журнал фантастики «Космопорт» 2015 № 1(14) - журнал «Космопорт»

— Не знаю, — ноги перестали меня держать, и я сел на стул. — Всё-таки, хочется, чтобы кому-то нравилось то, что я делаю. Пусть не признания, но хотя бы какого-то понимания, вот чего я хочу.

— Я тебя понимаю, — сказал кенгуру.

— Это, конечно, радует, но всё-таки больше я ничего и никогда рисовать не стану.

— Тогда ты позволишь им победить.

— Кому?

— Обывателям, которых бесит всё, что не вписывается в их ограниченное восприятие мира. Критикам, которые считают, что имеют право топить в грязи чужие произведения.

Его карие глаза смотрели строго, но сочувственно. Я не смог вынести этого взгляда и отвернулся.

— Чего ты от меня хочешь?

— Нарисуй ещё одну картину.

— Нет.

— Только одну. Портрет к примеру. Для меня. Портрет для кенгуру. Что скажешь?

— Не знаю. Портретов я давно уже не писал…

— Напиши что-нибудь в стиле «Головы-сливы».

Я замер потрясённый. Картина «Голова-слива» была первой моей работой, написанной в жанре портрета. Я очень любил эту картину, но её судьба сложилась весьма печально — когда соседи затопили мою квартиру, картина размокла, и краски слились в кляксу.

— Хороший был портрет, — сказал кенгуру, снова поднимая со стола вилку, — в стиле фруктовых портретов Арчимбольдо.

— Пожалуй, — кивнул я, улыбнувшись. Всё-таки очень смешно было видеть у себя за столом кенгуру, рассуждающего об искусстве и раскуривавшего трубку.

— Какая всё-таки дрянь эта яичница, — проговорил кенгуру, попробовав кусочек приготовленного им же самим блюда. — Знаешь что, пожалуй, мы её выбросим.

Он взял тарелку и, подойдя к мусорке, при помощи вилки соскрёб и выбросил остывшую уже яичницу.

— И в честь твоей новой картины закажем что-нибудь вкусное. Расходы я беру на себя.

— Какой картины? Я, кажется, не говорил, что буду что-то писать.

— Иногда говорить необязательно. Достаточно просто сделать.

Так я начал писать его портрет.

Как мне кажется, сперва получалось неважно, я никак не мог подобрать подходящие краски, цвета расплывались, контуры были нечёткими, но кенгуру всё время меня подбадривал, и я постепенно вошёл во вкус.

Кенгуру звали Винслоком, он жил в параллельном мире, где считался признанным художником-новатором, заслужившим множество международных премий. В отличие от людей, кенгуру умели перемещаться в параллельные миры. Так Винслок неоднократно посещал наш мир, чтобы лучше познакомиться с нашей живописью. По его словам он побывал в Лувре, Прадо, Третьяковской галерее и многих других более-менее значимых музеях. Помимо способности перемещения в другие миры, кенгуру также умели становиться невидимыми, что значительно облегчало им жизнь при знакомстве с культурой того мира, куда они перемещались. Во время одной из таких вылазок Винслок и наткнулся на мои картины.

— Они сразу пришлись мне по вкусу, — говорил он, нахлобучив на лоб берет в стиле Пикассо. — Возможно, изначально тебе чуточку не хватало стилистического мастерства, и они были несовершенны, но зато в них чувствовалась огромная жизненная сила, а в их авторе — непохожесть на остальных. Я сразу разглядел твою уникальность.

Порой я уставал писать его портрет и впадал в хандру. Мне казалось, что ничего у меня не получается, а сам я не способен ни на что на свете. Тогда он устраивал какую-нибудь забавную канитель. Например, однажды, он взял мою гитару и начал играть. Сидел на кровати, положив одну лапу на другую, и перебирал светло-коричневыми пальцами струны. Потом вдруг запел: «У каждой учёной вороны должно быть своё гнездо. У каждого сыра — лисица, у каждого дуба — дупло». Песня была презабавная, но, к сожалению, я совсем забыл её текст. Потом он принялся петь «Натали» Хулио Иглесиаса. Затем «Салют» и «Мари-Жан» Джо Дассена. Это было необыкновенно смешно. Каждый раз, когда он вытворял нечто подобное, я, не в силах сдержаться, начинал хохотать, после чего опять принимался за работу.

Медленно, но верно, портрет продвигался.

— Когда дорисуешь, организую тебе выставку, — сказал Винслок.

— Каким образом?

— У меня есть свои способы.

Однако я уже не думал о выставке. Творчество захватило меня целиком. Я писал его портрет с упоением и радостью.

Винслок постоянно угощал меня вкусной едой. Он заказывал по телефону на дом всякую всячину, и когда я встречал приехавшего курьера, тот никогда не брал с меня денег. Очевидно, Винслок расплачивался по кредитной карточке.

