Случай в электричке - Меружан Григорьевич Саркисян

— Нет! — резко ответил Горин. — Не арестуют! Я сам пойду!

— С повинной? — воскликнула Диана. — С ума сошел! Ты не знаешь, что будет показывать Погребинский! Ты все погубишь!

— Я не хочу позора, я не переживу, понимаешь, не переживу этого. Я больше не в силах все это терпеть.

— Нет! Ты невозможен! Звони немедленно своим, вызывай мать! Мы с ней решим, что делать!

— Мне решать, а не ей. Она, бедняжка, ни при чем. И отец... Что же я, идиот, наделал! Что же я сде-лал!!!

— При явке с повинной надо говорить обо всем!

— Обо всем! — согласился Павел. — Но ты-то не бойся. — Он посмотрел на нее с сожалением. Нет, не с жалостью, а именно с сожалением.

— Еще не хватало! — перехватила его взгляд растерянная Диана. — Я-то тут при чем, сам сказал только что. Разве я ваша соучастница?

От испуга она даже попятилась, споткнулась и чуть было не упала. И куда делась эта надменная уверенность в себе, этот гордый, неприступный вид!..

Дело «цеховиков» совхоза «Воронки» начинало вырисовываться. Материалы лежали на столе в кабинете полковника Прищепова. Все мероприятия проводились совместно с БХСС области, где находился совхоз.

...В кабинете у полковника Горин появился в 9.30.

Прищепов накануне получил сообщение, что Погребинский задержан в Умани с поличным при передаче брошей бухгалтеру консервного завода Карачаеву. В телеграмме это было сформулировано так: «При задержании у Погребинского изъяты два чемодана с галантерейными изделиями (брошами «жук») в количестве 2400 штук общей стоимостью 4800 рублей, похищенными в подсобном цехе совхоза «Воронки».

Слово «похищение» произнесено и задокументировано. Когда из бюро пропусков сообщили, что явился Горин, Прищепов решил, что соучастник Погребинского пришел с протестом, что он будет выступать в роли представителя совхоза.

Полковник вышел из-за стола навстречу раннему посетителю, поздоровался.

— Что скажете, Павел Михайлович?

— Трудно говорить, но время не терпит. Вчера в Умани был арестован мой знакомый и коллега, некто Погребинский... Быть может, мне надо ехать в Умань?

— Необязательно, Павел Михайлович! Милиция везде входит в одну систему органов внутренних дел. Вам известно, за что арестован ваш друг? Простите, может быть, не друг, но коллега, как вы сами выразились.

— Известно ли? Нет! Я могу лишь предполагать... Я позвонил по телефону человека, к которому поехал Погребинский. Он сказал, что Гарик арестован якобы за то, что привез с собой ворованные галантерейные изделия.

Прищепов подвинул к себе блокнот и взял со стола ручку.

— Простите, с кем вы говорили по телефону?

— Карачаев Василий Васильевич, — ответил Павел. — Так вот, я пришел заявить: галантерейные изделия, обнаруженные у Погребинского, не ворованные. Это наши, собственные изделия.

— Сколько же было изделий у вашего коллеги? — спросил Прищепов.

— Много... Больше двух тысяч брошей...

— Собственных? Зачем же столько понадобилось? Вы их скупили для перепродажи?

— Не для перепродажи, а для продажи по госцене. Мы их изготовили из своего материала, своими руками, за сборку платили своими деньгами.

— Как я должен понять ваше заявление? — спросил Прищепов. — Вы считаете, что задержание Погребинского незаконно?

— Нужно или не нужно освободить Погребинского — это вам решать! Я пришел все объяснить и рассказать.

Прищепов пригласил Павла сесть за стол.

— Вот бумага, ручка, — сказал он, — изложите все, что считаете нужным, по этому поводу.

Прищепову было пока неясно, будут ли признания посетителя искренними или его приход всего лишь маневр, попытка запутать следы и увести следствие в сторону. В своей практике он не мог припомнить случая, чтобы подпольные дельцы являлись с повинной. Это были, напротив, люди очень упорные, знающие, как можно ускользнуть от ответственности, как спрятать концы преступления, как противостоять следствию.

Павел, решившийся на явку с повинной, до этой минуты — пока не сел перед чистым листом бумаги, — не очень-то представлял себе, во что все это может вылиться. Ему казалось, что он даст точные пояснения, откуда взялись у Погребинского эти две тысячи четыреста «жуков», как они изготовлены, в чем разделение совхозного имущества и их личного с Погребинским.

Прищепов ни о чем его не спросил. Дал чистый лист бумаги и предложил написать все, что он желает сообщить — значит, рассказать не только о том, как и из чего изготавливались металлическая флора и фауна, но и как они реализовывались через торговую сеть, значит, рассказать об Алояне?

Но одно лишь упоминание этого имени приведет к вопросу, каким образом Горин и Погребинский вошли в соглашение с Алояном, какова роль бывшего мужа Дианы в этой истории. И тут же всплывет ее имя. А он ведь обещал... Как же быть, как быть?

Все взять на себя и на чистом листе бумаги написать: «Я решил скрыто, подпольным образом, заработать много денег, значительно больше, чем это возможно честным трудом»? А разве его труд был нечестным? Они же трудились: организовали производство, дававшее совхозу немалую прибыль, оплачивали из своих денег труд рабочих.

Из своих денег? Из каких своих? Сначала деньги давал взаймы Алоян. Откуда у него свободный капитал, из зарплаты? Нет! Потом они рассчитывались с рабочими из тех денег, которые получили в виде прибыли, от реализации неучтенного товара.

Итак, предположим, он признает, что хотел заработать большие деньги. Тут же последует вопрос: зачем, в чем причины этого желания? До встречи с Дианой таких желаний у него что-то не пробуждалось. И опять она...

Оставалось одно утешение, одна душевная опора: Павел не считал себя вором.

Свое сочинение он закончил к концу дня. Далось оно с трудом.

Прищепов взял в руки пачку мелко исписанных листов.

— Ого! Знатно потрудились. Детективный роман! Вы не обедали? Пока не прочту, не могу вас отпустить домой, вдруг возникнут вопросы. Я попрошу товарищей, они вас проводят в буфет!

Павел махнул рукой.

— Мне в горло кусок не пойдет! Я уж подожду. Подожду.

— Вы все же подкрепитесь, еще неизвестно, сколько продлится наш разговор...

Сотрудник отдела проводил Павла в буфет. Он выпил кофе, с трудом прожевал бутерброд и вернулся к Прищепову. Тот еще читал, делал на полях пометки.

— Очень много вопросов, Павел Михайлович! Очень много. Мы должны с вами терпеливо, не спеша во всем разобраться. Но если хотите, я могу сейчас отметить пропуск и отпустить вас домой. Встретимся завтра. У вас очень усталый вид. А