Нестор Махно - Виктор Ахинько

Победа была полная. После нее, как водится, митинг, и тут впервые Нестор услышал в толпе приятно поразившее его выражение:

— Хай скажэ батько! — шумели селяне. — Батько Махно — давай!

Еще не сознавая этого, он становился героем, пока только героем, народным героем.

По старому, такому одинокому, чудом выжившему в голой степи Дибривскому лесу били пушки. Снаряды рвались где-то в глубине или с недолетом. Трещали, дрожали вековые дубы, ясени, дикие груши, осокори. Похоже было, что австрийцы принялись за повстанцев теперь уже по-настоящему.

Разведка донесла Нестору: на село наступает батальон пехоты при эскадроне кавалерии. Такие же силы идут к лесу. Кроме того, им на помощь подтягиваются отряды варты и добровольцев из богатых. Махно, однако, приказал занять оборону на опушке и был уверен, что устоит. Может, и врут разведчики? У страха глаза велики. Хотя Семен Каретник еще вчера предостерегал:

— Пора уходить, товарищи. Они не дремлют. Подтянут силы, окружат и влупят по самую ж…!

— Не пори горячку, — отвечал ему Петр Петренко. Прапорщик царской армии, получивший это звание за отчаянную смелость, он тоже был членом штаба. В селе жила его семья, и двое спокойных суток после победы вселяли добрую, хотя и слабую надежду, что все обойдется. Им дадут еще погулять на воле.

— Может, самим вжарить? — предложил Федор Щусь. Недавняя безумная атака вдохновила его. — А чего ждать? Они же недалеко. Пощекочем!

Он все надеялся отвести удар от родных Дибривок.

— Ишь ты, не успел выползти из блиндажа — уже кусается, — улыбнулся Лютый.

— А куда… уходить? — спросил Махно. Он мог бы прибавить: «Опять скитаться?», но промолчал. Проведя две чудные ночи с Тиной, не прочь был прихватить и третью. Вместе с тем понимал, что весть о позорном разгроме разнеслась далеко вокруг и не такие австрийцы воины, чтобы простить избиение. Они обязательно нагрянут, вот-вот. А тут понаехало столько крестьян из соседних сел и хуторов, просят оружие, добиваются приема в отряд. Бросить их на произвол судьбы, без боя казалось подлейшим делом.

— Ку-да? — переспросил Нестор резко. — Мы со всех сторон облеплены обездоленными. Кто и что их ждет? Это же целая орава!

Члены штаба притихли в смятении. Верили, что скоро вспыхнет восстание. Села ведь стонут! А иначе как же ИМ жить — отпетым негодяям и висельникам в глазах власти? Хоть пропади. Но на пламенные призывы, сообщения о взятии Гуляй-Поля, Дибривок никто не откликнулся. Молчали Бердянск, Мариуполь, Юзовка, Александровск. Так где же их ждут?

Ничего лучше не придумав, они остались в Больше-Михайловке, потом поспешно отступили, укрепились в лесу, где тылы прикрывала речка Волчья и ее приток — Каменка. Садилось солнце, и в косых лучах видно было, как бегут из села опоздавшие. Их ловят, избивают.

— Сволочи! Что творите? — кричат из своих засад повстанцы, но ничем не могут помочь. Лежа у комля вербы и целясь, Федор Щусь терзался думой: «Эх, зачем это затеяли? Ну зачем? Задирала Нестор виноват. Нестор!»

Опускались сумерки. Уже нельзя было различить ни крестьян, что бежали, ни австрийцев, и Махно занервничал: «Если навалятся в темноте — крышка!» Но спустя некоторое время вдруг странно посветлело. Зарево со стороны села расширялось, росло ввысь, и теперь все догадались с ужасом, что это… хаты жгут! Мстя за избиение, оккупанты уничтожают Дибривки. Они превращались в огромное огнище. Бойцы из отряда Щуся, он сам, Петр Петренко плакали, стреляя. Махно ходил среди них и до крови кусал губы. Вот оно как! Вот. Новая орда зверствует!

— Я ж тебе говорил… Говорил, что так будет! — подскочил к нему Федор, угрожающе размахивая растопыренной ладонью. В отблесках пожара крупное лицо его было мертвенно-бледным. На щеках темнели оспины.

— Поостынь! — взял Федора за плечо Роздайбида. Он постоянно находился рядом с Махно, вроде телохранителя. Невдалеке грохнуло. Разъяренный Щусь оглянулся… и закачался. Роздайбида подхватил его.

— На подводу, к раненым, — велел Нестор.

Между тем залпы австрийской батареи становились все прицельнее. Вздрагивала земля под ногами, выли осколки. Упал Лютый. Зацепило и Махно. Зажимая рану на руке, откуда сочилась кровь, он приказал Каретнику:

— Бери пяток мужиков с пулеметом и командуй отступление. Будете прикрывать отряд. Петренко, указывай путь!

