Близкие люди. Мемуары великих на фоне семьи. Горький, Вертинский, Миронов и другие - Игорь Оболенский

Никита Хрущев умер, когда я еще не родился. Но в панельной пятиэтажке, именуемой в народе «хрущевкой», мне пожить довелось. Да и сама личность Хрущева, конечно же, равнодушным не оставляет — XX съезд, Карибский кризис, «кукуруза — царица полей», Гагарин.

Но набирая телефонный номер Рады Хрущевой, дочери бывшего первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета министров СССР, я меньше всего думал о политической деятельности ее отца. Хотелось познакомиться с живым свидетелем эпохи и потомком, самым близким, одного из ее главных вершителей.

Друзья помогли отыскать номер мобильного дочери Хрущева, она сама находилась на даче и городской телефон не отвечал. Созвонились, обговорили примерные темы беседы. И под новый, 2014 год, я получил приглашение в гости — в дом на Тверской, чей фасад украшает не одна мемориальная доска. Кстати, с именем Никиты Хрущева в Москве пока нет ни одной. Но, говорят, в скором времени должна появиться.

Вхожу во двор, нажимаю код домофона и чувствую волнение: через несколько мгновений окажусь в квартире, которая помнит многое и многих. Встречает меня помощница хозяйки, сама Рада Никитична ждет в гостиной. Она родилась в 1929 году и чувствует себя, что называется, согласно возрасту. Правда, памяти моей героини позавидуют многие. Я, например, в их числе. Обмениваясь дежурными фразами, успеваю разглядеть обстановку. Очень, надо заметить, уютную.

Изящная мебель и множество живых цветов. «Спасибо помощнице, Валентине Макаровне, которая приходит убирать, она за ними ухаживает, у меня сил нет, честно говоря», — признается Рада Никитична.

На стенах — картины. Хозяйка отказывается называть их коллекцией и признается, что не очень любит увешанные рамками стены. Это, скорее, увлечение покойного супруга. Картинки с видами Петербурга, пейзажи и акварели. Одни куплены на Арбате — лицо гимназиста на полотне напоминает умершего старшего сына. Другие привезены мужем из Парижа. Словом, случайный выбор.

Среди пестрого разнообразия, украшающего стену, — фотопортрет ее знаменитого отца. Для него место подыскала она сама. В соседней комнате хранится характерный и памятный привет из прошлого — две большие вазы, увенчанные фотографиями родителей Рады Никитичны. Эту пару изготовили в подарок на одном из украинских заводов, восстановленном после войны.

Перед тем, как идти в гости к Раде Никитичне, я решил поискать книги об ее отце. Неожиданно, не нашел ни одной. И это при том, что написано о Никите Сергеевиче довольно много.

Впрочем, не нашел я и книг о супруге Рады Никитичны — Алексее Аджубее, легендарном редакторе не менее легендарных «Известий». Читал о нем немало и благодаря воспоминаниям современников — а среди них оказалось немало актеров — образ Аджубея сложился исключительно положительный. Игорь Кваша, например, рассказывал, что именно благодаря Аджубею театр «Современник» получил свое первое помещение на площади Маяковского.

Рада Никитична предложила мне присесть за круглый стол, напротив расположилась сама. И начала рассказывать. Причем говорила довольно тихо, потом даже были сложности с расшифровкой ее воспоминаний.

Но зато сложился образ хозяйки — не поверю, что и в былые годы она была способна повысить голос. Хотя, казалось бы, имела для этого все основания — наследная принцесса Страны Советов и жена главного редактора главной газеты.

Первым героем стал Алексей Иванович Аджубей.

— Алеша, как всякий человек, конечно, бывал разным. Что касается его друзей из артистической среды, то он был очень близок к ней, он ведь и сам — актер. Еще чуть-чуть — и окончил бы школу-студию МХАТ. Учился на одном курсе с Олегом Ефремовым, весь театр «Современник» — его друзья, в том числе и Игорь Кваша. Его семья живет рядышком с нами, окна в окна. Так что все это — один круг.

Алексей безусловно был отличный артист, в самом лучшем смысле, и многие так считали. Его влекло на сцену. На актера он недоучился, по-моему, всего полгода — ушел с последнего, четвертого курса. Он для себя тогда решил, что хочет расстаться с театром. Думаю, понял, что из него не получится артиста — такого, каким ему самому хотелось себя видеть. А еще для Алеши стала огромной травмой смерть Николая Хмелева, великого «старика» Художественного театра. Хмелев был большим театральным актером и педагогом. Его уход произвел на моего мужа, как говорили, огромное впечатление — и Алексей решил уйти.

Правда, позже, уже будучи редактором — а он был редактор от Бога — Алеша все равно тянулся к сцене. Помню, все говорил Олегу Табакову и в шутку, и всерьез: «Ну выпусти меня один раз на сцену, давай я тебе что-нибудь сыграю!». Живо в нем было и актерское, и режиссерское начало…

Была, к слову, у Алеши близкая приятельница — позже и я с ней подружилась. Она служила в «Современнике». Тогда театр еще находился на площади Маяковского. Они поставили спектакль, который оброс большими проблемами — палок в колесах было множество, Главлит и репертком что-то не разрешали… Словом, прибежала алешина приятельница с единственной просьбой: приходи на спектакль, посмотри, защити! И такое бывало…

Словом, так сложилось: из школы-студии МХАТ Алексей перешел в МГУ — учиться на журналиста. Первым этапом его профессиональной деятельности стала «Комсомолка». Там он прошел абсолютно все ступени карьерного роста. А попал он в газету после третьего курса — мы проходили тогда практику. И мне, и Алеше выпало поработать в «Комсомольской правде».

Ну а после той практики он решил: чего терять время. К тому же ему сами предложили в редакции стать постоянным стажером. Тогда такое совмещение в высших учебных заведениях не приветствовалось, но Алеша договорился. И ему на факультете разрешили и учиться, и работать. Так он, собственно, и отработал — сначала стажером, потом литературным сотрудником, причем в разных отделах. В том числе — литературном, спортивном. Вообще, муж очень спорт любил, был очень спортивный.

Так и пошел вверх по карьерной лестнице: от простого сотрудника — до заведующего отделом, потом стал заместителем главного редактора, главным редактором. В те времена газета ночью делалась. Поэтому, бывало, я ложилась спать, а спустя несколько часов иногда слышала — пришли с коллегами, на кухне сидят. Спорят, обсуждают, случалось — выпивают.

До редакции «Известий» от нашего дома совсем недалеко — и Алеша, конечно же, шел туда пешком. Он был большой трудоголик и очень организованный человек, всегда был на работе вовремя, и это дисциплинировало коллектив. Так и жил: уходил на работу с утра, приходил ночью.

А мне работать в газете совершенно не понравилось. После своей первой практики я поняла, что газета и я не можем сочетаться никак, абсолютно. Я просто не смогла бы жить, работая в газете. Не любила их и практически не читала. Все, что нужно было знать, мне рассказывал Алеша. Разве что иногда что-то просматривала. Я сама тогда работала в журнале «Наука и жизнь».