Новая Зона. Дикий Гон - Игорь Недозор

А скупщикам доставалось лишь что похуже, исключительно чтоб оплачивать текущие расходы команды. Многие воротилы только что слюнки не пускали при мысли о запасах Мертвеца и его людей. Пытались найти подходы, обещали цену, что называется, сильно выше рыночной. Напрасно, никто даже не знал, где сталкеры прячут свои сокровища. При разговорах об этом сталкер‑мастер только ухмылялся да отвечал: мол, добро в сундуке, как смерть Кощея, а сундук – в надежном месте. Дважды бандиты пробовали базу сталкеров на зуб, и оба раза легли все нападавшие (у команды Живцова были не только обычные стволы, хватало и артефактного оружия).

Когда Борман и его головорезы атаковали лагерь Мертвеца, тот уже собирался сворачивать дела. Были даже готовы коридоры для эвакуации, а в знаменитом баре «Сто чертей» была заказана грандиозная отвальная пьянка для всех его друзей.

Живых, как все думали, не осталось ни с той, ни с другой стороны. Какое‑то время Московская Зона жила в предвкушении того, что Сундук Мертвеца где‑то всплывет, но тщетно…

И вот теперь они ищут эти сокровища. При том что вся история с утонувшим катером, кстати, запросто может оказаться выдумкой свихнувшегося от пыток мародера.

Ладно, подумаем о чем‑то более приятном. Например, о женщинах.

* * *

В последнюю ночь перед этим рейдом он, как обычно, принял душ, вернулся в «каюту», разделся, лег и вдруг обнаружил в комнате Тамилу. Та устроилась в кресле и весело улыбалась.

Глубокий вырез лилового одеяния открывал шею и ложбинку между выпуклостями, в которую стекла тонкая платиновая цепь. Второй вырез нескромно показывал стройные ножки до середины бедра, туго затянутые в прозрачный черный туман.

Он удивился – обычно они встречались в ее апартаментах над баром, и вообще она была в его обиталище в «общаге» «гидр» всего два или три раза.

– Мила, ты зачем пришла? – задал он вопрос, прозвучавший очень глупо.

Тамила закрыла дверь на защелку, потом без лишних церемоний скинула платье японского шелка, под которым по странной случайности не оказалось бюстгальтера. Ее небольшие груди смотрели на него своими крупными темными сосками, ясно заметными даже в полумраке. На втянутом животе, в самом низу, виднелась знакомая татуировка – змейка, кусающая себя за хвост, искусно изображенная изумрудно‑зеленым цветом.

– Мила… я не совсем в форме…

– Не смущайтесь, мой капитан.

Она сняла тонкие черные колготки, демонстрируя изгиб талии и мягкую линию бедер. Деловито залезла на койку, сев верхом на Шквала, ладонью шаловливо провела по его животу. Тонкая рука отбросила простыню и начала легкими касаниями поглаживать …

– Не надо…

Почему голос такой хриплый и абсолютно неуверенный?

– Расслабься. Ситуация под контролем… – промурлыкала она.

Мягкие пальчики охватили его плоть. Тамила медленно села сверху, вобрав его в себя. Уперлась руками, двигаясь в стороны и постепенно наращивая амплитуду. Захрипела; тело изогнулось дугой. Потом Тамила мягко соскользнула на постель.

– Понравилось?

– М‑м‑м…

– Значит, да. И еще, я, как ты уже знаешь, люблю потом еще пару раз повторить.

Она изогнулась, мазнув кончиками сосков его по губам, опять чуть отстранилась, дразня. Ее пальцы неожиданно оказались у него на затылке, а губами Шквал ощутил нежность ее губ… Стало щекотно и приятно, она погладила по узкому шраму на макушке.

– Война? – решила зачем‑то уточнить Мила. – Осколок или пуля?

– Да как сказать… Это огнетушителем приложило.

– Неужто ты горел так, что тушить пришлось! – Ее глаза буквально полезли на лоб.

(«Да я всю жизнь горю синим пламенем!»)

– Да нет… – Он усмехнулся. – Это еще когда курсантом был. На сторожевике в учебном походе в восьмибалльный шторм огнетушитель сорвался с пожарного щита, да и прямо мне по клотику приложил… – хлопнул ладонью себя по голове.

– И как ты?

– Да чего, пять минут провалялся, козероги из головы повыскакивали, да и побрел на вахту!

– Бе‑едненький…

Она коснулась губами его живота… и ниже. Сразу расхотелось спорить и выяснять что‑то. Куда делись хандра и усталость?..

…Щелкнув зажигалкой, она затянулась. Почему‑то тлеющий огонек в полумраке кажется очень эротичным. По крайней мере если сигарета в губах молодой сексуальной женщины, лежащей на кровати нагишом.

– Зачем ты все‑таки пришла? – спросил он.

