Две серьезные дамы - Джейн Боулз

– Я не орала на Копперфилд, я всего лишь сказала, что ей здесь может оказаться неудобно. – Миссис Куилл отложила счета. – Пасифика, ты считаешь, ей здесь будет удобно?

– Вульгарная вертихвостка ничего в таком не смыслит, – ответила Пасифика и вышла вон из комнаты, оставив миссис Копперфилд наедине с миссис Куилл.

Та взяла с комода какие-то ключи и поманила миссис Копперфилд за собой. Они прошли коридорами и поднялись один пролет по лестнице, а там миссис Куилл открыла дверь одного номера.

– Комната рядом с Пасификой? – спросила миссис Копперфилд.

Не ответив, миссис Куилл провела ее коридорами обратно и остановилась у номера Пасифики.

– Эта дороже, – проговорила она, – но возле комнаты мисс Пасифики, если вам угодно и вы согласны терпеть шум.

– Какой шум?

– Она принимается болтать и двигать мебель, как только проснется поутру. Ей-то что. Она крепкая. Ни единого нерва в ней нету.

– Миссис Куилл…

– Да.

– Вы не могли бы попросить кого-нибудь принести мне в номер бутылку джина?

– Наверное, смогу… Ну, надеюсь, вам удобно. – И миссис Куилл ушла. – Сумку вашу пришлю с человеком, – произнесла она, оглянувшись через плечо.

То, как все обернулось, повергло миссис Копперфилд в ужас.

«Я-то думала, – сказала она себе, – что они навечно останутся такими. А теперь нужно запастись терпением и дождаться, пока все снова не станет хорошо. Чем дольше живу, тем меньше умею хоть что-то предвидеть». Она легла на кровать, согнула колени и взялась руками за лодыжки.

– Веселись… веселись… веселись, – пела она, раскачиваясь на кровати взад и вперед. В дверь постучали, и в номер, не дождавшись ответа на стук, вошел мужчина в полосатом свитере.

– Бутылку джина спрашивали? – произнес он.

– Совершенно определенно – ура!

– И вот чемодан. Я сюда поставлю.

Миссис Копперфилд заплатила ему, и он ушел.

– Так, – сказала она, соскочив с кровати, – теперь чуточку джина – разогнать все мои горести. Попросту нет способа лучше. На каком-то рубеже джин берет все у тебя из рук, а тебе остается трепыхаться, как маленькой детке. Сегодня вечером хочу быть деткой. – Она сделала первый крупный глоток, а вскоре после – еще один. Третий она делала медленнее.

Бурые ставни у нее на окне были широко распахнуты, и ветерком в комнату заносило вонь жирной жарехи. Она подошла к окну и заглянула в переулок, отделявший «Отель де Лас Пальмас» от кучки хижин.

В переулке на стуле сидела старуха, ужинала.

– Все до кусочка съешьте! – проговорила миссис Копперфилд. Старуха мечтательно подняла взгляд, но не ответила.

Миссис Копперфилд возложила руку на сердце.

– Le bonheur, – прошептала она, – le bonheur… счастливый миг – ну что же он за ангел, и до чего славно, что не нужно слишком уж сражаться за внутренний покой! Я знаю, что волей-неволей буду наслаждаться некими мгновеньями веселости. Никто из моих знакомых больше не рассуждает о характере – а больше всего нам интересно, разумеется, обнаруживать, каковы мы.

– Копперфилд! – В номер ворвалась Пасифика. Волосы у нее растрепались, похоже, она запыхалась. – Пойдемте вниз, повеселимся. Может, такие мужчины вам не по вкусу, но если не понравятся, просто встанете да уйдете. Лицо себе только нарумяньте. Можно мне у вас джину отхлебнуть?

– Но лишь миг назад вы сказали, что кончилось время веселья!

– Да ну к черту!

