Детство Лёвы - Борис Минаев

Удовольствие это состояло в том, что дядя Юзя покупал билеты в театр, причём в любой — «какой попадётся под руку» — и вёл туда родителей «через не могу». Вообще придётся мне в этом рассказе всё время ставить множество слов в кавычки, которые обозначают — как известно всем и каждому по правилам русского языка — прямую речь. Потому что передавать некоторые слова, мысли и чувства, бурно выражаемые дядей Юзей в дни его посещений, можно исключительно его собственными словами. Если передавать их обычными словами, будет совсем не то впечатление.

Итак, дядя Юзя брал маму и папу «за ручки», вёл в концерт или в театр, откуда они возвращались неизменно очень оживлённые. Если спектакль был «так себе, без божества без вдохновенья», или «не дай Бог с претензиями» — они все втроём долго веселились над дурацкими ужимками актёров. Если же спектакль паче чаяния оказывался «силой» или даже «шедевром», тут уж дядя Юзя по-настоящему праздновал свою победу над мещанством.

— Вот вы! — говорил он вдохновенно, откупоривая бутылочку вина, которую покупал по дороге. — Знаете кто вы? Вы городские мещане прошлого века! Слобода! Где же ваше высшее образование? Где тяга к культуре? Где творческие замыслы?

— И помыслы, — грустно добавлял папа.

— Про помыслы я уж и не говорю! — парировал дядя Юзя. — Максимум, на что вы способны — это отправить ребёнка в зоопарк. Или дать ему в воскресенье рубль на кино, чтобы самим поспать подольше. Ну скажите, для того ли мы проливали кровь на фронтах Великой Отечественной войны?

— Не для того… — сокрушённо качал головой папа и, крякая, выпивал залпом свой стакан красного вина.

Мама аккуратно пригубливала и скромно возражала:

— Юзь, кончай. Ну мы не такие большие театралы, как ты, ну кто же спорит…

— А вино? — патетически восклицал дядя Юзя, указуя перстом на папу. — Ты видела, как он пьёт красное грузинское вино? Ну вот скажи, разве так пьют красное грузинское вино?

— Отстань от Симы! — весело кричала мама. — Лучше скажи, мы будем с тобой крутить котлеты?

— А к кому пристань? — парировал дядя Юзя. — Что котлеты? Котлеты это мещанство… Кроме того, нельзя делать котлеты без яйца. Это уже не котлеты, а сосиски, если они без яйца! Не может интеллигенция жарить котлеты без яйца!

— Нет, может! — хохотала мама. — А куда мы пойдём в следующий раз?

— Ох, не знаю, не знаю, достойны ли вы следующего раза… — улыбался дядя Юзя, наливая в стакан красное грузинское вино и выпивал его нарочито медленными глотками, причмокивая как наездник на лошади.

С котлетами была у мамы с дядей Юзей какая-то загадочная история, смысла которой я до конца не понимал. На каком-то то ли дне рождения, то ли другом празднике они — мама и дядя Юзя — спорили о том, можно ли жарить котлеты без яйца. Причём дядя Юзя настаивал, что нельзя, а мама — что можно.

Я прекрасно помню этот то ли день рождения, то ли ещё что-то. Дядя Юзя так страшно хохотал, когда мама в очередной раз сказала ему, что умеет жарить прекрасные котлеты без яйца, что все гости волей не волей прекратили свои весёлые разговоры и повернулись к спорящим.

— Котлета без яйца — это всё равно что в некотором роде мужчина без яйца.

Когда дядя Юзя изрёк эту свою знаменитую фразу, мама вспыхнула и пошла на кухню. Стул при этом от резкого движения упал, дядя Юзя произнёс вторую знаменитую фразу, принадлежащую, правда, Гоголю: «Александр Македонский великий человек, но зачем же стулья ломать?» — после чего папа покрутил пальцем у виска и помчался на кухню успокаивать маму. Я поплёлся за папой, а через некоторое время туда явился и сам дядя Юзя.

— Ребята! — сказал он. — Ругаться неинтеллигентно. Ну что мы сидим, пьём, едим, спорим? Это всё надоело. Давайте Маринка пожарит нам котлеты без яйца, а я — котлеты с яйцом. Причём я обязуюсь съесть не больше трёх.

Мама как-то через силу засмеялась, и немедленно надела фартук.

Брошенные гости курили и танцевали, ничуть не страдая от того, что их бросили. Некоторые из гостей время от времени заглядывали в кухню, на которой царила такая степень веселья, от которой становилось плохо и дурно.

Во-первых, на кухне царил неимоверный чад. На двух сковородках жарилось жуткое количество котлет. Дядя Юзя снял свою неизменную белую рубашку и жарил свои котлеты с яйцом прямо в майке. Мама так хохотала над его шуточками, что наше с папой жюри сделало дяде Юзе замечание, которое он тут же обозвал «сто первым китайским предупреждением».