– Тоскливо мне стало, дорогой. Просто… мне хочется чего‑то живого и теплого в этом аду.

– Да… – вздохнул Шквал.

У него было нечто живое и теплое в этом аду на земле, и оно рядом с ним, в этой койке. Мягкий голос… Шелковистость и аромат кожи… И неуловимая, но явственная аура женственности, хотя, казалось бы, откуда ей взяться у хозяйки сталкерского бара?

* * *

История Тамилы была проста и безыскусна. Несытое и невеселое провинциальное детство девяностых. В восемнадцать лет – поездка в Москву из воронежской глубинки в институт… Скоропалительный брак с москвичом, не принесший особого счастья, и такое же быстрое расставание – «не сошлись характерами». Семья распалась, дочка часто болела, Тамила работала и училась, таскались по съемным углам…

Когда грянул «харм», они с дочкой были в гостях у тетки в Торжке, что она считала самой большой удачей жизни. Все, чего она достигла, все сгинуло в адской стихии. Однушка, взятая в ипотеку, подержанный «Форд Фокус», работа в банке старшим менеджером (вместе с банком) и скопленные на черный день девять тысяч долларов на счетах…

Но зато они с Катюшей остались живы, а почти все Бескудниково, где они жили, сгинуло в первый же день катастрофы…

Многие тогда сломались – статистика по самоубийствам так до сих пор и засекречена. Кто‑то спился – существование в какой‑то из брошенных деревень от Пскова до Благовещенска, жизнь в щитовом бараке по две семьи в комнате не каждый выдержит.

Она себе такой роскоши позволить не могла. Нужно было жить дальше, растить хрупкую болезненную девочку и помогать матери.

Вернулась обратно, уже в Зону. Чем и как зарабатывала – он не спрашивал, а она не говорила. И тут судьба ей улыбнулась. Фараон, владелец бара, где она работала стриптизершей, одноногий и одноглазый бывший сталкер, что называется, запал на нее и сделал гражданской женой и управляющей заведения.

А когда его пристрелил рехнувшийся после «серого мха» бродяга, именно она по неписаным законам Зоны унаследовала бар. Помогла ли интуиция или опыт работы в банке, но дело, можно сказать, расцвело. Когда они познакомились со Шквалом, «Удача» входила в десятку лучших заведений Внешнего кольца.

Шквал тогда не сразу понял, что Тамила в нем нашла. Даже мелькала мысль, мол, ищет «крышу» в лице второго человека «Гидры».

Но он тут же ее отбросил. Крыша сталкер‑бару не нужна по определению. Всякий бар в Зоне – место неприкосновенное. И идиота, решившегося на него на‑ехать, будут дружно мочить все ближние и дальние…

Тамила завозилась у плеча, грустно вздохнула.

– Тебя что‑то беспокоит? – спросил он.

– Ты чертовски наблюдательный. Да, я тут думала… насчет нас…

Снова глубокий вздох.

– Послушай, Женя… – Голос ее был тих и серьезен. – Что ты скажешь, если уехать отсюда?.. – И чтобы не возникло сомнений, уточнила: – Вместе. Оба. – И с чувством добавила: – Из этой чертовой сраной Зоны! За мой шалман Тархун мне триста тысяч европейских бумажек без торга обещает. Да я прикопила малость, в шести банках лежит. У тебя, наверное, тоже что‑то есть, а нет, так не важно… Да и не заработаешь всех денег. Того, что есть, хватит и на квартирку в Черногории или Греции, знаю, ты ее любишь, и на магазинчик или там ресторан… Я заберу Катюху и скажу ей, что ты – ее настоящий отец… – Голос ее дрогнул. – Да я еще молодая, родим с тобой ей братика или сестричку? Ну, Жень…

Лучше бы ей этого не говорить! Тема «дети сталкеров» весьма занимала науку, но материалы были тоже засекречены. Слухи же ходили самые разные. Но и без слухов он знал, что тут не все так просто и радужно, как думает большинство.

В памяти всплыл случай, какому стал свидетелем ровно через два месяца после того, как оказался здесь. Тогда они остановились на хуторе у развалин Орехово‑Зуево, на пресловутых Кипящих прудах – ловить тамошних иглохвостых жабоидов (их кровь у скупщиков стоила двойной вес золота). Там жило меньше десятка человек – несколько стариков и старух, которым некуда было деваться, и три женщины помоложе. Одна из них, Лариса, бледная молчаливая шатенка, была уже заметно беременна.

Староста – седой как лунь бородатый дед, которого все звали Липатыч, говорил, что Лариса пришла к ним откуда‑то со стороны Пустых Холмов и ничего конкретного о себе не сообщила, только, упав на колени, расплакалась и, обняв ноги старика, сказала, что ей некуда идти и она согласна на все, лишь просила не гнать.