– Да ну к черту всенепременнейше, – произнесла миссис Копперфилд. – Это музыка для чьих угодно ушей… Если б вы только не давали мне думать, Пасифика, всегда.

– А вам и не надо переставать думать. Чем больше способны думать, тем лучше вы других людей. Слава богу, что вы умеете думать.

Внизу в баре миссис Копперфилд познакомили с тремя или четырьмя мужчинами.

– Вот этот – Лу, – сказала Пасифика, выдвигая из-под барной стойки табурет и заставляя ее сесть с ним рядом.

Лу был щупл, и ему перевалило за сорок. Одет в легкий серый костюм, что был ему слишком тесен, синюю рубашку и соломенную шляпу.

– Она хочет перестать думать, – сообщила Лу Пасифика.

– Кто хочет перестать думать? – переспросил Лу.

– Копперфилд. Та маленькая девочка, что на табурете сидит, олух ты царя небесного.

– Сама олух. Ты уже совсем как эти нью-йоркские девчонки становишься, – произнес Лу.

– Возьми меня в Нуэва-Йорк, возьми меня в Нуэва-Йорк, – сказала Пасифика, подскакивая на табурете.

Миссис Копперфилд шокировало, что Пасифика игрива, как котенок.

– Не забывай про пупки, – сказал Пасифике Лу.

– Пупки! Пупочки! – Пасифика вскинула вверх руки и заверещала от восторга.

– А что такое с пупками? – поинтересовалась миссис Копперфилд.

– Вам не кажется, что это самое смешное слово на всем белом свете? Пупок – пупочек – а по-испански просто-напросто ombligo.

– По-моему, нет тут ничего настолько смешного. Но раз тебе нравится смеяться, валяй, смейся, – сказал Лу, нисколько не пытавшийся разговаривать с миссис Копперфилд.

Та подергала его за рукав.

– А вы откуда? – спросила у него она.

– Питтсбург.

– У меня нет в Питтсбурге знакомых, – вымолвила миссис Копперфилд. Но Лу уже переводил взгляд на Пасифику.

– Пупок, – вдруг произнес он, даже не изменившись в лице. На сей раз Пасифика не засмеялась. Вроде бы не услышала его. Она встала на перила барной стойки, взбудораженно и угодливо размахивая руками.

– Так-так, – проговорила она, – я вижу, еще никто не взял Копперфилд выпить. Я тут с маленькими мальчиками или со взрослыми мужчинами? Нет, нет… Пасифика найдет себе других друзей. – Она принялась слезать с бара, одновременно веля миссис Копперфилд следовать за собой. А меж тем локтем сбила шляпу с головы мужчины, сидевшего с нею рядом. – Тоби, – сказала она ему, – постыдился бы. – У Тоби были сонное лицо и сломанный нос. Одет он был в темно-коричневый плотный костюм.

– Что? Ты хотела выпить?

– Конечно, я хотела выпить. – Глаза у Пасифики сверкали.

Всех обслужили, и она вновь успокоилась на своем табурете.

– Ну, давайте, – произнесла она, – что будем петь?

– Мне на ухо наступили, – ответил Лу.

– Петь вообще не мое дело, – ответил Тоби.

Все они удивились, когда миссис Копперфилд запрокинула голову, как будто ее вдруг переполнило экзальтированное чувство, и запела.

                 Кому есть дело, если рухнет в море небо

                 И разорится где-то лишний банк?

                 Коль скоро твоим ласкам я – раба

                 Мне дела нет

                 Ведь жизнь – сплошная небыль

                 Лишь было б дело до тебя

                 И ты б со мною был[7]

– Хорошо, прекрасно… а теперь еще одну, – рявкнула Пасифика.

– Вы когда-нибудь пели в клубе? – спросил Лу у миссис Копперфилд.

– Вообще-то нет. Но когда на меня находил стих, я, бывало, очень громко пела за столиком в ресторане, и на меня обращали немало внимания.