Фебус. Недоделанный король - Дмитрий Старицкий

В это время нам налили вино. Мне наливал Микал, дону Мартину – молоденький мальчик лет десяти. Видимо, его паж, я не стал уточнять. Обсуждались вопросы важнее.

– Я слышал от Иниго, что ваша семья была правителями всей этой земли? – поменял я тему разговора, потому как, право слово, мне стало неудобно, что меня постоянно благодарят за ту малость, которую я только и мог оказать раненному на моей службе оруженосцу.

– Да, ваше величество, когда-то наши предки были конде всей Гипускоа, – дон Мартин невольно приосанился, гордясь предками, – но с тех пор много воды утекло и многое изменилось. Но и сейчас мы – Лопесы, входим в состав четырнадцати семей, что составляют Генеральную хунту Гипускоа.

– Я вас не видел в Гернике под дубом.

– Мне пришлось пропустить эту сессию хунты из-за ранения брата. Я даже не знаю, что там решили с моим голосом, который я отдал большинству на совете.

Пришлось просветить.

– Я избран сеньором Бискайи, а вот хунта Гипускоа решила, что я ей не подхожу в качестве сеньора. Молод слишком. Но и Изабелле постановили, что должна являться лично под Отчее дерево, как заповедано издревле, если желает снова быть избранной вашей сеньорой. Так что ваша бегетерия на сегодняшний день от всех самая независимая и живет без сеньора, как сама хочет.

– Ни для кого не секрет, ваше величество, что и с сеньором мы живем, как сами того хотим, – нахально улыбнулся дон Мартин.

– Дон Мартин, а ваши хинеты уже вернулись с юга? – встрял в наш разговор дон Саншо, уводя нас от скользкой политической темы.

– Да, уже подтягиваются, – подтвердил дон Мартин. – По вильям гулянки сплошняком. – И добавил с осуждением: – Деньгами сорят.

– Будут ли среди них желающие наняться на межсезонье? Дон Франциск бы нанял их.

Да, Саншо, когда захочет, бывает убедителен.

– Надо спросить, – ответил хозяин замка. – Сколько вам нужно всадников, ваше величество? – повернул он ко мне голову.

– Центурии, думаю, будет достаточно. Максимум – полторы, – ответил я.

– Вряд ли в моих землях их столько наберется. Придется кидать клич по соседям. Я распоряжусь.

Дон Мартин что-то шепнул пажу, и тот проворно выскочил из трапезной, едва не столкнувшись с отцом Жозефом, который в помещение как раз входил.

Священник огляделся, взглядом спросил у хозяина разрешения сесть за стол и в молчании принялся за трапезу, прошептав перед этим краткую застольную молитву персонально для себя.

Утолив первый голод, он ответил на немой вопрос дона Мартина:

– Ваш брат исповедовался, причастился Святых Даров и соборовался. Теперь он готов не только к операции, но и предстать перед Господом нашим. Когда приедут лекари?

– Должны завтра, – ответил дон Мартин неуверенно.

– Это хорошо, – удовлетворился капеллан. – Правильный настрой у Иниго за это время не ослабнет. Страдания, выпавшие на его долю, ввергли юношу в некоторое уныние в связи с невозможностью продолжить военную стезю. Он понимает, что есть и другие достойные поприща, но… он так стремился стать кабальеро, что просто не думал о них. Хотя с его образованием он вполне может занять достойное место в гражданской администрации короны. Но не желает этого. Так что в душе у юноши кризис, не находящий катарсиса.

– У меня и одноногие алькальдами служат, – вмешался я.

– Это так, – подтвердил Саншо, – все верно. Но есть одно «но»… Молодые кабальеро такую службу рассматривают не как службу, а как синекуру. Молодым подавай подвиги и славу. А какая слава в том, чтобы сидеть в глуши охранником фортеции с гарнизоном в дюжину престарелых инвалидов? Там же никаких развлечений. Вот люди в возрасте, обремененные семьей, такую службу ценят. А Иниго для такого дела слишком юн и слишком романтичен.

Дон Саншо с высоты своих двадцати лет убежденно считал себя уже умудренным жизнью опытным ветераном.

– Это верно, – подтвердил дон Мартин последнюю фразу инфанта. – Когда встал вопрос, куда определять Иниго в пажи, у меня была возможность пристроить его к двоюродному дяде, который служит короне Арагона казначеем. Но юноша выбрал двор принца Вианского. Он посчитал, что с молодым сюзереном, с вами, славы ему добиться будет проще. Иниго очень честолюбив.

– Дон Мартин, – снова вмешался в разговор наш капеллан, – слуги мне сказали, что у вас в доме есть духовные книги. Это так?