«Котлеты — это сказка, это радость для всего дома», — говорил он тогда, запустив свои маленькие сухие руки в огромную миску с фаршем. «Разве можно чего-то недоложить в радость и счастье?» — говорил он патетически. «Разве можно пожалеть для счастья и радости хоть один ингредиент?». «Скажи, Сима, — говорил он папе, — пожалеешь ли ты для своих близких, для их счастья хоть один самый ничтожный ингредиент?». «Нет, не пожалею, говорил папа». «Ну вот видишь, — отвечал ему дядя Юзя. — А тут не просто ингредиент, тут целое яйцо».

«Знаешь что, Юзька, — говорила мама, весёлыми шлепками формируя маленькие толстенькие котлетки. — Когда слишком много ингредиентов, это уже не счастье. Это какой-то суп».

«А суп — это и есть счастье. Немножко того, немножко сего, — смеясь отвечал дядя Юзя. — Немножко перца. Немножко соли. И много-много воды…».

Мама беспрерывно хохотала. Я что-то никак не мог уловить причину такого бурного веселья.

Потом наконец уловил.

Дядя Юзя непрерывно, к месту и не к месту называл её «моя примадонна».

«Моя примадонна, вы забыли, мне кажется, посолить ваше произведение»…

Несмотря на то, что мама устроила дяде Юзе настоящее пекло (ее расчёт, кстати, был в том, что она продемонстрирует свой быстрый способ котлетожарения, которым она владела в совершенстве, а дядя Юзя будет долго возиться, потом начнёт торопиться и всё испортит) — так вот, несмотря на пекло, и дым, и чад, и необыкновенно быстрые темпы («это не котлеты, а мясная коллективизация»), которыми шло приготовление харьковских фирменных котлет — все они удались на славу, и с яйцами и без яиц. Гости, которые уже совершенно изнемогая следили за этой битвой гигантов, просто завопили от восторга, когда увидели два блюда свежих котлет, которые пахли не то что на всю квартиру, а на весь дом, «и на весь Краснопресненский район», как сказал дядя Юзя.

«Слабонервных прошу покинуть помещение», — сказал он, начиная поедать свои же собственные котлеты.

…На следующий день после моей истории с водой дядя Юзя почему-то никуда с утра не пошёл. Он долго брился, и смотрел на меня искоса.

— Скажи мне, кудесник… — сказал он вдруг довольно скрипучим голосом. — Что у тебя сегодня в повестке дня?

— Что-что? — удивился я.

— Ну вот как ты например собираешься строить свой день? — немножко рассердился дядя Юзя. — Ты даже простых вопросов не понимаешь, совсем одичал в своём дворе! Я надеюсь, ты не собирался заниматься английским, или изучать этикет, или международное положение?

— Да нет, не собирался, — растерялся я.

— Ну вот. А чем ты собирался заниматься?

— Гулять.

— Ну вот и прекрасно! Вот и покажи мне, будь добр, где именно происходит твоё гуляние! — сказал дядя Юзя и выдернул электробритву «Харьков» из розетки. А потом начал поливать себя одеколоном.

…Одеколона дядя Юзя вообще никогда не жалел. В дни его приездов в нашей квартире всегда стоял чёткий устойчивый запах.

«Запах в мужчине — это главное. Чувствуете?», — говорил дядя Юзя, и мы с мамой это прекрасно чувствовали — мама постоянно открывала форточки, даже в плохую погоду, чтобы как-то перешибить «благородный аромат „Тройного“».

…Мы вышли во двор и остановились. Я не знал, что нужно делать дальше, а дядя Юзя загадочно молчал.

— Так и будем стоять? — наконец спросил он меня. — Давай показывай! Что тут? А что тут? И где наконец люди в этой дикой пустыне, хотел бы я знать?

Мы ходили по двору, как полководец Кутузов с начальником штаба — медленными важными кругами.

— Вот тут мы играем в футбол… — сообщил я дяде Юзе.

— Где? — не понял он.

— Ну как где… Вот здесь, — и я показал рукой прямо под ноги, на асфальт, по которому проходили наши медленные важные ноги.

— Где? — закричал дядя Юзя, выпучив глаза. — Я не понимаю!

Я окончательно растерялся… Мне даже показалось, что дядя Юзя немножко сошёл с ума.

— Ну вот здесь… — слабо пролепетал я. — На пятачке…

— Боже мой… — застонал дядя Юзя. — На пятачке… Кошмар! И это говорит мне сын главного инженера крупнейшего в стране текстильного производства! Что это? Какой это век? Какая это страна? Где я нахожусь, ты не знаешь?

— Ты находишься в нашем дворе, дядя Юзя! — твёрдо сказал я.

— Да?! — ещё громче вскричал он. — А я думаю, что нахожусь в средневековье… нет! в пещерном веке! за миллион лет до нашей эры! где люди жарят мясо на углях костра! И умываются раз в год!..