Искусница - Елена Хаецкая

— Понятно.

— Ты никогда не пробовала? — поинтересовался Моран.

— У нас не принято. Хотя теперь, наверное, уже принято. В узких кругах.

— У тебя бы получилось, — сказал Джурич Моран. — Вообще у тебя потенциал что надо. Имей в виду, это не лесть.

— Просто вы редко общаетесь с женщинами, — сказала Деянира.

— Ну, у меня бывали женщины, самые разные… И потом, ты не забыла? Ты ведь ущербная.

— То есть? — Она подняла светлые брови и задержала их в высшей точке очень надолго.

— У тебя нет хвоста, — пояснил Моран. — Что превращает тебя в особу многообещающую, но напрочь лишенную женской притягательности. Итак, вернемся к моему заказу. Как продвигается работа над картиной?

— Пока не очень, — призналась Деянира.

— Ты принесла?

— Да… но показывать особо нечего. Мама бдит. Все время входит в комнату. Один раз чуть не застукала.

— Покажи.

Деянира сказала:

— Вот сейчас допью вино и покажу.

Моран залпом осушил свою пиалу.

— Я уже допил, — сообщил он.

— Подождете.

Джурич Моран закричал:

— Да как ты смеешь! Я клиент, а клиент всегда прав!

— Клиент всегда виноват, — возразила Деянира. — Все, на что он имеет право, — это жаловаться, плакать и требовать назад свои деньги.

— У тебя есть хватка, — признал Моран, глядя на нее искоса. — Ты уверена в том, что ты — не мужчина?

— Уверена.

— А врач тебя проверял?

— С рождения.

— Врачи тоже ошибаются.

— Это были разные врачи. Все ошибаться не могут.

— Могут, — убежденно сказал Моран. — Но я склонен верить тебе на слово. В конце концов, важно не анатомическое строение, а мироощущение… Давай сюда гобелен.

— Это не гобелен. Это вышивка. И я ее еще не закончила.

Деянира сбегала в прихожую и принесла оттуда маленькую сумочку, из которой вытащила маленький сверточек. Одно быстрое неуловимое движение тоненьких девичьих ручек — и маленький сверточек превратился в довольно обширное полотно, расшитое яркими нитками.

Моран расправил его на столе, навис сверху. Долго рассматривал. Скрывая волнение, Деянира допивала вино. Наконец Моран перевел на нее полные ужаса глаза.

— Ты не подчеркнула уздечку у лошади. Вот здесь и здесь.

— Работа не окончена, — напомнила Деянира холодно.

— А тут? — Палец Морана уперся в полустертую фигурку слуги, идущего рядом со всадником. — Этого парня ты вообще размазала по всему полотну.

— Я еще не работала над ним, — объяснила Деянира.

— Но он же смазан! — завопил Моран. — Он окончательно погиб! А тебе не приходило в голову, что он, может быть, чрезвычайно важен? Вот так ты относишься к людям? Как к мусору? Получилось — вышила, не получилось — размазала и выбросила из головы? Но ведь он — личность, человек, у него есть какая-то своя судьба. И кроме того, он может играть роль в сюжете.

Деянира молча взяла полотно и принялась его сворачивать. Моран отчаянно вцепился в край.

— Не уноси!

— Я ведь предупреждала, что до окончания картины еще далеко.

— Эту вещь нельзя выносить из дома.

— Вы правы. Мне следовало оставить вышивку в своей комнате. Но я думала, что вы разумный человек и поймете: раз работа не закончена, судить о ее качестве еще рано.

— Я не человек, — напомнил Моран.

— Вы поняли, что я имела в виду.

— Послушай, Деянира, если ты так безжалостна, то для чего ты пришла сюда? Поиздеваться?

— Если вам это так интересно, — сказала Деянира, — то я пришла к вам из жалости.

Джурич Моран поперхнулся. Он долго кашлял, плевался, растирал себе горло, ходил пить воду и наконец вопросил:

— Какие же соображения или внешние факторы заставили тебя испытать столь несообразную эмоцию?

— Я увидела следы босых ног на снегу, и сразу поняла, что это вы, — объяснила Деянира. — Пытаетесь таким образом унять свое беспокойство. Наверное, думаете обо мне плохо. Воображаете, будто я вас обманула. Забрала нитки и рисунок и ушла навсегда.

— А что, здесь больше никто босой не бегает? — удивился Моран.

Деянира покачала головой.

— Только вы — и то лишь в состоянии крайнего волнения.

— Что ж, благодарю за информацию, — сказал Моран. — Значит, я единственный… Что ж, этого больше не повторится. Я выдал себя в минуту слабости. Надеюсь, это не станет моим позором.

Деянира пожала плечами.

— Мне пора, — девушка встала. — Благодарю за угощение.

— Оно не было добровольным, — буркнул Моран. — Ты сама все организовала. Отобрала у меня мое кровное. Выхлестала мой глинтвейн.

— Я сказала маме, что забегу на минутку к подруге взять учебник, — объяснила Деянира.

— Ты солгала! — обрадовался Моран. — Боги Олимпа, чем больше я узнаю об этой женщине, тем больше восхищаюсь ею.

— С мамой что-то случилось, — добавила Деянира, помедлив.

Моран потер ладони в ожидании.

— Ты явно решилась на большую откровенность, коль скоро пропускаешь комплименты мимо ушей. В литературе написано, что подобное поведение сигнализирует о необычном умонастроении женщины.

Деянира вздохнула:

— Мама просто помешана на моей учебе. Раньше она такой не была. Правда, я всегда неплохо училась. Но тогда для нее это не было так важно. А сейчас она чуть что — сразу пилить: вот, надо хорошо сдать ЕГЭ, учи историю, ты должна попасть в институт, учти — у нас нет денег платить за твое образование, нужно брать от школы как можно больше, хорошо бы ты поступила на юридический, будешь заниматься ерундой — закончишь свои дни преподавательницей макрамэ…

Моран морщился все сильнее, как если бы Деянира причиняла ему боль. Наконец он не выдержал:

— Я уже понял. Твоя мать — зануда.

— Просто беспокоится за мое будущее.

— Гипербеспокойство — признак ограниченной натуры.

— На себя бы посмотрели.

— Что ж, — вздохнул Моран со скорбным достоинством, — да, я ограниченная натура. Я ограничен необходимостью существовать только в одном мире, причем в неродном и довольно убогом, если сравнивать с Истинным. Я ограничен в средствах, в том числе и в средствах передвижения. Я ограничен в моем творчестве. Если так пойдет и дальше, мне придется брать уроки макрамэ.

— Вас не возьмут, — сказала Деянира мрачно.

— Почему? — возмутился Моран.

— Потому что макрамэ — удел разведенных жен и старых дев.

— Это твоя мама так утверждает?

— Да, и она права. Феномен описан в литературе.

Моран погрузился в задумчивость. Деянира между тем спокойно собралась, оделась и завозилась у дверного замка.

— Я ухожу! — крикнула она из прихожей.