и его товарищи, особенно Еремей Потапов, Гришка Суханов, Федор Перемыслов, братья Василий да Иван Пастуховы, сыновья самарского стрелецкого сотника Михаила Пастухова, погибшего от рук майора Циттеля при восстании в городе накануне прихода в Самару передового отряда разинцев во главе с атаманом Романом Тимофеевым.

Стояли самаряне за городом со своими малооружными и не обученными еще новобранцами и смотрели, как вел Степан Тимофеевич первый штурм кремля. Под гром пушек с обеих сторон казаки запустили в ров сотни телег, обмотанных и нагруженных сеном, соломой, хворостом, затем забросали ров факелами. Черными клубами взвился едкий дым, нестерпимо горячее пламя метнулось вдоль бревенчатых прясел вверх, где наизготовку стояли московские стрельцы да лучшие поместные дворяне. Затрещали бревна кремлевской стены. Но обидно мало оказалось растопки, фукнуло пламя столбом да и быстро угасло, а когда прогорело, казаки кинулись в ров с лестницами. Умолкли пушки воеводы Милославского – враг во рву, ядрами его уже не достать. Пушки атамана бьют из острога, да незадача – ядра не могут разбить толстых бревен. Зато московские стрельцы почти беспомешно сшибали штурмующих новоизбранных казаков с лестниц, а те лезут вверх не так сноровисто, как хотелось бы атаману.

– Быстрее, быстрее, братцы! – кричал Степан Тимофеевич со стены острога, словно за громом пушек и пищалей его могли услышать там, в адовом преддверии, во рву и у стен. – Эх, зацепились бы только за стену в одном месте, а там матерые казаки возьмутся за дело, как надобно!

К Степану Разину подбежал есаул донских казаков Левка Горшков. Усы дергались от злости и ярости, черные раскосые глаза, словно грозовая туча, метали молнии.

– Дозволь, батько, мне со своей сотней казаков метнуться на стену! Дорвемся до сабельной драки, там легче дело пойдет! Дозволь. Жаль мужиков, перебьют всех.

И не хотелось Степану Тимофеевичу, видел это Михаил Хомутов, кидать в пекло лучших своих казаков-донцов, да понял: новоизбранным не одолеть высоты по шатким лестницам, должного навыка нет, а тут еще сверху летят камни, бревна, хлопают пищали…

– Иди, есаул! Ухватись за стену и пробивайся к воротной башне, вот к той, что воротами к острогу! А мы постараемся к воротам пробиться снизу!

С яростным криком «Неча-ай!» сотня донских казаков скатилась в ров, к тысячам тех, кто уже там был, мигом проскочила к лестницам, оттеснила на время вчерашних посадских да черносошенных. С ловкостью кошек устремились казаки вверх, зажав в зубах обнаженные сверкающие сабли.

– Донцы-ы, донцы лезут! – пронеслось по верху стен. Догадались стрельцы, что теперь дело придется иметь с бывалыми воинами, кинулись встать поплотнее к тем пряслам, где лезли на штурм казаки с их бесстрашным есаулом Левкой Горшковым.

Казаки не просто лезли наобум, до первого удачного со стены выстрела, а подстраховывали огнем из пистолей переднего, передавая заряженные пистоли вверх, а незаряженные вниз, и делали это на ходу, быстро. Вот уже наиболее сноровистые достигли верха, осталось уже еще три-четыре ступеньки… Но падают на землю храбрейшие, стрельцы отталкивают баграми лестницы от стены, опрокидывают в ров. Мелькнул почти с самого верха голубой кафтан бесстрашного есаула… и Степан Тимофеевич дал команду отойти в острог и в город, подобрав всех своих, кто поранен или убит…

Отыскался и есаул Горшков. С простреленной ногой он ухнул вниз вместе с падающей лестницей, да, к счастью, угодил на воз с сырым сеном, которое не успело догореть. Оттуда его в затлевшем кафтане вынули свои казаки, перевязали рану белой холстиной и принесли к атаману Разину.

– Жив, Левка? – нервное лицо с дергающимися губами атамана склонилось над есаулом. – Каково тебе, больно?

– Жив, батька! А что больно, так сердце болит! Эх, кабы не стрелецкая пуля, был бы я на стене! Веришь?

– Верю, Левка! Ты молодцом лез на эту треклятую стену! Ништо-о, погодь трохи, воевода. Пойдут еще гулять избы по горницам, а сенцы по полатям! Не весь наш разум изошел этим днем! Добудем мы тебя из-за стены! Свинья не боится креста, а боится кнута! Не миновать тебе, Милославский, казачьей плети по жирной заднице! Поправляйся, Левка, не последняя у нас с воеводой сеча!

И верно, второй приступ повел атаман Разин в ночное время. И на этот раз осаждавшие несли с собой дрова и вязанки хвороста, чтобы завалить ров, а навалив, зажечь, используя для этого порох, паклю.

Но и второй приступ московские стрельцы отбили с немалым для штурмующих уроном.

– Кой черт нам кидаться и далее снизу вверх! – почти кричал Степан Тимофеевич, тяжело вышагивая по скрипучим половицам приказной избы. Собравшиеся к нему на совет походные атаманы, словно чувствуя за собой тяжкую вину, в молчании поопускали головы.

– Как же его достать-то, треклятого воеводу? – в недоумении пожал плечами Василий Серебряков. – В