Установленный срок - Энтони Троллоп

ни малейшей неприязни, как мне сообщили, не испытывала ее и Ева. Я знал, что в течение последнего месяца мать Джека постоянно уговаривала его поговорить с Евой, но он, который едва позволял мне, своему отцу, открыть рот, не противореча мне, и который в нашем доме распоряжался всем так, словно был хозяином, был настолько застенчив в присутствии девушки, что до сих пор так и не попросил ее стать его женой. Теперь на его пути встал сэр Кеннингтон, и он, видимо от скромности, воздержался от ссоры с ним. Сэр Кеннингтон был симпатичным молодым аристократом, многословным, но ничего особенного за себя не говорившим. Он выделялся своим крикетным нарядом и, когда вставал, чтобы занять свое место у калитки, выглядел как водолаз в водолазном костюме, но Джек сказал, что в этой игре он мало на что способен. Действительно, Джек сказал, что англичане были бы никем, если бы не восемь профессиональных игроков, которых они привезли с собой. Следует пояснить, что в нашем клубе не было профессионалов. Мы еще не пришли к тому, что человек должен зарабатывать на хлеб игрой в крикет. Лорд Мэрилебон и его друг привезли с собой восемь профессиональных "рабов", как их называли наши молодые люди, – весьма неблагородно. Но каждый "раб" требовал не меньше заботы, чем их хозяева, и ставили себя гораздо выше, чем непрофессионалы.

Джек действительно пытался обойти сэра Кеннингтона на велотреке, когда сбил бедного сэра Лордса Лонгстопа, и, согласно его собственным показаниям, он не раз позволял сэру Кеннингтону стартовать вперед и раньше него въезжать на велосипедную дорожку Литтл-Крайстчерч. Это вызвало не самые лучшие чувства, и я опасался, как бы не произошла большая ссора еще до начала матча.

– Когда-нибудь я пробью голову этому парню, – сказал Джек однажды вечером, возвращаясь из Литтл-Крайстчерча.

– Что случилось? – спросил я.

– Дерзкий щенок! Он думает, что раз у него к имени приделана какая-то невразумительная приставка, то все должны прибегать по его свистку. Мне рассказывали, что его отца сделали так называемым баронетом, потому что он вправил сломанную руку одному из тех двадцати королевских герцогов, за которых Англия должна платить.

– Кто же теперь должен был прибежать на его свисток? – спросила его мать.

– Он приехал со своим паровым мотоциклом и послал спросить Еву, не хочет ли она прокатиться с ним по скалам.

– Ей не нужно было ехать, если она сама этого не хотела, – сказал я.

– Но она поехала, и там она была с ним пару часов. Он самый беспринципный из всех щенков, которых я когда-либо встречал. Я скажу Еве все, что я о нем думаю.

Ссора продолжалась весь период подготовки, пока не стало казаться, что в Гладстонополисе больше не о чем говорить. Имя Евы было у всех на устах, пока моя жена не стала практически вне себя от гнева.

– Девушка, – сказала она, – не должна подавать повода для окружающих говорить о себе в таком тоне. Я не думаю, что этот мужчина намерен жениться на ней.

– Я не вижу причин для этого, – ответила я.

– Она для него не более чем симпатичная провинциалка. Кем бы она была в Лондоне?

– Почему бы дочери мистера Красвеллера не быть столь же восхитительной в Лондоне, как и здесь? – ответил я. – Красота одинакова во всем мире, и о ее деньгах там будут думать не меньше, чем здесь.

– Но на ней будет такое пятно.

– Пятно! Какое пятно?

– Как на дочери первого из людей с Установленным сроком, – если это когда-нибудь сбудется. А если нет, о ней будут говорить как о той, кто должна была стать таковой. Я не думаю, что какой-нибудь англичанин надумает жениться на ней.

Это меня очень разозлило.

– Что! – сказал я. – Неужели ты, британулка и моя жена, намерена обратить особую славу Британулы к позору ее народа? То, что мы готовы были бы назвать высшей честью, как достижение прогресса и мировой цивилизации, о чем до сих пор даже не помышляли другие народы, то, что мы задумали и подготовили во всех деталях к совершенному осуществлению, – вы, леди-президент, считаете позором для наших детей! Неужели у вас нет ни любви к стране, ни патриотизма, ни чувства того, что было сделано для благополучия мира в вашей собственной семьей?

Признаюсь, я почувствовала досаду, когда она сказала, что Ева была как бы заражена тем, что она британулка, из-за закона о введении Установленного срока.

– Лучше бы она справилась с этим дома, чем ездить по всему миру и слушать, что о нас говорят другие люди. Может быть, все это и хорошо с точки зрения государственной мудрости, но мир еще не созрел для этого, и над нами будут только смеяться.

В этом была правда, но и определенная доля уступки тоже была сделана. Я могу себе представить, как порхающая бабочка будет смеяться над мучительной работой муравья; и я должен думать о бабочке, которая признается, что она бабочка только потому, что сейчас век бабочек.

– Немногие мудрые, – сказал я, – всегда были посмешищем для глупой толпы.

– Но Ева не из мудрых, – ответила она, – и над ней смеялись бы, не будь над ней вашей философии. Однако я не думаю, что этот человек думает об этом.

Но молодой человек думал и об этом – перед отъездом он так все решился, и попросил Еву выйти за него замуж и плыть с ним в Англию. Мы узнали об этом, когда пришло время, и узнали также, что Ева заявила, что не может так быстро принять подобное решение. Так было сказано, когда приближалось время отплытия яхты. Но мы не слышали этого ни от Евы, ни от Красвеллера. Все эти новости дошли до нас от Джека, и Джек в данном случае был несколько ошеломлен.

Время шло, и тренировки на площадке в Литтл-Крайстчерче продолжались. Случилось несколько несчастных случаев, но крикетисты не придали им особого значения. Джеку рассекло щеку мячом, сорвавшимся с биты на его лицо, Еву, которая видела это происшествие, в обмороке отнесли в дом. Сэр Кеннингтон повел себя учтиво и сам привез его домой в своем мотоцикле. Нам потом сказали, что это было сделано по указанию Евы, потому что старому Красвеллеру было бы неприятно видеть мальчика в своем доме, поскольку он не мог в своих нынешних обстоятельствах принять ни меня, ни мою жену. Миссис Невербенд торжественно поклялась, что заставит Джека бросить крикет, но на следующий день Джек снова играл, причем лицо его было заклеено черным шелковым пластырем. Когда я увидел, как Боббс работает