В плену у платформы. Как нам вернуть себе интернет - Герт Ловинк

процессе свои навыки. Та же участь в конечном итоге постигнет все профессии: экстериоризация знания ведет к его уничтожению. Для Стиглера это не неизбежность, а фатальное развитие событий. Поворот обеспечивает его идея фармакона: цифровое – одновременно и яд, и лекарство, ведущее к новой эпистеме или эпистемологии, которую Стиглер называет «цифровыми исследованиями» (digital studies) – это та сфера, в которую я пытаюсь внести свой вклад этой книгой, надеясь на наступление новой эпохи.

Как обратить вспять истощение ресурсов? Стратегический вопрос заключается в том, как создать альтернативу «автоматизированным стадам» и «искусственным толпам». Какие социальные формы могут взять на себя задачу заботы? Таков вопрос об «организованных сетях», который сейчас стоит на повестке дня. Как нам избежать несчастья индивидуализированной судьбы, преодолеть навязчивый защитный механизм субъекта как монады? Как нам вырваться из тюрьмы идентичности, чтобы взамен разработать новые способы общежития и сотрудничества – социальные формы, адекватные XXI веку?

Netflix знает о болезни своих пользователей – усталости от принятия решений. «Зрителей бомбардируют разнообразием – слишком много сериалов, а теперь и платформ, на которых их можно смотреть», – пишут в нью-йоркском блоге Vulture [8]. Круг замкнулся: много вариантов выбора, мало (качественного) контента. Брюс Спрингстин пел об этом парадоксе еще в 1992 году: «Пришел человек подключить мне кабельное телевидение. Вечером мы устроились вместе с малышкой и переключали каналы до рассвета. Там было пятьдесят семь каналов, но ничего не показывали»[10]. В разгар локдауна в Netflix догадались: зрители готовы к тому, чтобы опять переключать каналы. «Не знаете, что посмотреть? Жмите „включить что-нибудь“». Тенденцию к тому, чтобы ходить кругами, несмотря на постоянно растущее количество доступного контента и 2500 инженеров, отлаживающих алгоритм рекомендаций Netflix, можно еще назвать инфляцией рекомендаций. Помогут ли новейшие оригинальные разработки поисковых инструментов справиться с изнеможением? Netflix считает, что помогут, – и презентует диалектику переключения каналов как совершенно новый опыт, хотя по сути он лишь повторение старой мантры: «персонализированный канал, показывающий то, что, по мнению алгоритма, вам может понравиться», – просто это оформлено иначе. Netflix стал образцом подлинной стагнации интернета. Сам медиум стал скучным.

Пробежавшись за несколько минут по галактике немецкой теории медиа, мы быстро обнаружим принципиально иные отсылки и увидим, насколько ограничено сегодняшнее технологическое воображение. Можно, например, вернуться к книге Switching – Zapping немецкого теоретика медиа Хартмута Винклера, которую я рецензировал почти тридцать лет назад [9]. Беспокойство не позволяет по-настоящему отвлечься. Как бы ни хотелось отключиться и развлечься, неспособность сконцентрироваться слишком сильна и уводит всё дальше в базу данных. Изначально Netflix ассоциировался с запойным просмотром сериалов. Однако даже такое чрезмерное потребление медиа стало скучным, и пользователи вернулись к базовому уровню – бесконечному пролистыванию контента. В то время как Нил Постман и Джерри Мандер критиковали рассеянность или отвлечение как признак упадка, Зигфрид Кракауэр считал ее компенсацией за ежедневные нагрузки на работе. Следуя за Вальтером Беньямином, сегодняшнего переключателя каналов мы можем рассматривать как «экзаменатора», занятого приятным делом.

