Повелители Небес - Энгус Уэллс

— Может быть, я и хватил немного лишку. Может, и не весь путь, но я совершенно точно знаю, что они могут работать не останавливаясь целые сутки.

В его голосе я услышал гордые нотки. Такие бывают у людей, когда они говорят о животных-рекордсменах: о прекрасной охотничьей собаке или о дорогой лошади. Я-то думал об Измененных как о людях, которые ничем не отличаются от меня (разве что силой и размерами), в то время как Керим видел в них объекты своей собственности, тщательно подобранных животных, чьи необычайные способности должны вызывать в окружающих особое уважение к хозяину.

— И они не протестуют? — спросил я.

Капитан, широко раскрыв глаза, уставился на меня точно на сумасшедшего. На какой-то момент он утратил дар речи, а потом покачал головой и прошептал сквозь кривую усмешку:

— Вайтфиш, деревенька Вайтфиш! Рыбаки!

Я вспыхнул более от злости, чем от смущения, и полагаю, он понял, потому что смягчил свой тон и постарался объяснить:

— Нет, они не протестуют. Они — Измененные, Давиот. А Измененные не возмущаются, они только слушаются приказов и выполняют то, что должны выполнять.

Я нахмурился и спросил:

— А у них есть возможность выбирать? Я хочу сказать, они сами выбирают себе занятие?

Керим тяжело вздохнул и ответил мне, как ему, наверное, казалось, вполне исчерпывающе:

— Они Из-ме-нен-ные.

Думается, что выражение, которое он увидел у меня на лице, побудило его все-таки объяснить мне:

— Они выведены для определенных целей. Господи, да разве кто-нибудь спрашивает лошадь, хочет ли она, чтобы ее седлали? Или вола, — нравится ли ему плуг?

— Я видел, как Измененные пили пиво в таверне, а для этого нужны деньги, — ответил я, — но никто не платит лошади или волу.

Мой вопрос показался мне самому каверзным, я явно выиграл очко в споре, однако Керим лишь пожал плечами и ответил мне в тон:

— Зверя же тоже надо кормить и поить. Если я не позволю моим ребятам поесть и пропустить рюмочку, они просто ослабнут.

Он снова неприятно хихикнул и добавил:

— А у меня не будет самых лучших на свете гребцов.

— А другой платы они не получают? — спросил я, думая о том, что там, куда я еду, мне будут платить только за то, что я буду учиться.

— Я кормлю их, и очень сытно, — сказал Керим со значением, — три раза в день, и каждый получает по большой кружке пива. Когда есть время и нет другой работы, они получают от меня немного денег на посещение таверны. Чего еще им надо?

Я не знал. И правда, ведь я сам получал то же самое, когда рыбачил вместе с отцом на нашей лодке. С единственной разницей, что мог надеяться в будущем иметь свою собственную лодку, хижину и жену. Я насупился и обрушил на капитана шквал вопросов:

— А они всегда будут гребцами? Могут ли они уйти от вас? Что произойдет, когда они состарятся или получат травму?

— Так много вопросов, — ответил капитан с покровительственной улыбкой. — Ты точно надеешься стать Летописцем? А? Хорошо, они не всегда будут гребцами. Потому что, когда они состарятся или если кто-нибудь из них покалечится, толку от них на «Морском Коне» будет не много. В этом случае они получат менее трудную работу в порту или на складах. Могут ли они уйти от меня? Разумеется, нет. Это моя собственность.

Он, совершенно очевидно, был удовлетворен такими ответами. Однако я не сдавался:

— А когда они становятся непригодными даже для такой работы, что происходит с ними тогда?

Керим сделал неопределенный жест рукой.

— Если им хочется, то никто не запрещает им переправиться через Сламмеркин, — ответил он. — Или положиться на милость своих соплеменников, они ведь тоже могут сделать какие-то сбережения.

