Записки Замухрышки (сборник) - Алёна Хренкова

Отец самостоятельно построил на садовом участке довольно крепкий дом. Рядом находился участок Филина. Строились одновременно, помогали друг другу ставить крыши. Внутри дом обит списанными чертежными досками, доставшимися отцу от какого-то КБ за ненадобностью, то есть по причине исколотости поверхностей кнопками. Так он объяснял этот подарок. Досок была целая машина.

Да и в ремонтных работах отец был мастак. Он мог починить всё. Особенно мне нравилось смотреть, как он подшивает валенки или ремонтирует обувь. Я удивлялась, как у него хватало терпения вытачивать крошечные деревянные гвоздики, которыми он подбивал к ботинкам кожаные подошвы после их приклеивания. И держалось потом все очень крепко. Когда-то давно у отца было кожаное пальто, старое и потертое. Так, он умудрялся красить его какой-то очень вонючей краской, и после этого оно выглядело как новое. Хотя у отца и не было технического образования, он мог отремонтировать практически все бытовые приборы. Ковырялся даже в телевизоре, но мать упросила не рисковать. Все же вещь дорогая.

Всю свою жизнь отец фотографировал. Фотография была частью его основной профессии и одним из любимых занятий. Он неоднократно занимал призовые места в профессиональных выставках, устраиваемых на его работе. С первых дней своей жизни я была любимым объектом отцовых съемок.

С малых лет наблюдала я за всем его «рукотворчеством». Он иногда просил чем-то помочь, но работать с ним я не любила. Он был очень требовательным, не терпел неумения, и, как правило, не был доволен результатами моей работы. Он хотел, чтобы я делала все так, будто с малолетства являюсь профессионалом, а на обучение у него не хватало терпения. Он сразу начинал орать, что все вокруг бестолковые. Характер у него был еще тот.

ОЛЯ РЫБКИНА И ЕЕ ПРИЯТЕЛЬ СПИЦА

Мне шел восьмой год, и я второй раз в жизни была отправлена на лето в пионерский лагерь. Кто был в детских летних лагерях, знает закон джунглей: сильный и нахальный бьет слабого и тихого, и от этого никуда не деться. Закон дикой детской жизни предполагает и некоторую защиту для своих подопечных: примкнуть к стае или организовать свою.

В нашем отряде был мальчик по фамилии Спица. Это был не совсем мальчик, это была сформировавшаяся откровенная сволочь. Житья от него не было никому. Он бесконечно кого-то бил, пытался что-то поджечь увеличительным стеклом, тайно курил, задразнивал более слабых мальчишек, а девчонок дергал за волосы и быстро убегал, обзывая всякими неприличными словами. И все это в восьмилетнем возрасте! Дети от него плакали с первых дней, вожатые звонили в Москву родителям, но тех не было дома. Отправив «ребенка» в лагерь, они сами уехали отдыхать, видимо устав от сына.

Спица сидел в столовой за одним столом со мной. Рядом с ним – его подпевала, Оля Рыбкина, девочка с пушистыми косами, которая спала со мной в одной палате. Рыбкина была Спицей в юбке, только что не материлась и еще не курила. Она выделывала всякие гадости на «женской» территории, мальчишек она не доставала.

После любого появления в столовой эта парочка с удовольствием доводила меня до слез. Видимо, я для них представляла тихий, безобидный объект, над которым можно поиздеваться, не получив сдачи. Оба могли спокойно бросить в чужую тарелку, из которой еще не ели, скорлупу от яиц или плюнуть в стакан с компотом. Любимым занятием было также подсыпание в суп еловой хвои или песчаной пыли. Популярной была и соль. Оба были довольно сильные, скорее всех прорывались в столовую, чтобы успеть нагадить в тарелки соседей по столу. После жалоб издевательства становились изощреннее.

Спица лез и к мальчишкам, но постепенно он оброс подручными, и вся эта компания полностью переключила свое внимание на ребят из соседнего отряда. В лесу происходили бесконечные кровавые драки. Спицу отсадили за стол вожатых, и я вздохнула свободней. Оставалась одна Оля Рыбкина. Но с ней справиться было уже можно. Обиженные Олей сбивались в кучу, чтобы не пропустить ее впереди себя в столовую. Ей оставалась только работа языком. Нам хватало и этого.

Готовясь к очередному музыкальному мероприятию, я неожиданно для себя буквально спелась с девочкой Адой. У нас здорово получалась песенка со словами: «Цып-цып, цуцарали, мои желтые комочки, мои будущие квочки…». Была такая грузинская песенка про цыплят. У меня на какое-то время прорезался голос. Мы решили вместе выступить со сцены и часами тренировались, сидя с Адой на ее кровати, которая стояла рядом с кроватью Оли Рыбкиной.

