Ты – лучший - Сандра Мэй

– Сын Ягуара – это он. Оторвет башку – потому что он Сын Ягуара. А нельзя говорить, потому что босс не любит, когда я болтаю о том, чего сам толком не знаю. Собственно, он абсолютно прав. Теперь ваша очередь, Морин.

Морин повернулась к Джону, но тот яростно выставил вперед ладонь, словно защищаясь от нее.

– Все. Никаких вопросов. В дом! Сохнуть! И спать! Завтра последний день перед праздником, будь он неладен.

– Но…

– Нет.

– Оторвешь башку?

– Нет. Тебе – нет. Этому болтуну – обязательно, а тебе нет. Тебя просто придушу.

– Босс! Так нельзя.

– Можно. Иногда даже нужно. Все, я сказал. Все домой!

Эдди подал Морин руку, и они с хохотом ринулись через потоки воды к ярко освещенному дому. Джон не спешил за ними. Он молча стянул с себя мокрую насквозь рубашку. Потом брюки. Вышел под дождь.

Вспышка молнии осветила высокую атлетическую фигуру обнаженного мужчины. Свет был так ярок, что случайный наблюдатель мог бы разглядеть даже длинный светлый шрам, пересекавший могучую грудь.

Джон постоял еще секунду, а затем повернулся и бесшумно скрылся во тьме. Ни одна ветка не шелохнулась в том месте, где он легко перепрыгнул изгородь.

Морин уже поднималась по ступеням дома, навстречу ей спешили Каседас и Алисия, но в этот момент сквозь раскаты грома, шум дождя и вой ветра, из самого сердца сельвы донесся до них странный, тоскливый и зловещий звук. Пронесся над головами – и утонул в грозе…

Морин проснулась с первыми лучами солнца, разбуженная щебетом птиц. Как в сказке, честное слово!

Утро было поистине хрустальным. Ни малейшего воспоминания о вчерашней духоте, равно как и о ночной грозе. Мир был чисто умыт, свеж и ослепителен. Морин слетела с постели, выбежала на ажурный балкончик и протянула руки к солнцу, смеясь от счастья. Спала она, разумеется, голышом, но девушка не сомневалась, что в такой ранний час ее просто некому видеть.

Она наслаждалась красотой утра ровно тридцать секунд, после чего с воплем кинулась назад в комнату и торопливо завернулась в первое, что попалось под руку, а именно – в кисейную занавеску. Спугнул же ее приятный мужской голос, с непередаваемой интонацией промурлыкавший из-под балкона:

– Всегда мечтал посмотреть с утра на что-нибудь эдакое! Мисс О’Лири, вы не могли бы повторить выход? На бис, так сказать.

– Морин. Просто Морин. Босс, это бесчеловечно. А если бы я шарахнулась не назад, а вперед?

Джон Карлайл, красавец-ранчеро в клетчатой ковбойке, широкополой шляпе, сбитой на затылок, видавших виды джинсах и высоких сапогах, улыбаясь, стоял под самым балконом и нахально щурился, обозревая все, что не скрывала – и не могла скрыть – кисейная занавеска.

– Что ж, тогда утро началось бы еще удачнее. Поймать в объятия обнаженную красавицу, испуганную и трепещущую, прижаться к ее полуоткрытым устам и сорвать первый поцелуй…

– Вот не могу понять, все ковбои не то развратники, не то поэты.

– Ранчеро, миледи, ранчеро. И потом, всякий поэт в какой-то мере развратник. Возьмите хоть Байрона…

– Не хочу брать Байрона. Вы меня напугали, босс. Я даже не знаю, смогу ли я работать.

– Вот и хорошо. Тем более что пока работать тебе и не нужно. Все твои указания исполняются, к Кончите на подмогу примчалась целая орда местных девок, мои парни носят столы, стулья, жаровни и прочую дребедень, Каседас вздыхает над вечерними платьями, Алисита составляет для тебя подходящую отраву…

– Она из-за Эдди обиделась, да? Ох, нехорошо это все…

– Раньше надо было думать. Нацепила черный шелк, понимаешь! Дерюжку бы накинула, волосики зачесала бы назад, личико скорчила пострашнее…

– Прекрати, босс! Я же не собиралась…

– Никого соблазнять, я все помню. Потому и под дождем плясала. Ладно. Идем.

– Куда это?

– На твое счастье и к моему собственному изумлению, у меня нарисовалось полдня свободы, и я намереваюсь посвятить их тебе. Экскурсия по сельве. Только никаких шелков! Джинсы. Рубашка с рукавами. Желательно сапоги, но если их нет, то подойдут и кроссовки. Шляпу я тебе найду. Жду через пятнадцать минут.

С этими словами Джон Карлайл развернулся и пошел прочь, да еще такой походкой, что у Морин сердце защемило.

Она собралась за десять минут и вылетела из дома, страшно довольная собой. При виде ее Джон слегка переменился в лице, потом решительно шагнул к ней и почти с возмущением застегнул ее ковбойку на две пуговицы, совершенно в спешке ею незамеченные.

– Опять твои штучки, мисс О’Лири? Прекрати!

– Да я же…

– Знаю, знаю. Ты знать ничего не знаешь, всегда ходишь расстегнутая до пупа, а то, что мужики на тебя кидаются, так это их распущенность, а ты тут ни при чем.

– Джон, я…

– Умолкни. Мы идем в сельву. Значит, так. Ни за что не хвататься. Цветочки не рвать, не нюхать. Ягодки не есть. Зверюшек не гладить. От змей не шарахаться.

– Ох. А без змей никак нельзя?

– Нет. Змеи тут главные. Перестань трястись. Ни одна змея в своем уме не нападет на человека. Только анаконда, да и то самка, во время насиживания яиц и если ничего более подходящего для еды рядом не будет.

– А она тоже ядовитая?

– Нет. Она – удав. Ее легко заметить, в ней обычно метров пять длины, а толщиной она с мою ногу.

– Джон, а может…

– Не может. Ты все поняла?

– Да.

– Отлично. Хорошая Девочка.

И они отправились в путь. Страхов Морин хватило на первые десять минут пути, а потом она разом забыла обо всех опасностях и только успевала вертеть головой, придерживая широкополую шляпу.

Сельва производит на новичка ошеломляющее впечатление. Впрочем, точно таким же оно остается и для старожилов. Представьте себе волнующееся бесконечное море всех оттенков зеленого. Представьте себе деревья, у которых вместо листьев – розовые цветы, а вместо цветов – здоровенные колючки. Представьте себе лианы, обвивающие громадные стволы, уходящие в самое небо, представьте самые невообразимо-роскошные и пышные орхидеи, небрежно кустящиеся на этих лианах, а еще не забудьте бесчисленное количество птиц, которые явно сбежали из какого-то мультика, потому что у настоящих птиц не может быть таких смешных и ярких желтых клювов, изумленно вздернутых белых бровей и хвостов, расписанных всеми цветами радуги. Морин даже приблизительно не могла их сравнить ни с одной известной ей породой, а потому страшно удивилась и рассердилась, узнав, что белобровые, к примеру, называются воробьями.

– Ты надо мной смеешься, Злой Босс! Воробьи мне отлично известны. Они маленькие, серенькие и чирикают, а эти… эти… Они же огромные! И совершенно разноцветные!