Клавесин Марии-Антуанетты - Наталья Александрова

Женщина не удостоила его ответом, и Пауцкий, отступив в сторону, принялся разглядывать портреты.

– Конец девятнадцатого века, пожалуй… – протянул он пренебрежительно. – Германия или Австрия… сейчас такие вещи не очень ценятся, богатые люди предпочитают живопись русской школы… а вы, простите, кто – наследница?

– Не суетитесь, Пауцкий! – проговорила черная женщина холодным, бесцветным голосом. – Я пригласила вас не для того, чтобы выслушивать этот бред. Лучше сразу скажите: куда вы дели клавесин?

– Клавесин? – удивленно переспросил Казимир. – Какой клавесин? И что за тон? Что значит – вы меня пригласили? Я сам приехал, чтобы ознакомиться с коллекцией! Если вы – законная наследница, я готов обсудить условия, но имейте в виду: сейчас на дворе финансовый кризис, и цены на антиквариат заметно упали…

Черная собака беспокойно пошевелилась, приоткрыла пасть, показав огромные желтоватые клыки, и негромко зарычала.

– Вы видите, Пауцкий, Цербер беспокоится, – холодно процедила незнакомка. – Так что советую вам оставить свой тон и ответить, куда вы дели клавесин.

Пауцкий хотел ответить возмущенно, раздраженно, гневно, хотел поставить эту странную женщину на место, показать ей, кто здесь настоящий хозяин положения…

Но все его гневные слова застряли в глотке, и наружу вырвалось только бессильное шипение, какое раздается, если выпустить воздух из надувного матраса.

Казимир Болеславович попятился и завертел головой, словно ища поддержки у темных портретов. Но мрачные старцы и суровые красавицы смотрели на него с темных холстов все так же неприязненно и явно не собирались поддерживать его в этом конфликте. Напротив, их тяжелые взгляды словно преследовали Пауцкого, просвечивали его насквозь, как рентгеновские лучи, проникая в самые подспудные его тайны, в самые секретные замыслы…

Черный пес поднялся на ноги и зарычал еще громче.

– Михаил!.. – проговорил Пауцкий, поворачиваясь к своему телохранителю.

– Михаил вам не поможет! – прозвучал бесстрастный голос.

И действительно, огромный толстый человек, лишенный, казалось, простых человеческих чувств, затрясся как студень и задом выскользнул из комнаты.

– Повторяю свой вопрос в последний раз: куда вы дели клавесин?

И тут Пауцкий по-настоящему испугался. Он заметался по комнате, пытаясь найти выход – но он непостижимым образом исчез: в комнате попросту не было дверей, были только стены, увешанные темными портретами, и все эти портреты смотрели на него в упор и спрашивали холодными, полными презрения голосами:

– Куда ты дел клавесин?

– Я продал его в театральный музей! – выпалил Казимир Болеславович. – В музей Николаевского театра…

И сразу перед ним появилась дверь.

Пауцкий проскользнул в нее, в два прыжка пересек прихожую, вылетел на лестницу и чуть не сбил с ног Михаила. Телохранитель удержал хозяина за воротник пальто, подал ему выпавшую из рук палку и помог сделать несколько первых шагов.

– Что это было? – растерянно проговорил Пауцкий, спустившись на один лестничный марш.

– Не знаю, где эта семнадцатая квартира, – ответил Михаил совершенно невпопад.

– Что?! – удивленно переспросил Казимир, оборачиваясь.

Там, где только что была дверь квартиры номер семнадцать, из которой он с таким позором вылетел, была гладкая стена. На другом конце площадки имелась только обитая ржавым железом дверь чердака.

– Как же так?! – Пауцкий потряс головой, словно хотел вытрясти воду из ушей, как после купания.

– А очень просто, – спокойно отвечал Михаил. – В этих старых домах часто так бывает: пятнадцатая есть, шестнадцатая есть, а потом сразу восемнадцатая… очень даже запросто. Так что, наверное, вы перепутали…

– Я никогда ничего не путаю! – отрезал Пауцкий и зашагал вниз по лестнице.

– Ну, если не перепутали, значит, разыграл вас кто-то… – бухтел Михаил, едва поспевая за хозяином.

На площадь выехала неприметная серая машина. Она остановилась возле дверей Николаевского театра, передняя дверца распахнулась, и из машины выбрался высокий, немного сутулый мужчина с каким-то совиным лицом – крючковатый нос, круглые выпуклые глаза, глядевшие вокруг с тем особенным, свойственным ночным пернатым охотникам показным равнодушием.