Я заметил, что Винслок любит говорить о живописи той страны, чью национальную кухню мы в данный момент пробовали.

Например если мы ели паэлью, он говорил: «Бесспорно мой любимый период творчества Пикассо — это период кубизма. Именно тогда в нём заговорил настоящий экспериментатор. Ведь прежде он лишь шёл по стопам Сезанна, Боннара и Дега».

Когда мы заказывали икру, он говорил о Кандинском, когда роллы, о Хокусае Кацусике.

— Хокусай бесспорно был выдающимся живописцем. И даже несмотря на то, что в последнее время я, как и ты, более всего тяготею к абстракции, «Тридцать шесть видов горы Фудзи» до сих пор потрясает меня до дрожи в хвосте.

Как-то раз, когда мы говорили с ним о Тернере, Винслок показал мне свои картины. Он просто щёлкнул пальцами, и они внезапно возникли из воздуха. Это были потрясающей красоты пейзажи. Огромные бежевые горы, нежно-голубые небеса, жемчужного цвета звёзды, призрачно-бирюзовые моря. Такой изумительной природы я никогда прежде не видел.

— Я бы хотел когда-нибудь побывать в твоём мире, — сказал я.

— Возможно ещё побываешь.

Кроме того, он показал мне несколько своих абстракций. Эти картины понравились мне даже больше «Москвы» Кандинского и «Буги-Вуги на Бродвее» Мондриана.

Однажды Винслок с ходу нарисовал пейзаж из моего окна. Две сгорбленные фигуры сидящих на скамейке парня и девушки. Я поразился его мастерству. Иногда он рисовал, держа кисточку в пальцах, как человек, а иногда брал её в хвост и рисовал прямо так.

Правда, не все дни, когда он жил у меня, проходили безоблачно.

Один раз Винслок ушёл мыться и не закрыл кран, устроив потоп. А когда снизу пришли возмущённые соседи, он встретил их с мокрым полотенцем на голове и извинился. Соседи бежали.

— Ну вот, — сказал он, когда портрет был почти готов, — теперь пора показать его миру. Пусть взорвёт его как водородная бомба. В этой картине запечатлено твоё творческое начало, нужно бросить его в человечество.

Он сам договорился о выставке, в которой помимо меня участвовали перспективные молодые художники.

Практически на следующий день один коллекционер из Англии изъявил желание купить «Портрет для кенгуру» за очень большие деньги. Я наконец-то мог снять в аренду мастерскую.

Едва завершив переговоры с этим коллекционером, я помчался домой, чтобы сообщить радостную весть Винслоку, однако квартира была абсолютно пуста. Мой таинственный друг исчез так же внезапно как появился.

Когда он ушёл мне сильно его не хватало. Но он всё не приходил, и мне даже стало казаться, что я его просто выдумал.

Слава Богу, соседи снизу развеяли мои сомнения. Они привели участкового милиционера, который минут двадцать осматривал мою квартиру, пытаясь найти затопившего их кенгуру.

— У вас, правда, нет дома кенгуру? — спросили соседи, когда рассерженный, ничего не нашедший милиционер ушёл.

— Правда, — ответил я.

— Жаль, — сказали они и, развернувшись, начали медленно спускаться по лестнице.

Как я их понимаю! Мне ведь тоже очень жаль. Я теперь постоянно жду своего кенгуру и совершенно не могу работать!

Ольга ДЕНИСОВА

«ЗА СТЕКЛОМ»

Ольга Денисова — автор семи объёмных романов и нескольких довольно крупных повестей. За рассказ «Карачун» награждена премией «Живой металл» в жанре ужасов. Мини-рассказы считает упражнением для совершенствования литературного мастерства.

— Один мальчик поспорил с друзьями, что пройдёт ночью через кладбище…

К стеклу с наружной стороны прижалась бледная ладонь, её осветила свеча на подоконнике. Ерунда, конечно, ладони всегда бледные, даже у негров… И всё было бы ничего, если бы не второй этаж. Серёжка не смог отвернуться.

— И вот идёт он по лестнице, а по радио объявляют: мальчик-мальчик, не выходи на улицу…

Остальные смотрели не на окно, а на Катьку с её идиотской страшилкой, которая наверняка кончалась словами «отдай моё сердце». Она уверяла, что это «магическая» история и в конце все будут визжать от страха. Никто ей не верил — такого быть не может.

Бледные пальцы поскребли стекло, будто просили впустить.

— Мальчик послушался, вернулся и лёг спать. И вот просыпается он ночью…

Лёгкая деревянная рама, летняя… Вторая ладонь легла на стекло уверенней, надавила сильней. И понятно было, что вот-вот между ладонями появится и лицо… Серёжка не хотел этого видеть, но оцепенел и не мог даже сморгнуть. Пальцы за стеклом скрючились, как птичьи лапы.