Песнь слона - Барри Лонгиер

Крошка Вилл хитро улыбнулась:

– Вощеный, признайся, ну кто лучше тебя умеет затягивать узлы?

Вощеный на мгновение уставился на Крошку Вилл, а затем произнес:

– Если ты, бесстыдница, не хочешь иметь со мной неприятностей, советую тебе не копаться в моих мыслях. – И он снова переключил внимание на Паки. – Послушай, я вот зачем к тебе пришел, не мог бы ты у себя в бригаде подыскать какую-нибудь работу для Дот Пот.

– А что ей теперь делать, тем более Квини погибла. Почему это ты вздумал отправить ее из поселка?

– Почему, почему? – Вощеный понизил голос. – Липнет она ко мне. Уже совсем доконала.

Паки только развел руками:

– А что я могу? Подвести ее к алтарю?

Вощеный резко повернулся и зашагал назад к дому:

– Чертовы дрессировщики! Всю жизнь копались в слоновьем дерьме, потому теперь в голове у них не мозги, а это самое дерьмо.

Кто-то окликнул Паки со стороны колонны. В ответ он помахал над головой стеком, затем обратился к Крошке Вилл:

– А теперь живо за работу! Нам еще предстоит расчистить лесные завалы и обустроить место для лагеря.

Вилл направилась назад к Рег. Паки крикнул ей вслед:

– Эй, одну минуточку! – Вилл обернулась в его сторону. – И заодно оставь всю эту чушь про Повариху Джо. А то еще неизвестно, что взбредет в ее дурью башку.

Паки легонько подтолкнул слониху, и процессия медленно взялась с места. В прозрачном утреннем воздухе сотня ног подняла вверх дорожную пыль, и колонна двинулась через мост над Разлапистым Ручьем.

Где-то посреди Великой топи Вако-Вако пробудился от тревожного сна. Он приподнялся на локте и обвел взглядом свою убогую хижину. Все было таким же, как и прежде, если не считать небольших усовершенствований, сделанных рукой Кометы. Вако посмотрел на занавеску из травы, отделявшую их спальные закутки друг от друга.

– Комета, – прошептал он.

Ответа не последовало, Вако снова улегся на циновку и закрыл глаза. Он вновь пытался погрузиться в сон, но ему мешали странные, неприятные мысли. Они с Кометой жили как брат с сестрой. Ее присутствие, которое Вако-Вако поначалу воспринял как вторжение в его отшельничество, внесло в его жизнь приятное разнообразие, превратилось в неотъемлемую часть существования. Перед мысленным взором предстал образ пилота третьего шаттла. Хана Санаги. Длинные темные пряди волос и нежная, слегка смугловатая кожа. Лицо – то веселое, то задумчивое, то чувственное...

Вако резко сел на циновке.

– Ах ты, безмозглый ублюдок! – тихо сказал он в собственный адрес. – Ты снова попался. Это любовь, черт ее побери. Любовь.

И хотя казалось, будто это произошло вчера, на самом деле не один месяц прошел с той ночи, когда они с Кометой сидели друг напротив друга возле костра. Хана что-то говорила. Вако поймал себя на том, что не слушает ее, а только, как завороженный, следит за движениями ее губ, за едва заметной игрой мускулов под нежной кожей шеи, за трепетом длинных ресниц, блеском темных глаз. И он тотчас заставил себя остановиться – буквально заморозил в себе все, что мог или еще сможет почувствовать. Он ушел от костра в темноту и стал возле холмика, где зарыты яйца.

– Ты любишь нас, Вако? Ты ведь не уйдешь с этой самкой? Не бросишь нас?

Вако посмотрел на звезды:

– Конечно, не брошу.

– Мы ощущаем твои чувства, Вако. Внутри тебя идет борьба. Кто позаботится о нас, если ты уйдешь с ней?

Вако опустил взгляд, потер глаза и покачал головой:

– Я не брошу вас. Я обещал вашим родителям.

– Ты думаешь, Вако, будто тебе неведомы чувства. Но мы ощущаем их даже сквозь тот панцирь, что ты возвел внутри себя. Ты испытываешь чувства, Вако. Ты любишь эту самку.

– Молчать! — Вако глубоко вздохнул. — Какая вам разница? Нечего даже волноваться. Я дал обещание вашим родителям.

Он обернулся на желтые отблески костра. По ту сторону огня стояла черная стена джунглей, а над ней бездонное ночное небо. Почти в середине светлого пятна, опустившись на колени, Хана Санаги готовила чай из листьев какого-то диковинного растения. Этот свет, эта женщина – центр его маленькой вселенной. Но все-таки он надел поверх себя защитную броню равнодушия. Не будет – никогда и ни за что – никакой любви.

Ведь любить – значит рисковать слишком многим.