Здесь важно не попасть в ловушку культурного пессимизма, которую устроили для себя такие культурные индустрии, как Netflix. Мы встаем на сторону аморального пользователя, который, бросая сериал на середине второго сезона, не чувствует себя предателем. Мы радуемся контенту столько, на сколько его хватит. Хватит сериальных марафонов – теперь мы тупо щелкаем каналами. Мы сами решаем, куда кликать и листать, как в старые добрые времена телевизионного пульта. Мы бежим от профилей на платформах, бежим от рекламы, мы хотим всегда быть на шаг впереди воспитательного сюжета. В конце концов, мы же интерактивные зрители, мы сами формируем смыслы. Это и есть медиасуверенитет.

Случайное переключение каналов – месть сторителлерам и их нравоучениям. Оно саботирует требование обдумать произведение, вникнуть в повествование и раскрыть его смысловые слои. Со времен раннего кино, дада, сюрреализма и Джойса существует движение против идеала Просвещения – погрузиться глубоко в произведение искусства (и называть такое погружение «настоящей культурой») – в пользу многоголосия. Для Беньямина рассеянность была не просто недостатком или болезнью, а легитимным способом наслаждаться и интерпретировать произведения искусства. В духе Кракауэра нам нужно и дальше культивировать специфическое цифровое ощущение просмотра баз данных и выходить за поведенческие границы. Нам нужно отказаться от предсказуемого подхода платформ и заново изобрести медиасферу как пространство возможностей, движимое гиперчувственным любопытством.

Авторитет Кремниевой долины, который несколько десятилетий был непоколебим, ослабевает. Консенсус Пало-Альто (выражение Кевина Мангера) медленно, но неуклонно теряет легитимность. Людям больше не кажется, что надо протестовать против правительственных ограничений свободы слова в интернете. «Похоже, все недооценили спрос на информацию о том, что белый национализм – это хорошо, а вакцины – плохо» [10]. Мангер отмечает недостаток разнообразия. Если бы правительство «предоставляло базовые интернет-технологии и разрешило местную, внутреннюю конкуренцию, социальные сети были бы более разнообразными и более чувствительными к культурным особенностям, чем мы видим сегодня». Государства должны взять на себя ответственность и активно наблюдать за тем, что видят пользователи. Мангер предлагает им «интегрировать информационные технологии в существующие институциональные структуры, а не подрывать их, слепо веря в сказку, что свободные информационные потоки всегда будут приводить к положительным результатам».

Говорят, что запертые в «социальной» тюрьме миллениалы окружают себя добрыми советами. Рекомендациям нет конца: выйти из режима многозадачности, перестать навязчиво проверять новости, перестать заедать стресс. Один из миллиарда советов – выбрать Team Human и избавиться от болезненного искушения сравнивать себя с другими: «Проведите ревизию своих соцсетей и уберите из ленты всех, чьи посты вызывают у вас чувство зависти. Если вы замечаете, что сравниваете себя с кем-то из знакомых, то, возможно, стоит скрыть его посты» [11]. С другой стороны, поколение Z, кажется, должно быть циничнее, поскольку у его представителей изначально меньше ожиданий, чем у предыдущих поколений. Джошуа Ситарелла считает, что для зумеров ирония стала культурной стратегией. Ситарелла предлагает материалистическое прочтение онлайн-культуры. «Зачем молодые люди настойчиво демонстрируют правым моральное превосходство? В основе появления молодежной реакционной культуры – очевидная неспособность неолиберального капитализма выполнить свои обещания» [12]. По мнению Ситареллы, троллинг в TikTok – пример ответной реакции на снижение ожиданий от жизни в Америке. Он объясняет: «Реакционная политика процветает больше всего тогда, когда трудно вообразить себе лучшее будущее». Противодействие чрезвычайно важно. Левые блогеры, развивающие контр-нарративы на YouTube, как Chaun, Contrapoints, Zero Books и другие, а также стримеры Twitch, как Destiny и Hasan Piker, находятся на передовой в этой битве за сердца и умы молодежи».

По словам Джоаны Рамино, «реальная близость, настоящая человеческая связь становятся анафемой для постмиллениалов. Чувство общности заменяется типовым эрзацем, управляемым через экран и колонки высокой четкости». Дефицит близости и привязанности заполняет