Мне как-то не верилось, что у Измененных есть шанс что-либо скопить, так что их постаревшие или искалеченные соплеменники скорее всего обречены на жалкое существование. Но то обстоятельство, что капитан упомянул Сламмеркин, воскресило в моей памяти слова Рекин, и я спросил:

— Они переправляются в Ур-Дарбек к диким Измененным?

— Да, — сказал Керим каким-то совершенно другим тоном. Я уставился на хозяина галеры, потому что в его голосе звучало нечто, чего я не мог понять, то же самое, что и в случае с Рекин. Я вторгся в какую-то… заповедную зону и не был уверен, достаточно ли прилично продолжать задавать вопросы на эту тему. Улыбки корабельщика как не бывало, лицо приобрело холодное выражение. Да, зашел чересчур далеко. Но почему?

— Довольно вопросов, — сказал он.

Какое-то время мы стояли молча, а потом я попросил разрешения пойти на нос. Керим ответил кивком, и я ушел в смятенных чувствах.

Пошел через палубу, внимательно разглядывая гребцов. Если не считать их габаритов и чего-то бычьего в лицах, я бы сказал, что передо мной были самые настоящие люди. Они о чем-то переговаривались между собой, а некоторые даже улыбались мне. Одни, как я заметил, играли в упрощенный вариант келля, известный под названием кеч-дайс, и, сам не знаю почему, я испытал к ним за это особую симпатию. Я решил, что, если кто-нибудь из Измененных поднимется со своего места, я обязательно попытаюсь заговорить с ним.

Но этого не случилось, потому что, едва я дошел до носа галеры, ветер переменился. Керим дунул в рожок, и гребцы взялись за весла. Обнаружилось, что в хвастовстве капитана есть немалая доля правды. Я с трудом устоял на ногах, когда от мощного гребка палуба подо мной зашаталась. Хватаясь за планшир, я увидел, как белыми бурунами забурлила рассекаемая носом галеры вода. Капитан, наверное, намеренно хотел посрамить мое недоверие. Первый загребной крикнул:

— Осторожнее, господин.

Голос у него был мягким. Я улыбнулся и, обретая равновесие, помахал ему рукой. Хотя мне и не приходилось раньше выходить в море на галере, но я все-таки был как-никак сыном рыбака, так что не доставил Кериму удовольствия лицезреть мое падение.

Мы шли на веслах до тех пор, пока ветер вновь не надул парус. Тогда капитан отдал команду, и двое свободных от работы моряков принялись готовить пищу. Еда оказалась простой, но довольно сытной: рыба с рисом и хлеб. Кроме того, каждый на судне получил налитую до краев кружку доброго камбарского эля. Я занялся трапезой там же на носу, не испытывая большого желания составлять компанию остававшемуся на корме капитану. Наверное, я обиделся на него, но, кроме того, мне хотелось обдумать все то, что он мне сказал, и то, о чем он умолчал.

Когда с едой было покончено, мы снова пошли на веслах. На проплывавшем мимо берегу я увидел деревушку, точь-в-точь похожую на мою, и высокую башню, которая, как мне казалось, не могла быть ничем иным, как Торбрином. В море тут и там виднелись рыбацкие лодчонки, но мы шли далеко и довольно быстро, так что скоро все они скрылись из виду. Солнце клонилось к западу, а к востоку лиловел усыпанный звездами горизонт, на котором серп луны казался куском желтого обгрызенного сыра. Скоро береговую полосу начал поглощать мрак, в котором то тут, то там точно блуждающие огоньки вспыхивали белые буруны над волнами прибоя. Мы снова поели (меню оказалось тем же самым), и я подумал, станет ли Керим подходить к берегу, чтобы встать на якорь до рассвета. Он, казалось, вовсе не собирался сбавлять ход и спустя какое-то время послал ко мне матроса, чтобы сообщить, что я могу устроиться на ночь на носу или на полуюте.