Ложь и честь (СИ) - Геллер Ирина

Принцесса с облегчением вздохнула и осторожно поставила свечу в основании алтаря Небес, настолько покрытого толстым слоем воска, что не различить было и самих бронзовых подсвечников. На потемневшем от времени камне хорошо прослеживались только тисненные золотом руны молитвы благодарности, складывающиеся в слова с устаревшим звучанием. Древние, как сам Рейнсвальд, с многочисленными узорами и украшениями, руны постамента, если верить легендам, были выбиты по приказу первого короля в наследие потомкам. Монахи, следившие за часовней, регулярно протирали эти вырезанные в камне символы, оставляя единственным чистым местом на постаменте.

Сверху на принцессу взирали статуи ангелов, распростертыми крыльями державшие каменные облака с тонкой резьбой, изображавшие Небо. Каждый из них стоял на грудах человеческих черепов, и ниспадавший подол свободных одеяний укрывал такие же мраморные статуи вставших на колени воинов в доспехах, склонившихся в молитве с оружием в руках.

Выточенные из белого мрамора облака служили основанием для стоящего выше ряда фигур, двух мужских и двух женских, изображенных талантливым скульптором двумя парами в тяжелых доспехах или длиннополых одеяниях созидателей. Еще выше скульптура переходила в потемневшую от времени фреску, изображавшую Отца, создателя и высшего существо всего мира. Именно к нему ежедневно обращались миллиарды верующих с молитвами о защите и покровительстве. И сегодня девушка снова пришла просить его о помощи.

Расправив складки длинного кружевного платья, принцесса Карийского бароната опустилась на колени на каменных ступенях перед алтарем, сложив руки перед собой в молитвенном жесте и потупив взгляд перед белокаменным ликом старца с мужественными чертами и небольшой бородой. Стройная девушка, стройная и точеная, словно фарфоровая фигурка, с длинными белоснежными волосами и ухоженными руками, даже в сосредоточенном молчании казалось ангелом, сошедшим с картин древних художников. Каждый отмечал ее необычайную красоту, тонкие черты лица, только подчеркивавшие широкие голубые глаза. Ее кожа была белее снега и мягче нежнейшего бархата, и не было никого во всем королевстве, кто мог бы найти изъян у прекрасной и доброй принцессы Карийского дома.

— Отец, заступник и вседержитель, смиренно прошу тебя за душу суженного моего, имени Эдварда, рода Тристана. Прошу оградить его от опасностей и защитить от искушений, укрыть светом небесным и обратить свой взгляд на него благосклонный. Прошу охранить его от пламени Бездны, от чудищ, ждущих в темном мире. Прошу дать сил идти выбранным путем, поддержать в минуты слабости и удержать в мгновения торжества. Сейчас, как никогда в другое время, прошу помощи ему и поддержки, столь далеко от светлых огней Рейнсвальда, во мраке Открытого Пространства. Не обойди его стороной и не обдели своим словом благодатным… — она замолчала на мгновение, вспоминая слова, которые произносила каждый раз, когда молилась, и губы ее тронула улыбка. — Отец, передай ему мои слова ожидания и надежды. Донеси до него мое желание увидеть его вновь. Пусть эта мысль преодолеет пространство и коснется его души. Ни о чем другом не смею больше тебя просить…

Принцесса склонила голову еще ниже, шепча слова молитвы, и шаль соскользнула с плеч, оголяя тонкую бледную шею. Девушка не стала ее поправлять, не отрываясь от молитвы о защите и покровительстве для любимого человека, близких и родных, в эти минуты находившихся так далеко от дома. Под арочными сводами часовни ее голос отдавался тихим эхом, столь слабым, что отзвуки отдельных слов смешивались друг с другом, дополняя монотонные песнопения электронных херувимов, встроенных в украшения стен и колонн. В такое время внутри никого больше не оставалось, кроме статуй ангелов и святых, не считая кибернетического служки в темном балахоне, уже давно лишенного собственного сознания. А единственным источником света в темном зале были свечи перед резными иконами и в люстрах под потолком, чей свет дрожал от порывов сквозняка, пока отблески плясали на потемневших от времени фресках.

