Поцелуй сатаны - Вильям Козлов

— Чье это? — спрашивала она.

Николай промолчал, он не знал, а Гена уверенно заявил, что поползня. Алиса гнездо унесла к себе наверх и положила на деревянную полку. Свою клетушку она скоро привела в образцовый порядок, изредка подметала веником пол в комнате, где спали братья. В доме было всего две комнаты, не считая чердачной клетушки. Одна — где они спали, а вторая — комната-кухня. Убогая мебель досталась им вместе с домом. Николай планировал кое-что из старья выбросить, а стол, шкаф, диван-кровать со временем приобрести. Диванчик, на котором он спал, свешивая длинные ноги с края, продавился посередине и явно был маловат.

Если раньше Алиса почти не смотрелась в зеркало и вообще мало заботилась о своей внешности, то в последние дни все изменилось: стала замысловато причесываться, то закалывая русые волосы белой заколкой, то вплетая в них красную ленту, которую отыскала в ящике комода. Три вечера вручную перешивала платье, а когда надела его после бани, братья не могли не отметить, что оно ей шло. Девушка хорошела на глазах, как распускающийся на клумбе цветок, однако они будто и не замечали этого, хотя и чутко перехватывали взгляды друг друга, обращенные на Алису. А как-то вечером Геннадий — он во всем любил полную ясность — завел довольно трудный разговор о девушке. Они сидели на берегу на почерневшем бревне, легкая волна ударялась в борт примкнутой цепью к железному колу лодки, крякали за мысом утки. Солнце уже касалось вершин сосен и елей, и бор казался охваченным огнем. В зеркальной вечерней глади отражалось синее небо с редкими высокими облаками, широкая багровая полоса на воде, постепенно меняющая свои оттенки.

Геннадий курил, а Николай увлеченно вырезал ножом из подобранного на берегу искривленного соснового сука гуся с раскрытым клювом. Позже он его ошкурит, покроет лаком и… преподнесет Алисе. Пусть поставит в своей комнатке на полку.

— Ты какие виды имеешь на девчонку? — в лоб спросил брат. Продолговатое лицо было в резких складках, придававших ему суровый вид. Брат выглядит гораздо старше своих лет, прошлые затяжные пьянки наложили на него свой отпечаток… Темно-серые глаза у него невыразительные, в них никогда не прочтешь, что на уме. Он немногословен, не умеет говорить женщинам комплименты, бросившая его жена как-то давно жаловалась Николаю, что никогда от него не слышала ласкового слова, а иногда и за весь день ничего не скажет. Придет с работы, поест, а аппетит у Гены всегда отменный, сядет у телевизора с газетой и вскоре засвистит носом. На детей тоже мало обращал внимания, а уж в их тетрадки-дневники вообще никогда не заглядывал.

Гену надо понять. Когда он не пьет, то работяга, каких поискать! Выкладывается до конца и вечером даже у телевизора глаза слипаются. Начальство всегда его держало на должности до последнего предела. А уж когда с неделю не показывается на службе, а потом еще три дня не может в себя прийти после запоя, как такого терпеть? Да еще работа на верхотуре? Один раз упал с крыши, когда устанавливал антенну, руку сломал и плечо вывихнул.

— Что ты имеешь в виду? — ответил застигнутый врасплох вопросом брата Николай.

— Не хитри… — ухмыльнулся тот — Раз привез девчонку, да еще такую симпатичную, чего же не спишь с ней? Или она того… с подозрением на СПИД? Вид-то у нее, когда сюда приехала, больно потрепанный был. А сейчас ничего, выправилась. Что же получается: в доме Два здоровых мужика, рядом крутит задницей хорошенькая бабенка, а мы, как эти… евнухи?

— Я не знаю, что у нее на уме, — помолчав, ответил Николай, — Она — травмированная, понимаешь, Гена? Я не рассказывал тебе, где я ее подобрал? И эта трагедия в Ленинакане. Ни родителей, ни кола, ни двора. Она еще не отошла..

— Ну, а когда отойдет? — нажимал брат, — Женишься на ней или…

— Что или?

— Вот что, Коля, или ты с ней живи, а я поищу себе бабенку в Новгороде… Да есть там одна, только любит выпить, я ее боюсь сюда и привозить, без веселья и гульбы ей и жизнь не в жизнь… А мы тут живем, как монахи. Или давай я попробую к Алиске подбить клинья? Я готов хоть жениться на ней… Я ведь тоже травмированный… — он хохотнул, — Выходит, мы два сапога пара!

