Ключи счастья. Алексей Толстой и литературный Петербург - Елена Толстая

Но Алексей Толстой читал, неплохие стихи были, у него тогда хорошие стихи были… В. Иванов загубил его. Он под это понятие «тайнопись звуков» не подходил. А Скалдина Вяч. Иванов расхваливал, Верховский подходил под эту тайнопись! (Лукницкий 1991: 184).

Зимой-весной 1909 года, работая над «Островом», Толстой с женой некоторое время живут в одной квартире с Волошиным на Глазовской, 15, ср.: «Нечто вроде редакции было на кварт<ире> у Волошина. Триумвират Потемкин, Толстой, Гумилев» (Лукницкий рук. л. 14 об.). Софья возобновляет занятия у Званцевой (после Глазовской даже жилье они на какое-то время сняли у Званцевой, «под «башней») и продолжает серьезно работать (училась она в это время у К. П. Петрова-Водкина).

Отношения Толстого и Гумилева этой зимой-весной охладились, но потом вновь улучшились. Ср. в записях Лукницкого: «В [январе] феврале — отриц. отношение к Городецкому <…>. В [марте] феврале — отриц. [мне] впечатление от Ал. Толстого, но вскоре с Толстым сходится близко, и на “ты”» (там же).

Есть и еще одно доказательство двоящихся отношений, неполного согласия: вначале домашний адрес Толстого был указан на обложке «Острова» № 1 в качестве адреса редакции, но позднее на экземплярах того же самого номера появилась наклейка с царскосельским адресом Гумилева. Мы вправе предположить, что Гумилев дистанцировался этой весной от Толстого, возможно, разочаровавшись в нем после его неудачного участия в «Острове», — или по причинам нам неизвестным.

По нашей гипотезе, это расхождение получило самое непосредственное литературное выражение. В конце января 1909 года, как раз в разгар гумилевского недолгого редакторства в «ЖТЛХО», выходит в свет № 6 (со стихотворением Гумилева «Поединок», посвященным «гр. С. И. Т-ой».

Весна 1909 года — это время заинтересованности Гумилева Е. Дмитриевой, и принято думать, что «Поединок» обращен к ней. С другой стороны, Ахматова считала стихотворение посвященным себе, хотя вряд ли можно допустить, что она забыла о первоначальном его адресате. Нам кажется, мы вправе напомнить о первоначальном посвящении этого текста гр<афине> С<офье> И<сааковне> Т<олст>ой. Не будет с нашей стороны такой уж недопустимой наивностью и спроецировать его на отношения Гумилева и Толстых в 1908–1909 годах.

«Одна, в плаще весенней мглы»: «Поединок» Гумилева

Мы предлагаем связать стихотворение «Поединок», хотя и появившееся в печати в начале 1909 года, с событиями, предположительно имевшими место за год до того, в 1908 году, в Париже. При сравнении этого стихотворения со стихотворением «Одержимый», написанным в марте 1908 года, создается впечатление, что это две вариации на одну тему: общий размер, лишь соотношение мужских и женских рифм разное; общая трубадурско-рыцарская атмосфера («щиты»), общая и тематика метафорического «желанного и губительного поединка»: в одном случае иносказание, в обычном для эпохи мазохистском ключе, подхватывая мифологическую, а потом куртуазную традицию, описывает любовь как смертельную битву и убийство мужчины женщиной, в другом — обозначает все ускользающую битву с неведомым и по всей видимости относится к гумилевской попытке самоубийства. Схож и рисунок «сюжета»: в обоих стихотворениях побежденный и умирающий герой ожидает последней встречи с противником и молит его о coup de grace; в «Поединке» такая встреча реализована, а в «Одержимом» — нет. Обоим текстам присущ общий «дымный», туманный пейзаж, обволакивающий таинственные ночные дела, в сочетании с мотивом весны: «весенняя мгла» в «Поединке», «неверная мгла» и упоминание о весне в «Одержимом»: «А девы, рады играм вешним».

«Одержимый»

Луна плывет, как круглый щитДавно убитого героя,А сердце ноет и стучит,Уныло чуя роковое.

Чрез дымный луч, и хмурый лес,И угрожающее мореБредет с копьем наперевесМое чудовищное горе.

Напрасно я спешу к коню,Хватаю с трепетом поводья

И, обезумевший, гонюЕго в ночные половодья.

В болоте темном дикий бойДля всех останется неведом,И верх одержит надо мнойПривыкший к сумрачным победам.

Мне сразу в очи хлынет мгла…На полном, бешенном галопеЯ буду выбит из седлаИ покачусь в ночные топи.

Как будет страшен этот час!Я буду сжат доспехом тесным,И, как всегда, о coup de graceЯ возоплю пред неизвестным.

Я угадаю шаг глухойВ неверной мгле ночного дыма,Но, как всегда, передо мнойПройдет неведомое мимо…

И утром встану я один,А девы, рады играм вешним,Шепнут — «Вот странный паладин

«Поединок»

В твоем гербе — невинность лилий,В моем — багряные цветы,И близок бой, рога завыли,Сверкнули золотом щиты.

Идем, и каждый взгляд упорен,И ухо ловит каждый звук,И серебром жемчужных зеренБлистают перевязи рук.

Я вызван был на поединокПод звуки бубнов и литавр,Среди смеющихся тропинок,Как тигр в саду — угрюмый мавр.

Страшна борьба меж днем и ночью,Но Богом нам она дана,Чтоб люди видели воочию,Кому победа суждена.

Вот мы схватились и застыли,И войско с трепетом глядит,Кто побеждает: я ли, ты ли,Иль гибкость стали, иль гранит.

Меня слепит твой взгляд упорный,Твои сомкнутые уста,Я задыхаюсь в муке черной,И побеждает красота.

Я пал, и молнии победней,Сверкнул и в тело впился нож.Тебе восторг — мне стон последний,Моя прерывистая дрожь.

И ты уходишь в славе ратной,Толпа поет тебе хвалы,Но ты воротишься обратно,Одна, в плаще весенней мглы.

И, над равниной дымно-белойМерцая шлемом золотым,Найдешь мой труп окоченелыйИ снова склонишься над ним:

Люблю! О, помни это слово,Я сохраню его всегда,Тебя убила я живого,Но не забуду никогда.

Лучи, сокройтеся назад вы…Но заалела пена рек.Уходишь ты, с тобою клятвы,Ненарушимые навек.

Оба стихотворения — плоды гумилевских библиотечных штудий, оба окрашены в тона депрессии, изображенной им в письмах Брюсову. Если верна наша гипотеза, то «Поединок» был задуман или набросан приблизительно тогда же, когда и «Одержимый» (посланный Брюсову в письме от 12/25 марта 1908 года и напечатанный в подборке с двумя другими в «Весах» № 6, 1908). «Поединок» же в этот момент то ли не дописывался, то ли «придерживался».