Часовня, где молилась принцесса, считалась едва ли не одним из самых старых помещений Карийского замка, теперь занимавшего все склоны Кассарского хребта. Если верить записям местной библиотеки, именно с ее основания началась колонизация окружающих земель. В память о тех временах само здание сохранили и целиком перенесли на верхние уровни в целости и сохранности во время строительства нового замка. И именно под ее своды приходила молиться принцесса Карийского Дома после каждой вечерней службы. Она любила тишину, царившую под каменными сводами после того, как зал покидали прихожане и священники. В такие минуты девушка чувствовала, что становилась чуть ближе к Небесам, а голос ее доходил, хоть самую каплю, но все же чуть яснее, чем в любое другое время.

Над головой каменный свод сходился арками, стоявшими на тонких и высоких колоннах, по всей длине украшенными резными барельефами последней битвы между воинством Неба и порождениями Бездны. Расписанная голубым и красным золотом, резьба блестела в неровном огне свечей, и дергающиеся тени словно в любой момент могли ожить и сойтись в настоящей схватке, описанной на страницах истории о Войне Небес. Длинные ряды колонн тянулись через весь зал до самых дверей, а под ними стояли широкие скамьи с подставками для колен, занимавшие почти все свободное пространство, но в эти минуты там не сидело ни одного человека, только где-то лежали оставленные молитвенники с множеством закладок.

В последний раз осенив себя священным знаком Неба, девушка поднялась с колен и губами коснулась резной ступни одного из ангелов, прежде чем отступила от алтаря.

— Снова молишься, дитя? — голос прозвучал даже слишком неожиданно, заставив принцессу вздрогнуть. Слишком погруженная в собственные мысли, она не обратила внимания, что в часовню во время молитвы вошел еще один человек. Священник Культа Неба в белоснежных длинных одеяниях и с красной повязкой на глазах стоял за ее спиной всего лишь в паре шагов. Как и все служители, он был ослеплен при посвящении в сан и теперь прятал пустые глазницы за темно-алым бархатом. Сильно состарившийся, сгорбившийся и уже не способный расправить плечи под весом собственных одежд, он с трудом переставлял ноги, все время опираясь на тяжелый золотой посох. На груди висел тяжелый медальон символа Неба — четырехкрылая дева в длинном платье и с мечом в руках. Хотя почти вся верхняя половина старческого, покрытого морщинами лица была закрыта повязкой, священник все равно повернулся точно к девушке, словно глядя глаза в глаза.

— Да, святой наставник, — принцесса Карийского дома склонилась в изящном реверансе, и священник кивнул головой, принимая приветствие. — Прошу меня простить, но Вас я прежде не замечала здесь в такое время.

— Прислужники говорили, что принцесса каждый раз приходит после службы, чтобы помолиться у алтаря. Я посчитал, что будет хорошо похвалить тебя, дитя, за смирение и усердие перед ликом Неба. Однако позволь спросить, что же так тебя беспокоит, раз снова и снова возвращаешься с одними и теми же словами молитвы на устах? Обычно люди не приходят к Небу с мелочами.

— Я молюсь за тех, кто мне дорог, святой наставник, — девушка улыбнулась, немного стесняясь говорить откровенно со священником, но и отказываться отвечать она не смела. — За тех, кто сейчас в этом действительно нуждается.

— Ты волнуешься за своего суженого? Он снова покинул тебя? — прямо спросил священник, чуть склонив голову набок, словно наблюдая за реакцией принцессы. Священники Неба стояли вне строгой иерархии Рейнсвальда, отвечая только перед Конклавом и самим Небом за свои поступки, и всех считали равными, как богатейших дворян королевства, так и беднейших из нищих в промышленных подземных кварталах. Всегда говоря откровенно, они легко могли открыть темнейшие из секретов, читая души словно раскрытые книги. Это одновременно и пугало, и заставляло говорить с ними откровенно, как на исповеди.

— Вы это сразу поняли, святой наставник? — девушка, покраснев, опустила взгляд, внимательно разглядывая сеточку мелких трещин на старых каменных плитах. — О ком еще я могу молиться, когда он снова покинул Рейнсвальд? Обещал вскоре вернуться, но каждый день ожидания словно пытка.