У Николая неожиданно шевельнулось чувство ревности. Нет, он не хотел бы, чтобы Алиса стала женой Геннадия… Но и самому к ней «подбивать клинья», как выражается брат, тоже пока не приходило в голову, хотя что толковать, девчонка симпатичная, на нее приятно и просто так смотреть… Он все же бывший учитель и, наверное, относится к девушке, как к ученице. К трудной ученице, которая благодаря твоим стараниям на глазах выправляется…

— Я тебя понял, — хмуро обронил брат, — Тогда не оставляй ее тут одну — увози с собой в Ленинград от греха подальше…

И вот сейчас, глядя на Алису в мужской рубашке с почти открытой грудью и полными белыми ногами, Николай впервые поймал себя на мысли, что девчонка ему не безразлична… Может, и раньше в глубине души он желал ее, когда она вертелась у плиты на кухне или поднималась по лестнице в сенях к себе наверх, сверкая голыми соблазнительными ногами… Но он гнал эти мысли прочь. И пока педагог перебарывал в нем мужчину..

— Какие у тебя плечи, мышцы! — откровенно разглядывала его Алиса. — Ты сильнее Гены?

В детстве они часто боролись с переменным успехом, а после армии, где Николай прошел солидную спортивную закалку, брат и не пытался оспаривать пальму первенства, хотя силой его бог не обидел. Да и водка изрядно подорвала здоровье Геннадия, он жаловался на приступы радикулита, иногда сердце прихватывало, а особенно донимал ревматизм. Не раз он на рыбалке по весне проваливался под лед, осенью переворачивался в озерах на лодке. Рыбалка у Гены была самой сильной страстью.

— Не соскучилась по Ленинграду? — перевел Николай разговор на другое. — Я в понедельник поеду туда. На неделю.

Алиса застегнула одну пуговицу на рубашке, прислонилась к березе. На фоне белой коры ее волосы казались бронзовыми и тяжелыми, а глаза были точно такого же цвета, как ясное небо над головой. Из-под подола рубашки выглядывали белые шелковые трусики, плотно охватывающие ее округлые бедра. Рассеянный взгляд ее скользил по берегу, остановился на зазеленевшем острове. Ступни у нее маленькие, с розовыми пятками и перламутровыми ногтями, на коленке — засохшая царапина.

— Мне здесь нравится, — сказала она. — Я вам еще не надоела?

— Живи, — сказал Николай, — дитя природы…

— Ты купи мне купальник, благодетель, — улыбнулась она — Я, конечно, могу купаться и в чем мать родила, но что скажут деревенские жители?

— Не хочешь со мной поехать?

— A-а, ты боишься, что мы тут с Геной…

— Мне бы это было неприятно, — признался он.

— Вы такие с ним… внимательные ко мне, — будто поддразнивая, заговорила она. — Оберегаете меня друг от друга, даже не смотрите в мою сторону… Коля, я тебе нравлюсь?

Хотя в голосе и звучали насмешливые нотки, чуть прищуренные глаза ее были серьезными. Когда она так смотрела на него, то была похожа на какого-то африканского зверька, очень симпатичного, большеглазого, но вот какого, он не мог вспомнить.

— Нравишься.

— Нет, это не то, — поморщилась она. — Так может мне сказать любой.

— А что же я должен сказать?

— Тебе не хочется поцеловать меня?

— Алиса, у тебя сегодня игривое настроение, — только и нашелся ответить он. Солнце ощутимо грело плечи, грудь, с лугов плыли запахи клейкой молодой листвы и вспаханной земли. Гагара совсем близко вынырнула у берега, посмотрела на них блестящими круглыми глазами и снова надолго растворилась в зеленоватой сверкающей воде. Со стороны соснового бора наползали заостренные, как веретена, узкие облака. Они были снизу подкрашены золотом.

— Зато ты такой серьезный, строгий…

— С чего ты взяла?

— Тебе же хочется меня поцеловать, обнять, повалить На траву… Где же твоя хваленая смелость, десантник?

— Ты этого хочешь? — ошеломленно спросил он.

— Господин бывший учитель, я уже давно не маленькая, — язвительно заговорила она. — Было бы вам известно, свой первый аборт я сделала в девятом классе, когда мне было пятнадцать лет. И, представьте, меня соблазнил в пионерлагере студент пединститута — наш старший вожатый.

— Подонок! — вырвалось у Николая.

— Я была в него влюблена, — рассмеялась Алиса, — Строила ему глазки, подкарауливала его вечером у палатки, так что скорее всего, я его соблазнила…

— И чем все это кончилось?

— Кончилась смена, он уехал в Ереван, а я вернулась в Ленинакан и довольно скоро поняла, что беременная. Ему даже не написала, Армен так никогда и не узнал, что у него мог бы родиться ребенок. Позже я написала ему три страстных письма, где клялась в своей вечной любви, но он не ответил… Больше я его никогда не видела..