Дивисадеро - Майкл Ондатже

Ты с нами?

Решил съездить.

Здорово, Купер! Только сними галстук. Дай-ка сюда.

После уроков Дофина он уже не мог расстаться с этой привычкой. Даже в полосе неудач штука вроде галстука или сорочки с отложными манжетами дает преимущество, говаривал Дофин.

Бриджит села впереди, а Купер расположился рядом с басистом, поведавшим, что он — редактор журнала о природе, которым владеет пара «баронов-разбойников».[46]

— Консерваторы без ума от Калифорнии, — вещал басист. — Им смерть как хочется ее захапать.

Бриджит о чем-то болтала с водителем, но Купер ее почти не слышал. Он знал, что выступления проходят в прибрежном баре; через час подъехали к строению на обочине двухрядного шоссе. Выйдя из машины, Бриджит одернула юбку, которую прежде он не видел. Неоновая вывеска багрянцем окрасила ее лицо.

— Я тебя покину, — сказала она. — Позже увидимся, хорошо?

— Хорошо.

— Найди меня после концерта.

— Ладно.

Здание представляло собой безликую прямоугольную коробку, смахивавшую на бордель с инвалидным пандусом. Как выяснилось, внутри располагались боксерский зал и бар. На гравийной площадке уже припарковались с полсотни машин, грузовички и даже ассенизатор.

Нынче Купер следовал в спутной струе Бриджит и чувствовал себя легко. Убивая время, он прогулялся вокруг здания. За неосвещенным торцом дома угадывались невидимые поля, изредка выхваченные из темноты фарами заезжавшей на парковку машины. Купер представил, как в гримерной Бриджит готовится к выступлению — переобувается или красит ногти жженой сиеной. Он добродушно усмехнулся. Вообще-то он ничего не знает про женщин. Футах в двадцати от него приотворилась дверь, полоской света прорезав мрак. Вглядевшись в темноту, Бриджит и двое ее спутников сошлись ближе. Мужчина, за которого она придерживалась, потянул ее к себе. Потом Бриджит откачнулась и сняла с голой руки нечто похожее на синий галстук Купера. Однажды в Таосе Купер видел змеелова, который, разжав гадине пасть, заставил ее отдать яд, капнувший на стенку мензурки; чуть слышный стук зуба о твердый стаканчик прозвучал как негодующий вскрик. Не шевелясь, Купер смотрел на Бриджит и мужчин. Возвращаясь в здание, троица шире распахнула дверь, и он попал в свет, но остался незамеченным.

Бриджит вышла на помост в дальнем конце бара, занимавшем одну сторону зала. На ней были кремовое платье с низким вырезом и небрежно завязанный галстук Купера. Дофин не одобрил бы такой комбинации. В ее пении удивляла не сила голоса и даже не его диапазон, но та уверенность великой актрисы, с какой она держалась на сцене, растягивая слова в манере Крисси Хайнд.[47] Такой Купер ее не знал. Органичные пританцовки, выкрики в толпу и превращение «Времени ведьм»[48] в необузданный блюз ошарашивали. Знакомым казался лишь галстук, болтавшийся на ее шее. Купер не сводил с нее глаз. В каждой песне она открывалась по-новому. Даже подустав, оставалась собранной. В приглушенном свете, пронизанном бликами от вертящегося шара, она разгуливала между музыкантами и, легко одолевая препоны мелодий, дразнила публику непристойным движением бедер. В ее исполнении не чувствовалось излишней заданности или контроля. Она была абсолютно раскрепощена.

После выступления Бриджит вместе с группой сошла со сцены. Кто-то подал ей большой стакан пива, который она залпом осушила. Ее уверенность сменилась детской радостью от похвал и объятий знакомых. Временами взгляд ее искал в толпе Купера, но не находил его. Держась поодаль, он наблюдал за ней из темноты. Сейчас, когда она еще не вполне остыла от сцены, в ней была интересна каждая мелочь, и он не хотел, чтобы с его появлением ее новый облик растворился.

Взгляд ее рыскал по лицам. Она чуть сникла. Купер вышел на свет (ее успеха), и ее робкая улыбка сказала, что ради него она готова все отринуть. Они обнялись; он ощутил ее взмокшие плечи, отсыревшее платье и влажные волосы, мазнувшие его по щеке.

На другой вечер Купер ушел играть, а когда вернулся, ее нигде не было. Ни в его номере, ни в холле, ни в ее квартире. Он не знал, как с ней связаться, поскольку не имел ее координат. Оставался лишь безвестный человек из ресторана. Утром Купер объехал все скобяные лавки в радиусе двадцати миль от Санта-Марии. Где бы она ни была, он тревожился, не случилось ли чего. Хотя из квартиры исчезли все ее вещи.

