Конспект - Павел Огурцов

С Сережей с удовольствием ходил в цирк. Кроме Сережи никто цирк не любил. Однажды мы были на представлении фокусника Кефалло. Задолго до его гастролей я читал в городе афиши примерно такого содержания: «Год аншлагов в Нью-Йорке, 100 аншлагов в Лондоне, Париже, Берлине. Едет!» Его фокусы ошеломили не только меня, но и Сережу. Потом я услышал, что Кефалло показывает новые фокусы, и мне хотелось пойти еще раз, но дома говорили: «Посмотрел, и хватит». А мне так хотелось, так хотелось! И вот мы со школьным товарищем крутимся у входа в цирк. Уже заходят люди. Подъезжает подвода, на ней — ящики с бутылками. Какой-то человек взял ящик, отнес, вернулся, снова взял ящик, понес... Тут мы вдвоем взяли ящик, благополучно прошли, отнесли в буфет, помчались в гардероб, разделись и остались. Все представление мы стояли у входа на арену, противоположного тому, откуда выходят артисты. Там стояли не только мы, и никто у нас билеты не спросил. Фокусы были, действительно, другие и тоже ошеломляющие. Домой вернулся поздно. Никто не спал.

— Где ты был?

— В цирке.

— Как же ты туда попал? Рассказал. Лиза хлопнула руками по бокам.

— Ну и проныра! Все смеялись.

Мой руки, поешь и ложись спать. Какое-то время походил в пронырах. В воскресенье днем вся наша группа шла в театр «Березiль» на «Шпану». А я, к своему огорчению, с Лизой и Сережей еду на ваньке (ударение на последнем слоге) в оперу «Евгений Онегин» с Собиновым в роли Ленского. Сережа говорит:

— Собинов — один из самых знаменитых артистов. Как Шаляпин, только тенор. Тебе его надо увидеть и услышать пока он жив. Когда-нибудь в старости будешь рассказывать, что слышал Собинова. А на всякую «Шпану» еще успеешь насмотреться.

Перед сценой дуэли, к огорчению Сережи и Лизы, объявили, что Собинов нездоров и роль Ленского исполнит артист Середа. Никакой разницы между Собиновым и Середой я не ощутил, но об этом помалкивал, чтобы не расстраивать Сережу и Лизу.

Ожидался приезд Неждановой. Уже висели афиши, и Сережа раздобыл билеты на ее концерт. Но потом пошли разговоры, из которых я понял, что аккомпанировать Неждановой, как всегда, должен был Голованов, ее муж и главный дирижер Большого театра, но харьковские газеты протестовали против его приезда, называя Голованова реакционером и черносотенцем. Концерт не состоялся.

Родственник Веры Кунцевич по покойному мужу заведовал нефтескладом на станции Богодухов, и Вера два раза подряд, летом 25-го и 26-го года, снимала вблизи этой станции дачу и забирала туда своих детей и меня. Первое лето мы жили в маленьком поселочке среди лиственного леса, к нам на несколько дней приезжала Галя, и я гордился тем, что она заняла первое место в соревновании Вериной компании по спортивной ходьбе и лучше всех играла в крокет. Второе лето жили в лесничестве среди казавшегося бескрайним бора.

Собирали землянику, ежевику, а больше всего — грибы, шампиньоны и белые — в лиственном лесу, маслята — в бору, и жареные грибы с удовольствием ели чуть ли не каждый день. Купались в пруду возле нефтесклада, и на второе лето я поплыл, правда, — с опущенной в воду головой. Начитавшись дома Фенимора Купера, я сколотил отряд индейцев из маленьких Кунцевичей и соседских мальчишек побольше. В куриных перьях на голове и с черепахами, нарисованными йодом на груди, мы гоняли по лесам и распевали воинственные песни моего сочинения:

А гуроны, как вороны,Целый день на ветках «Кар!»Их увидит и подстрелитСмелый, сильный делавар!

Ходили в Богодухов на ярмарку и накупили гончарных изделий — кружек, мисок, кувшинчиков, свистулек. За Богодуховым, по дороге к монастырю, видневшемуся на горе, рвали лесные орехи.

Малюсенькие озерца встречались в густой чаще леса с неподвижной, как будто черной и безжизненной, водой, если не считать кое-где видневшегося камыша и ряски и изредка пробегавших по поверхности водяных пауков. И такая тишина кругом! Другие проходили мимо них равнодушно, а мне они казались таинственными и, отпросившись у Веры и дав ей слово, что в воду не полезу, я, как зачарованный, подолгу сидел на их берегах.

В лесничестве пасся привязанный к забору еще почти безрогий бычок. Он отличался тем, что хрюкал как свинья и мы, конечно, его передразнивали. Утром я нес набранные в колодце два полведра вода, проходя мимо бычка, похрюкал, и вдруг получил такой удар в то место, откуда ноги растут, что с ведрами подлетел и растянулся на траве. Пришлось еще раз идти по воду и обходить бычка.

16.

Вера любила стряпать и готовила, пожалуй, не хуже Лизы. Особенно ей удавались деликатесы. Раз, придя к Кропилиным, я застал Веру, бонну и Юлю за подготовкой вишен для варенья: они вынимали косточки, разбивали, а зерна снова вкладывали в вишни. Засадили за эту работу и меня. На даче праздновали день рождения Наташи, и мы наелись разных вкусных вещей, особенно налегли на домашнее абрикосовое мороженое. Потом пошли на пруд купаться. Утром у меня жар и болит горло. Я не сомневался, что это от мороженого. Вера меня осмотрела, помогла одеться, и мы пошли на станцию, сели не в дачный, а в пассажирский поезд и в купе были одни. С вокзала на ваньке на Сирохинскую, а оттуда очень скоро — в инфекционную больницу на 42 дня: у меня скарлатина, и в школу я пришел, когда там полным ходом шли занятия.

Папа никуда не ездил и в отпуск — всегда дома. Когда же я, уже заболев, приехал из Богодухова, он был в Феодосии на даче Сережиной тетушки, и я почувствовал укол обиды, что он не взял меня с собой на море. Вернувшись, папа проведывал меня в больнице, и я узнал, что пробыл он в Феодосии совсем мало и оттуда отправился в Приморско-Ахтарск навестить семью друга, погибшего на войне. Этот городок — на берегу Азовского моря, и папа рассказал, как переправился через Керченский пролив и с какими приключениями добирался в Приморско-Ахтарск. От обиды не осталось и следа, только мне было жаль, что я не участвовал в папиных приключениях.

Ездила ли еще Вера с детьми на дачу, — не помню. В 27-м году я поехал на дачу к маме в село Верхний Салтов. Автобус шел по грунтовой дороге, и за автобусом тянулся огромный шлейф пыли, похожий на стелящийся дым. Мама меня одного со двора не выпускала, сама выходила редко, в хате и маленьком дворе — жарко и скучно, и дня через два я вернулся домой.

Емко время в детстве и отрочестве, и течет оно не спеша. Ходил в школу, делал уроки, учил немецкий язык, выполнял домашние обязанности и поручения, стал немного зарабатывать, посещал театры, цирк и кино, ходил в гости, к нам приходили гости... И все же оставалось порядочно свободного времени, которое я чем хотелось, тем и заполнял.