– Есть, – подтвердил хозяин. – «Жизнь Иисуса Христа» картезианского монаха Лудольфа Скасонского в кастильском переводе и один том из «Жития святых» Симеона Метафраста на латыни. Остались от нашего среднего брата Перо́, когда тот готовил себя к духовной стезе. Сейчас он возглавляет приход святого Себастьяна в Астении. И это все. Никаких рыцарских романов, которые требует себе Иниго, у нас нет.

Хозяин замка разочарованно развел руками.

– Я бы посоветовал вам все же дать ему эти книги, – наставительно посоветовал отец Жозеф. – Может, их чтение если и не утешит молодого кабальеро, то хотя бы развлечет и отвратит от скорбных мыслей. Не говоря уже о том, что это будет душеспасительное чтение. Все лучшее занятие, чем днями смотреть в потолок и играть на мандолине тоскливые мелодии.

После обеда я прошелся до хозяйской конюшни проведать своих лошадей. Там было пусто. Все слуги, и мои, и Лопесов, во дворе под навесом стучали ложками.

С конями надо дружить, если хочешь, чтобы и они к тебе отнеслись по-доброму в трудную минуту. Поэтому я прихватил с собой две хлебных горбушки, круто посыпанные солью: для Флейты и для моего боевого андалузца, который почему-то имел английскую кличку Драм.

Флейта встретила меня приветливым ржанием, а Драм обратил внимание, только когда началась раздача вкусняшек.

– Сначала девочке, – примирительно произнес я, отводя в сторону его черную морду, и, дождавшись, когда камарга все сжует с моей ладони, повернулся к боевому жеребцу.

– Теперь тебе, привереда, – охлопал я андалузцу могучую шею, одновременно подставляя ладонь с горбушкой под его губы.

Кони были ухожены, накормлены и вычищены. Аж блестели. Даже копыта были подрезаны от лишних наростов, и все разболтавшиеся подковы поставлены на место. И не только мои, а все лошади нашей банды были обихожены. Надо дону Мартину похвалить его конюхов.

По конюшне раздавался приятный для уха вкусный хрум лошадиных челюстей, перемалывающих овес. Прекрасная по приятственности музыка, любимая мной с юности. Когда я учился в МГУ, то подрабатывал ночным конюхом на Олимпийском конноспортивном комплексе в Зюзине. Помню, когда мне, тогда еще зеленому первокурснику, предложили эту подработку, я поначалу даже носом покрутил, потому как желал устроиться дворником – тем служебную жилплощадь давали, даже в таких домах, как сталинские высотки. Естественно, в большой коммуналке, но как-никак свой закуток, куда можно в любой момент девушку привести на ночь. А с этим тогда при социализме были большие проблемы. Не с девушками, а с местом их имения. Не в общаге же? Хотя и в общаге…

А когда все же я попал на конюшню, больше из любопытства, то… пропал. Лошади, это такие волшебные животные – с ними можно даже дружить, как с людьми. Впрочем, лошади лучше людей. И чем старше я становился, тем сильнее любил лошадей и собак.

По вечерам в обязанности конюха входила кормежка лошадей овсом. Большая алюминиевая тележка-короб, полная овса. Катишь ее вдоль денников и отсыпаешь в каждую кормушку совком по утвержденному рациону. А кони терпеливо ждут раздачи, разве что нетерпеливо пофыркивая. Но стоит тележку хоть на пять сантиметров провезти за пределы денника, как моментом раздается возмущенное ржание, типа: «Куда, а мне?!» Так вот раздашь всей конюшне овес и наслаждаешься «вечерним хрумом». Медитация!

А с девушками получилось даже лучше, чем в коммуналке. По крайней мере, в конюшне никто не оспаривал душ именно тогда, когда тот был нужен. Один раз принимали даже конский душ вдвоем с девочкой. Такая комната, в которой с потолка вода льется струями по большой площади. Как под дождем. Там и повторно слюбились под струями же. Потом она еще долго набивалась на повторный сеанс «конского душа». А у меня уже другая пассия была – постоянная. Из соседней конюшни девочка-конюх. И сторонних баб таскать по ночам на конюшню стало стремно.

Да и в коммуналку на ночной поход еще надо суметь незнакомую девушку соблазнить. Там все предельно ясно. На ночь приглашают – трахать будут. Не все так сразу готовы. А на ночные покатушки на лошадке – легко. Это вроде как культурное мероприятие. Потом уже в мозгу у приматной самки срабатывали психологические пороговые значения. САМА пришла ко мне на конюшню. НОЧЬЮ. Ну а после того как полчаса-час на манеже она активно клитор потрет о седло с высокой передней лукой… Иной раз до дивана в дежурке не добредали, осаживаясь совокупляться на сеновале прямо в конюшне, после того как коняшку с манежа обратно в денник поставили и расседлали. А что, для мегаполиса сеновал – большая экзотика. Захочешь, не враз найдешь…