Нестор забрался на тачанку, где уже примостилась Тина. Прибежал растерянный кучер.

— Роздайбиду в клочья! — прохрипел.

У Махно сжалось сердце. Как и Петр Лютый, это был вернейший друг. «Эх Роздай, Роздай, имени даже не знаю», — подумалось с тоской.

В лесу было довольно светло от пожара, и приставшие к отряду крестьяне увидели, что их покидают на произвол судьбы. Они в растерянности бросились к тачанке, облепили ее со всех сторон.

— Батько Махно, спаси нас!

— Заберите с собой! — причитали женщины.

Тина перевязывала Нестора. Что он мог ответить? Кривясь от боли, бессилия и еще чего-то неопределенногнетущего, говорил:

— Не падайте духом. Клянусь, мы вернемся! Поможем. Поможем.

Отряд перебрел речушку Каменку и по ее левому берегу направился в село Гавриловку. Противник не преследовал, гремел за лесом, где зарево становилось все более зловещим. Конная разведка донесла, что впереди австрийцев нет, но люди стоят на околице и в замешательстве смотрят на пожар, которого от роду не видели. Все-таки расстояние не шуточное — двенадцать верст, а греет небо. Не иначе, как конец света, полагают старики…

Ночью им попалось имение. Конная разведка, которой командовал Пантелей Каретник, оцепила его, расспросила батраков. Барин был дома. В отличие от других владельцев поместий, он после революции никуда не убегал. Землю, инвентарь раздал крестьянам и работал в поле вместе с ними. А вот при гетманщине искус не поборол: возвратил имущество.

— Наш пан непоганый, — тем не менее говорили мужики.

Когда об этом доложили Нестору, он мельком подумал, что барин-то редкий, может, даже совестливый и обижать его как-то не совсем с руки. Лучше бы не трогать. Какой пример был бы! Пусть и другие знают, что они не разбойники с большой дороги.

Тут послышались выстрелы, возгласы:

— Стой, падло! Стой!

Это секреты ловили бегущих из имения. Кто они — неизвестно. Может, и притаившиеся враги (потом оказалось — напуганная прислуга). Кроме того, люди обессилели, край нужен отдых, еда, и ни о каком милосердии нечего и заикаться. В который раз Махно почувствовал с раздражением, что обстоятельства сильнее его замыслов и желаний.

Барин встретил их на крыльце, с ружьем, но, приняв за своих, пригласил в освещенную залу. Сам же куда-то отлучился. Нестор снял шинель, погоны. Помещик увидел его и обомлел.

— Зовите всех сюда. Хочу предупредить кое о чем, — строго велел Махно, и высокий, в годах, лысоватый барин догадался с ужасом, что это же, вероятно, и есть те бандиты, о которых ходили столь зловещие слухи, а он лично пригласил их в дом!

— Вам нужны деньги? — он побелел, расставил трясущиеся руки. — Я дам. Дам! Умоляю — не убивайте! — и упал на колени. — Я не шел… против народа, — лепетал помещик. — Поверьте, если бы не сама власть… отобрала, я бы… никогда.

Вместе с Федором Щусем, что уже оправился от контузии, Нестор взял под руки хозяина, поднял его с колен. Тот плакал по-детски. Ну что ты с ним будешь делать? Погладить по лысине?

— Перестаньте, — сказал Махно. — Прошу вас. Зовите же своих людей.

Но барин раскис окончательно, и его усадили в кресло.

— Батько, брось возиться с ним! — грубо вмешался Петр Лютый. — Будь он в силе, дал бы тебе сапогом в лицо или прикладом по голове.

Нестор укоризненно взглянул на помощника, и тот умолк. Тут явилась барыня, тоже в годах, со следами былой симпатии на узком, нервном лице.

— Здравствуйте, незваные гости!

— Позовите слуг, — не обращая внимания на ее тон, весьма вызывающий, велел Махно. Она распорядилась, и дворовые мигом пришли.

— Не бойтесь и не волнуйтесь, — сказал он. — Только прошу: никуда из имения не отлучаться. Иначе всё сожжем, а убегающих уничтожим. Теперь освободите залу!

Он не мог и не хотел объяснять им, что отряд скрывается от врага.

— А мне скоро готовить завтрак барыне, — сообщила, посмеиваясь, молодка и озорно взглянула на Щуся. Она считала его главным. — Так что же, я не могу никуда пойти? Ни за молоком, ни за сметаной?

— Идите… отсюда! — прикрикнул на нее Нестор.

Когда прислуга с барином удалились, хозяйка и не подумала уходить, присела в кресло и спросила без тени смущения:

— А кто вы, собственно, такие, господа? — и ясно стало, что именно она здесь командует.

— Я Батько Махно.

— У вас, быть может, есть имя, отчество?

— Нестор Иванович.

— Очень приятно. А меня зовут Алевтина Валентиновна. Слушаю вас.