Миры Пола Андерсона. Том 19 - Пол Андерсон

Дауид уже опять успокоился.

— Попробуйте, если хотите, — сказал он, — но сомневаюсь, что вас ждет успех. Видите ли, я не думаю, что кто-то появится в городе. Такого не случалось уже много лет. Даже во времена моего детства налет на брошенный населенный пункт был редкостью. Поверьте, для нас это не представляет серьезной проблемы. В отдаленном прошлом было хуже, но теперь подобные случаи почти прекратились и у нас нет даже стимула изучать их причины.

Тольтека решил про себя, что возможность открыть существование коренного населения на Гвидионе — для него лично уже достаточно серьезный стимул. Однако ему не хотелось еще больше волновать своего хозяина. На ходу он закурил сигарету. Если не считать его и Дауида, улицы совершенно обезлюдели. А между тем солнце продолжало заливать их своими лучами, отчего непонятный страх, закравшийся Тольтеке в душу, еще более усилился.

— Боюсь, вам предстоит скучное время, — сказал старик. Чем дальше уходили в прошлое вопросы нуэвамериканца, тем больше становился он похож на себя прежнего. — Все ушли, все заперто, и так по всей обитаемой планете. Может, вы захотите на это время слетать в южное полушарие и немножко его исследовать?

— Думаю, мы останемся здесь и приведем в порядок результаты наших изысканий, — ответил Тольтека. — Это уйма работы. А когда вы вернетесь…

— Несколько дней после Бэйла мы будем мало на что годиться, — предупредил его Дауид. — Смертной плоти нелегко быть Богом.

Они дошли до его дома. На пороге Дауид остановился в явном замешательстве:

— Мне следовало бы пригласить вас зайти, но…

— Понимаю. Семейные обряды, — улыбнулся Тольтека. — Я пойду прогуляюсь до парка на окраине города. Вы будете проходить мимо, и я помашу вам на прощанье.

— Спасибо, друг издалека.

Дверь закрылась. Тольтека постоял, сделал несколько глубоких затяжек, раздавил окурок каблуком и двинулся вперед между слепыми стенами, окна в которых были наглухо закрыты ставнями.

Парк пестрел цветами. Несколько членов экспедиции с комфортом устроились в тени деревьев, также желая понаблюдать за тем, как жители Звездара покинут город. Тольтека заметил среди них Ворона и стиснул зубы: «Нет. Я не выйду из себя». Он подошел к Ворону и поздоровался.

Ворон ответил с лохланской церемонностью. Собираясь на проводы жителей Звездара, наемник облачился в парадный костюм: блуза, брюки, сапоги из тисненой кожи, расшитая епанча. Он стоял возле самого бэйлова куста, который доставал ему до макушки. Бутоны на кусте распускались, он весь был буквально усыпан багровыми цветами. Запах их чем-то напоминал аромат родственного вида, растущего в горах, но было и какое-то характерное отличие: в нем был специфический фосфористый привкус и что-то еще, чему, несмотря на все усилия, память не могла подобрать аналога. На руках Ворона примостился сиамский кот Зио; пальцы хозяина поглаживали животное, а кот в ответ на ласку тихо мурлыкал.

Тольтека рассказал Ворону о предостережении, данном ему Дауидом относительно крепости. Ворон согласно кивнул:

— Знаю. Я бы на их месте поступил так же.

— Да уж, ты-то бы поступил, — ответил Тольтека, но спохватился о только что данном зароке и уже безразличным тоном добавил: — Однако у гвидионцев такая жестокость, кажется, не в обычае.

— Просто сейчас необычное время года. Каждые пять стандартных лет на протяжении примерно десяти стандартных суток с ними что-то происходит. У меня было бы куда легче на душе, знай я точно, что именно.

— Полагаю… — Тольтека сделал паузу. Ему было неприятно произносить подобное вслух, но в конце концов он выдавил из себя: — Дионисийская религия.

— Что-то не верится, — ответил Ворон. — Эти люди знают, как происходит фотосинтез. Они просто не могут верить в то, что магические действия делают землю плодороднее.

— И все-таки подобные церемонии могли у них сохраниться по каким-нибудь историческим или психологическим причинам. — Тольтека представил себе пьяную Эльфави, переходящую, задыхаясь, из объятий в объятия, и его так и передернуло. Однако, если он не скажет это сам, эта мысль придет в голову кому-нибудь другому; а он, продолжал убеждать себя Тольтека, — достаточно зрелая личность, чтобы принять другую культуру, какова бы она ни была. — Они по природе склонны к вакхическим оргиям.

— Нет, — возразил Ворон. — Здешняя культура не более дионисийская, чем наша с тобой — и это справедливо для любого времени года. Поставь себя на их место, и тебе все станет ясно. Их хладнокровие, рассудительность, чувство юмора просто не позволят им принять всеобщую свалку всерьез. Кто-то обязательно должен рассмеяться и испортить всю обедню.