Когда рано утром раздавался горн, Оля Рыбкина не спешила вылезать из постели. Я заметила, что она не расчесывает свои волосы и никогда не переплетает свои пушистые косы.

Перед праздником песни случилась первая неприятность с Рыбкиной. Вожатая настояла на том, чтобы расчесать Олины волосы и привести ее в «божеский» вид. Оказалось, что волосы на ее голове так свалялись, что никакая расческа их не берет. Собрался даже небольшой совет вожатых для решения Олиной проблемы.

Расчесывали волосы полдня с воплями и слезами, иначе пришлось бы их остричь. В душе я торжествовала. Наконец-то эта противная девчонка сама плачет.

Вторая неприятность произошла с Олей чуть ли не на следующий день. Ада часто мне жаловалась, что от Олиной кровати все время пахнет. Настало время идти в баню и менять белье. Пока Рыбкиной не было в палате, Ада, подстрекаемая девчонками, сдернула на пол с её кровати постельное белье, которое оказалось насквозь прописанным.

Чемоданы хранились у нас под кроватями. Девчонки зачем-то открыли Олин чемодан. Он был набит сырым, вонючим бельем. Все собрались вокруг кровати и стали зло обсуждать случившееся. Не только мне одной доставалось от Рыбкиной. Оля вошла в палату, развернулась и убежала.

Рыбкину искали до самого вечера. Поймали ее километров за пятнадцать от лагеря. Она шла в сторону Москвы. На следующий день ее забрали родители.

Мне было немного жаль эту девочку. Она оказалась слабее и беззащитней, чем казалась. Свои слабости Оля Рыбкина прятала под необыкновенным нахальством и задиристостью. Но даже всесильный Спица не смог бы ей помочь.

А вожатые ругали Олиных родителей, которые отправили в лагерь такого не подготовленного к общественной и самостоятельной жизни ребенка. Им виднее.

ЛУНАТИК

Я была лунатиком. Все это знали и относились к этому спокойно, а зря. Как все лунатики, я вставала по ночам с кровати, ходила по комнате, говорила, иногда открывала замок на двери комнаты и выходила в коридор, но меня ловили и отправляли в постель. Ничего особенного.

Если я засыпала раньше всех и начинала говорить во сне, то моя сестра любила со мной «побеседовать». Задавала всякие дурацкие вопросы, а я ей что-то отвечала. Утром я ничего не помнила, а она мне рассказывала всякую ерунду и еще смеялась, правда дружелюбно. Но это только ей так казалось.

Однажды к нам в гости приехал из Северодвинска мамин брат дядя Сережа с дочкой Майей. Гости засиделись допоздна. И вдруг Лариса попросила Майку рассказать какую-нибудь северную сказку. Пока та собиралась с мыслями, я поднялась с постели и с закрытыми глазами подсела к столу ко всей компании слушать сказку. Но тут мать схитрила: она громким голосом поблагодарила Майю за интересную сказку и пожалела, что та оказалась такой короткой. Я молча, все так же с закрытыми глазами поднялась из-за стола и легла спокойно в постель.

Наши гости вытаращили глаза, но для всех остальных это было в порядке вещей. Ничего страшного, многие дети лунатничают, скоро все пройдет. Мне было тогда лет десять.

Весной отцу предложили путевку для меня на все лето в пионерский лагерь к морю. На море я до этого не была, а мне очень хотелось, и я с радостью согласилась.

Пионерский лагерь находился на берегу Азовского моря, на песчаной косе около города Осипенко, а по-старому – Бердянска. Нас везли на поезде почти двое суток. Подъезжая к месту, я все искала глазами море, но не видела ничего, кроме огромных степных просторов, пересеченных лесными насаждениями. Впоследствии насаждения оказались абрикосовыми деревьями. Даже когда мы строем пришли в сам лагерь, моря нигде не было видно.

Оно оказалось совсем близко. Лагерь был расположен на крутом берегу. Спуск казался почти отвесным. Но потом мы настолько привыкли несколько раз в день бегать туда и обратно по крутой тропинке, что уже и не замечали этого. Спуск как бы отсутствовал, так как все неслись купаться, а подъем был радостен, потому что заканчивался в столовке. Мы всегда были голодными.

Вместо привычных корпусов в этом лагере стояли армейские палатки с закинутым наверх брезентом. Все спали на воздухе. Девичьи палатки были расположены около линейки, затем шли лагерные постройки, ближе к морю – палатки ребят, с которыми мы виделись только в столовой и вечерами на танцах.