Мужчина захлопнул дверцу машины, подошел к дверям театра, вошел в фойе. Навстречу ему шагнул молодой человек в хорошо отглаженном черном костюме.

С недавних пор во главе этого старого, хорошо известного оперного театра встал человек, весьма далекий от искусства. Удачливый бизнесмен и толковый менеджер, он вспомнил известное высказывание Станиславского «Театр начинается с вешалки» и начал реформы в театре с гардероба, а заодно – с фойе и кассы. Тогда и появились в театре эти незаметные, хорошо одетые молодые люди, осуществляющие фейсконтроль по образцу столичных ночных клубов.

Охранник бегло осмотрел вошедшего и, видимо, признал, что он не похож на бомжа, грабителя или террориста, то есть его можно впустить в театр.

– Мне нужен театральный музей, – проговорил посетитель, моргнув совиными глазами.

– Ах музей! – отозвался привратник, сразу утратив к нему интерес. – Вот по той лестнице, на второй этаж и налево!

Похожий на сову человек быстрыми шагами поднялся по роскошной мраморной лестнице, толкнул высокую резную дверь, украшенную бронзовыми накладками, и вошел в просторное помещение театрального музея.

Навстречу ему двинулась высокая женщина, элегантная и стройная, несмотря на свой давно уже пенсионный возраст.

– Вы его привезли? – спросила она, подходя к вошедшему и взволнованно складывая руки. – Где он? Внизу? Я сейчас пошлю за ним Анатолия…

– О чем вы говорите? – Мужчина моргнул круглыми глазами, уставился на музейную сотрудницу.

– Ну как же, ведь вы – из музея-усадьбы «Веневитино»? Это вы звонили мне сегодня утром?

– Нет, это не я. Я – просто посетитель, я хотел бы осмотреть вашу экспозицию.

– А, ну конечно… – пожилая сотрудница резко поскучнела и заговорила хорошо поставленным, безличным голосом профессионального экскурсовода: – Вот здесь, в этом зале, вы можете увидеть уникальные материалы по истории российского и зарубежного театра – авторские рукописи пьес и статей, режиссерские разработки, экземпляры ролей с пометками выдающихся актеров, редчайшие экземпляры театральных афиш и программ прошлого и позапрошлого веков… в соседнем зале хранятся живописные и графические работы известных театральных художников – эскизы костюмов и декораций, портреты выдающихся актеров и других театральных деятелей…

– А где хранятся музыкальные инструменты? – перебил хранительницу посетитель.

– Если вас интересует наша коллекция музыкальных инструментов, вам придется прийти в другой день: сегодня эта экспозиция закрыта по причине приема новых поступлений.

– В другой день? – проговорил мужчина. – Но я не могу в другой день. Я очень спешу! Я… я сегодня улетаю. Мне очень нужно увидеть вашу коллекцию музыкальных инструментов…

– К сожалению, ничем не могу помочь! – сухо ответила дама и при этом невольно бросила взгляд на закрытую дверь слева от входа. – Повторяю: сегодня экспозиция музыкальных инструментов закрыта. Приходите в следующий раз.

Совиные глаза сонно прикрылись. Мужчина полез в карман пиджака, как будто хотел достать оттуда платок или очки, сделал шаг к сотруднице музея… но в это мгновение входная дверь с шумом распахнулась, и в зал влетел невысокий толстенький человечек в расстегнутом плаще, с красными от возбуждения щеками.

– Мы его привезли! – воскликнул он с порога. – Он внизу! Пошлите кого-нибудь со мной! Это я звонил вам сегодня утром!

Человек с совиным лицом досадливо поморщился, вынул руку из кармана и отступил в сторону. Впрочем, пожилая сотрудница музея моментально забыла о нем. Всплеснув руками, она бросилась к коротышке, причитая:

– Привезли! Вы его привезли! Пойдемте, я хочу скорее на него взглянуть! Анатолия мы прихватим по дороге!

Музейный зал опустел. Точнее, странный посетитель с совиным лицом остался в нем наедине с ценными экспонатами и уникальными материалами по истории отечественного и зарубежного театра.

Как пожилая и ответственная сотрудница музея допустила такое несомненное безобразие – остается загадкой. В ее оправдание можно сказать только то, что к ним привезли новый экспонат, о котором музейная дама мечтала долгие годы, который она неоднократно видела во сне, без которого коллекция ее любимого музея была неполной. Что это было – кресло Шаляпина, поводок или ошейник знаменитой собаки Качалова или туалетный столик Веры Комиссаржевской, так и осталось неизвестным, но факт остается фактом: забыв строгие музейные правила и должностные инструкции, забыв вообще все на свете, хранительница умчалась, оставив свой музей без присмотра.