Вако вернулся к костру, выпил чаю с лепешкой и сделал вид, будто слушает рассказ Ханы о том, как она пыталась поймать и приручить одно из этих болотных чудовищ. Он даже вставил несколько реплик, отодвинув внутреннюю борьбу куда-то на задворки сознания.

Вернее, ему казалось, будто он ее туда отодвинул. И вот теперь он сидел на циновке и проклинал себя, проклинал свою слабость, проклинал Хану. В который раз он позволил хвори одержать над ним верх.

Вако натянул на себя одежду и зашептал в сторону травяного полога:

– Хана? Ты меня слышишь? Нам надо поговорить. Вако поднялся, надел рубашку и заглянул за край полога:

– Хана?

Но ее там не оказалось.

Вако повернулся и вышел из хижины. Он встал напротив двери, вглядываясь в предрассветной мгле под темный полог деревьев. Неожиданно до него донесся стон. Вако обернулся в сторону, откуда слышался этот звук, и увидел полуодетую фигуру Ханы, распростертую на холмике с яйцами.

– Хана! – Вопль, казалось, вырвался из глубины его души. Вако бросился к ней, оттащил с холмика и положил голову себе на колени. – Хана! Я же тебе говорил – не ходи к ним! Я же тебе говорил!

В его руках ее тело казалось совершенно беспомощным и безвольным. Хана с трудом выдавила из себя нечто похожее на тихий всхлип.

– Я не сама, Вако. Я не ходила. Это во сне. Они пришли ко мне... во сне. – Всхлипывания перешли в рыдания – Комета обняла Вако за талию, уткнувшись лицом ему в грудь.

Он прижался щекой к ее макушке:

– Но почему, черт побери, почему? И тогда заговорили яйца:

– В целях предосторожности, Вако.

– Предосторожности против чего?

– Ты любишь ее. Мы не можем без тебя, но ты любишь ее. Она – угроза для нас.

– Никакая она вам не угроза. Я же дал слово вашим родителям!

– Слово легко нарушить, Вако. Она должна умереть.

– Умереть? — Вако подложил правую руку под колени Ханы и поднял ее с земли. — Я уношу ее за пределы вашей досягаемости. Она не умрет!

– Умрет. Мы должны защитить себя. Мы убьем ее разум, ты не успеешь унести ее отсюда. Вако облизал губы.

– Не смейте! Не смейте так поступать со мной.

– Мы должны защитить себя, Вако! Вако наклонил голову, его щека соприкоснулась с лицом Ханы.

– Как вы не понимаете? Ведь после того, как я умру, кто-то другой должен взять на себя заботу о вас. Ведь вам сидеть в скорлупе почти триста лет. А я проживу еще лет пятнадцать, от силы двадцать. И то, кто знает?

Яйца молчали.

Вако поднял голову:

– Поймите, когда меня не станет, кто-то другой должен будет позаботиться о вас. То есть я должен оставить после себя ребенка. А для этого мне нужна женщина. Эта женщина... Хана. Убейте ее – и вы убьете себя. — Вако отвернулся от холмика. — Теперь я могу унести ее? Отвечайте!

Их мысль пришла к нему робкая, полная раскаяния.

– Если мы отдадим ее тебе, Вако, ты обещаешь не наказывать нас?

– Обещаю.

И Вако зашагал прочь, неся на руках безвольное женское тело. И хотя она не слышала его, он прошептал ей на ухо:

– Разрази меня гром, но я люблю тебя.

Много ночей спустя в лагере дорожно-строительной бригады посреди Великой топи Крошка Вилл смущенно оторвала губы от губ Пита.

– Ой, Пит, лицо у меня просто горит.

– И у меня тоже.

Вилл обвела взглядом темный лагерь:

– Вдруг нас кто-нибудь видит?

– Ну и что? — Он обнял ее за плечи. — Расслабься, Вилл. А то ты как доска. Спи. Паки скоро начнет всех будить. За завтрашний день он хочет проложить пять миль дороги. Так что давай-ка спать.

– Не могу, — пискнула Вилл.

– В чем дело!

Девушка уткнулась ему носом в грудь:

– Не знаю. Разные сомнения лезут в голову.

Пит обхватил ее обеими руками:

– Ну сама подумай. Мы любим друг друга – я тебя, ты меня. И так будет всегда. Какие еще могут быть в этом сомнения? Она заглянула ему в лицо, а он смахнул слезы с ее глаз.

– Пит...

– Не плачь, Крошка Вилл. Мы ведь ничего плохого не сделали.

– Пит?

Он поцеловал кончик ее носа:

– Что?

Ее рука скользнула ему под рубашку и погладила грудь.

– Я люблю тебя.

Пит быстро огляделся по сторонам. После дневных трудов дорожно-строительный лагерь спал сном праведника.

– М-м-м. — Он попытался что-то сказать, но не нашел слов. С его телом происходили какие-то странные вещи.