Он повадился в кофейни и бары на трехмильной полосе городка и бродил по улицам, надеясь, что так сумеет ее отыскать. По утрам он все так же бегал, но теперь с еще большим рвением истязал себя на окраинах. После стольких лет он ощутил в себе пробуждение чувственности. Он ходил в спортзал, где устраивал спарринги с боксерской грушей, которые лучше трусцы помогали освободиться от мыслей. Он чувствовал в себе силу, но понимал, что она родом из его бессилия. Однажды он взглянул на свое тусклое отражение в гостиничном зеркале, надеясь прочесть в нем какую-нибудь подсказку. И ошеломленно понял, что сам угодил в зависимость.

Вам корреспонденция, сказал портье. На открытке из Тахо не было ни текста, ни подписи — только его имя и адрес, начертанные знакомой рукой. На обороте в сумерках сияло казино «Харрас». Так Бриджит сообщала, где она.

Меньше чем через час теми же дорогами, какими они совершали ночные прогулки, Купер ехал на восток, удаляясь от побережья. У Карризо-Плейн-Монъюмент он свернул на север и по девяносто девятому шоссе доехал до Сан-Хоакин-Вэлли. Висалия, Фресно, Модесто и Сакраменто. Таинство. В Кармайкле он перекусил. К темноте добрался до сьерры. В дождевой дымке поселки вроде Серебряной Вилки и Земляники, через которые когда-то он сотни раз проезжал, мелькали точно призраки. Перед Тахо он снял номер в мотеле, где побрился и принял душ, намыливаясь тонюсеньким мылом, похожим на облатку. Надел свежую рубашку и галстук. Было около двух ночи, когда Купер выехал из мотеля.

Он сошел в Тахо — огни покоренного космоса вокруг сверкающего озера. Купер вылез из машины и посмотрел на горы, которые одолел. Чувствовался перепад высот. Возвращение в прошлое было осознанным риском, все могло измениться. Соблюдая правило не парковаться там, где работаешь, он поставил машину в гараж «Дворца Цезарей» и пешком дошел до «Харраса».

Большой зал мягко ударил кондиционированным воздухом. Мышцы, гудевшие усталостью от многочасовой дороги, размякли. Усевшись на двадцатифутовый кожаный диван, Купер вытянул ноги и оглядел помпезный декор. Подскочил официант с выпивкой; Купер дал ему десятку чаевых и спросил «мокрый» эспрессо.[49] С высоким стаканом в руке он прошел к столам. Знакомые пока не встречались, однако ночь была юна. Пятнадцать часов назад он молотил грушу в спортзале, устланном астротурфом.[50]

Если маячить на виду, Бриджит меня отыщет, думал Купер, слоняясь по роскошным залам, полным рокота и бессистемной неспешной суеты. Наконец он подсел к столу. По обыкновению, первую сдачу умышленно проиграл. Партии шли живее, чем на юге, но играли любители. Четыре утра. Сна ни в одном глазу.

Через час, оторвавшись от карт, он ее увидел. Внутри что-то екнуло. Как давно она вот так стоит и наблюдает за ним, возвышаясь над другими зеваками? Закончив партию, он сгреб фишки. Нынче заработано достаточно, чтобы на южном берегу арендовать нечто миленькое, если кому-нибудь из них оно понадобится.

Купер.

Возле окошка кассы она схватила его за руку. Он ткнулся лицом в ее шею, белую, почти золотистую, с напрягшейся жилой, в которой, должно быть, таилась ее уверенность.

Они спустились по широким, выстланным ковром ступеням. Рокот Большого зала остался позади, и Купер вдруг вспомнил себя мальчишкой: в байдарке он свернул за излучину Сан-Антонио-Крик и тотчас потонул в реве порогов. Он шел следом за Бриджит. Она обернулась и сказала:

— Я только что из бассейна.

Поступь ее была легка. Казалось, больше ни в ком нет столь небрежной силы. Она излучала энергию, какой прежде в ней не было. В лифте она отстранилась от его объятий:

Подожди.

Будто это слово все объясняло.

Чего?

Надо поговорить. Ты здесь остановился?

Нет.

Хорошо, а то здесь тебе нельзя.

Он ничего не ответил; в молчании они добрались до «Дворца Цезарей», где стояла его машина и где он мог поселиться.

Часы показывали половину шестого, когда они сели завтракать. В окна восемнадцатого этажа смотрело подсвеченное огнями, но все еще темно-красное небо. Купер не спрашивал, почему ему не стоит здесь оставаться. Он чувствовал, что все это неспроста, а потому нужна осторожность. Надо выведать, что она затеяла. Ей что-то нужно, но в здании, где отовсюду смотрит «небесное око», об этом благоразумнее помалкивать. Ясно, что его выманили туда, где он не сможет брыкаться. Купер заговорил о ее былом сотрапезнике.