Студентка - Анна Волчанская

не чувствуя себя виноватой в том, что трачу это время не на учёбу. А потом, когда две недели закончились бы, я бы вернулась в эту же самую временную точку, абсолютно ничего не потеряв во времени. Хотя кого я обманываю? Я потратила бы эти две недели на учебу, чтобы нагнать всё то, что я не успеваю.

Время никогда не замедлится, и дальше не будет ни легче, ни лучше, время будет только ускоряться. Я чувствую себя старым иссохшим деревом, ветки которого гнутся под тяжестью бесконечных будней, я угасаю, превращаюсь в ничто – прямо сейчас, сидя на корточках на балконе, куря сигарету, так, чтобы охранники меня не спалили, и напеваю Kings Of Speed, пока я чувствую, как время течёт, и как я проигрываю ему эту гонку.

Я иногда думаю о нашем разговоре с Лен. Для неё, я уверена, это ничего не значило. А мне, почему-то, так запало в душу… Я… Я так хотела бы сходить в бар. Или в клуб. Я не знаю, что я там буду делать. Как это вообще происходит? Я просто хочу забыться. Плевать как. Алкоголь уже не помогает – просто вошёл в привычку. А я хочу забыться. Попасть в волшебную временную петлю, Господи, хотя бы на часик, на полчаса, где не существует ни одного из миллиона дедлайнов, ни одной грёбаной сдачи. Если честно, иногда мне кажется, что я больше не могу…

Дверь балкона отворилась, и я быстро в испуге спрятала сигарету за спину. На балкон зашёл Дима, в расстёгнутом пуховике и домашней одежде.

– Ты чего в одной кофте? Простудишься же.

Я встала с корточек, он взял у меня сигарету, я протянула к нему руки и обняла его. Он укрыл меня пуховиком, и мы стояли так ещё какое-то время. Он докуривал мою сигарету, а я дрожала, прижавшись к нему, то ли от холода, то ли от слёз, которые непроизвольно полились у меня из глаз, когда я позволила себе расслабиться. Я не стала читать Диме морали о том, как важно ходить на пары, не стала спрашивать его про его девушку. Уверена, что моё осуждение было ему сейчас нужно меньше всего. Да и мне, в общем, как-то и не хотелось его осуждать.

***

Сконцентрироваться на учёбе становилось всё сложнее и сложнее. Комната в общежитии не изменилась с тех пор, как я сюда заехала: плакаты Сони с музыкальными j-rock группами висели на прежних местах, её постельное белье было как обычно не стиранным, на столе Таи громоздилась грязная посуда – всё по-старому! Но теперь меня всё это начало ужасно раздражать. Я ненавидела эти уродливые плакаты, меня выводил из себя смех Сони, я больше не могла чувствовать неприятные запахи грязного белья и посуды; я ненавидела идиотские обои в цветочек, просроченные продукты в холодильнике, коробки из-под бургеров на столе, который изначально предполагался кухонным. Я сидела утром, пила кофе, красила губы красной помадой и ненавидела всё это. Эти двадцать минут утром – завтрак и макияж, определённо были лучшим временем суток, исключая время, когда я сплю.

Но больше всего я хотела тишины и одиночества. Я просто хотела побыть одной. Это можно было бы сделать только разве что заперевшись в туалетной кабинке – такое себе уединение. Я не была одна в комнате, не была одна в библиотеке, на улице, да даже в душе – он-то тоже общественный. Кроме того, за несколько лет жизни в кампусе, особенно за прошлый год, у меня накопилось огромное количество знакомых. Я не могла пройти по улице даже в ближайший магазин, не встретив ни одного знакомого. Не знаю, как и откуда, но меня знали даже те люди, о существовании которых я даже не подозревала. Идя в этот самый магазин, я была почти уверена, что встречу там какого-нибудь неравнодушного, и это страшно раздражало.

Вернувшись однажды в свою комнату из магазина, я заглянула в телефон и увидела там сообщения от какого-то неизвестного мне студента, который говорил, что видел меня, как я выбирала творог, и что хотел со мной познакомиться, но не решился; а потом спрашивал, почему я выгляжу такой грустной. Я прочитала сообщения, но не стала на них отвечать, потому что не хотела о них думать, и сделала вид, что всего этого просто не существует. Он скинул мне свою фотку и предложил встретиться как-нибудь вечером. Тяжело вздохнув, я ответила, что несмотря на то, что он очень красив и вежлив, я не ищу знакомств, и не очень хочу с кем-то там гулять. Он что-то ответил, я отметила сообщения, как прочитанные, но читать не стала – Боже, пусть люди исчезнут с лица земли. Мне казалось, я вот-вот сойду с ума. Но раньше-то как-то я жила же с этим? Не знаю, что случилось, я не знаю. Что мне делать?

Закрывая глаза, я представляла, как захожу в просторную квартиру, огромную, пустую, где живу только я. Там тихо. Стены покрашены белой краской, зал объединён с кухней. Я захожу и падаю на мягкий кожаный диван. Как бы я хотела читать ТФКП, лёжа на таком диване! А ещё я бы хотела, чтобы кто-нибудь пришёл ко мне и дал бы мне денег, дал бы мне их и сказал – вот, бери, иди и купи себе вещей. И я бы пошла и купила бы себе одежды, дешёвой, дерьмовой, но всё-таки она бы у меня была.

Но это были очень тяжёлые времена в плане денег. Денег не было. Хватало только на еду. Так что мечты о барах и клубах оставались только мечтами. Я понимала, что если хочу даже в кафе, то оставлю там хорошую часть стипендии, и что мне не хватит на оставшийся месяц. Иногда ужасно хотелось купить овощей и фруктов – питаться ими было гораздо дороже, чем гречкой или рисом. Как-то раз я пошла и всё-таки купила два килограмма яблок. Я всю неделю ела яблоки, пока у меня не начали почему-то слоиться ногти и болеть желудок. Но это были очень вкусные яблоки…

Я жаловалась Яну и Антону, и они отвечали, что понимают меня, и что надо ещё годик потерпеть, а там дальше можно будет найти работу. Они говорили, что это самый тяжёлый курс, и что дальше будет легче. Я возражала, что слышала эту фразу уже много раз, и каждый раз становилось только хуже, но они продолжали в один голос твердить, что вот сейчас, вот ещё чуть-чуть…