Тольтека неожиданно для себя ощутил к Ворону некоторую симпатию.

— Полагаю, ты прав, во всяком случае, мне хочется в это верить. Но чем же тогда они там занимаются? — И, помолчав минуту, добавил: — Понимаешь, нас ведь, можно сказать, пригласили последовать за ними. Мы можем просто сходить и понаблюдать.

— Нет. Лучше не стоит. Если ты не забыл, в каких выражениях было сделано это уклончивое приглашение, то поймешь: непременным условием нашего появления в Святом Городе было следующее — мы становимся их единоверцами и участвуем в празднествах наравне с ними, какой бы характер ни имели эти празднества. Не думаю, что нам удастся подделаться под них. А если мы в такие минуты отвлечем их внимание — чем дальше, тем более я начинаю думать, что это празднество есть краеугольный камень всей их культуры, — если мы так поступим, то можем потерять их расположение.

— М-м-да, пожалуй… Минутку! Может быть, мы все-таки сможем последовать за ними. По-моему, они принимают какой-нибудь наркотик. Скорее всего это галлюциноген, наподобие мескалина, но, возможно, и что-нибудь вроде лизергиновой кислоты. Так или иначе, это, возможно, и есть основа Бэйла. Ты ведь знаешь: немало народов, в том числе и имеющих достаточно развитую науку, полагают, что с помощью их священного наркотика им открываются истины, не познаваемые никакими иными способами.

Ворон покачал головой.

— Если бы в нашем случае дело обстояло так, — ответил он, — на Гвидионе пользовались бы этой штукой чаще, чем раз в пять лет. Кроме того, вряд ли они стали бы так темнить насчет своей религии. Нам бы откровенно рассказали о наркотике или вежливо объяснили, что мы не прошли обряда посвящения, а посему то, что происходит в Святом Городе, нас не касается. Еще один довод против твоего предположения: они в повседневной жизни избегают употреблять какие-либо наркотики. Им претит сама мысль о том, чтобы нарушать нормальное функционирование организма и нервной системы. Ты знаешь, что вчера я впервые узнал и увидел, что гвидионцы, оказывается, тоже способны злоупотреблять алкоголем!

— Что ж, — раздраженно бросил Тольтека, — может, ты мне тогда объяснишь, чем они там занимаются?

— Если бы я мог!.. — Ворон обеспокоенно огляделся вокруг, и его взгляд наткнулся на бэйлов куст. — Вы уже закончили химический анализ этой штуки?

— Да, всего лишь несколько часов назад. Нам не удалось обнаружить ничего особенного.

— Совсем ничего?

— Э-э… ну да, среди других компонентов его запах содержит один фермент, вероятно, для привлечения насекомых-опылителей. Но он совершенно безвреден. Если бы его можно было вдохнуть в необычайно большой концентрации — скажем, в несколько тысяч раз больше той, что встречается на открытом воздухе, — тогда, может быть, тебя бы немного замутило. Но чтобы словить настоящий кайф — это вряд ли.

Ворон нахмурился:

— И тем не менее у этого куста и праздника одинаковые названия. И из всего, что можно найти на этой планете, лишь с этим кустом не связано никаких мифов.

— Хингес покопался в лингвистической литературе, и мы с ним проанализировали этот вопрос. Не забывай, гвидионский язык происходит от довольно архаичного диалекта англика, мало чем отличающегося от древнего английского. В зависимости от этимологии слово «бэйл» имеет несколько значений: «узелок», «костер», особенно погребальный, «зло» или «горе», а если забраться в глубь веков, мы найдем родственное ему слово «Ваал», обозначающее бога. — Тольтека достал сигарету, постучал ею по ногпо большого пальца и, нервным движением чиркнув спичкой о каблук, закурил. — Тебе нетрудно представить, как в сознании гвидионцев могут переплестись значения столь многозначного слова, — продолжил он, — какая здесь кроется запутанная символика. У этих цветов длинные лепестки, направленные вверх; полагаю, цветущий куст должен сильно напоминать костер — Неопалимую купину религии наших первобытных времен. Поэтому, возможно, он и называется «бэйлов куст». Однако это название может означать «Бог» и «зло». А цветет он как раз во время празднования Бэйла. Таким образом, благодаря всем этим совпадениям бэйлов куст символизирует Ночные Лики, деструктивный аспект реальности… возможно, его самую страшную и жестокую фазу. Вот почему о нем никто не говорит. Гвидионцы избегают создавать мифы, смысл которых столь явно лежит на поверхности. Они не отрицают существование зла и горя, но и не дают себе труда всерьез задуматься над этими явлениями.