Том 11. Драматические произведения 1864-1910 гг - Лев Толстой

Никита. Ну, и сиди с ними, — зачем пришла?

Анисья. Да и то идти надо. А то к чему пристало? Хозяева ушли и гостей побросали. А гости всё хорошие.

Никита (встает, обирает с себя солому). Идите, а я сейчас приду.

Матрена. Ночная-то кукушка денную перекуковала. Меня не послухал, а за женой сейчас пошел. (Матрена и Анисья идут.) Идешь, что ль?

Никита. Сейчас приду. Вы идите, я следом. Приду, благословлять буду…

Бабы останавливаются. Идите… а я следом. Идите же!

Бабы уходят. Никита глядит им вслед задумавшись.

Никита один, потом Митрич.

Никита (садится и разувается). Так и пошел я! Как же! Нет, вы поищите, на перемете нет ли. Распростал петлю да прыгнул с перемета, и ищи меня. И вожжи, спасибо, тута. (Задумывается.) То бы размыкал. Какое ни будь горе, размыкал бы! А то вон оно где — в сердце оно, не вынешь никак. (Приглядывается ко двору.) Никак, опять идет. (Передразнивает Анисью.) «Хорошо, и хорошо как! Полежу с тобой!» У! шкуреха подлая! На ж тебе, обнимайся со мной, как с перемета снимут. Один конец. (Схватывает веревку, дергает ее.)

Митрич (пьяный поднимается, не пуская веревку). Не дам. Никому не дам. Сам принесу. Сказал, принесу солому — принесу! Микита, ты? (Смеется.) Ах, черт! Аль за соломой?

Никита. Давай веревку.

Митрич. Нет, ты погоди. Послали меня мужики. Я принесу… (Поднимается на ноги, начинает сгребать солому, но шатается, справляется и под конец падает.). Ее верх. Пересилила…

Никита. Давай вожжи-то.

Митрич. Сказал, не дам. Ах, Микишка, глуп ты как свиной пуп. (Смеется.) Люблю тебя, а глуп ты. Ты глядишь, что я запил. А мне черт с тобой! Ты думаешь ты мне нужен… Ты гляди на меня. Я унтер! Дурак, не умеешь сказать: унтер-офицер гренадерского ее величества самого первого полка. Царю, отечеству служил верой и правдой. А кто я? Ты думаешь, я воин? Нет, я не воин, а я самый последний человек, сирота я, заблудущий я. Зарекся я пить. А теперь закурил!.. Что ж, ты думаешь, я боюсь тебя? Как же! Никого не боюсь. Запил, так запил! Теперь недели две смолить буду, картошку под орех разделаю. До креста пропьюсь, шапку пропью, билет заложу и не боюсь никого. Меня в полку пороли, чтоб не пил я. Стегали, стегали… «Что, говорят, будешь?» Буду, говорю. Чего бояться дерьма-то? Вон он я! Какой есть, такого бог зародил. Зарекся не пить. Не пил. Теперь запил — пью. И не боюсь никого. Потому не вру, а как есть… Чего бояться, дерьма-то? На-те, мол, вот он я. Мне поп один сказывал. Дьявол — он самый хвастун. Как, говорит, начал ты хвастать, сейчас ты и заробеешь. А как стал робеть от людей, сейчас он, беспятый-то, сейчас и сцапал тебя и попер, куда ему надо. А как не боюсь я людей-то, мне и легко! Начхаю ему в бороду, лопатому-то, — матери его поросятины! Ничего он мне не сделает. На, мол, выкуси!

Никита (крестится). И что ж это я в самом деле? (Бросает веревку.)

Митрич. Чего?

Никита (поднимается). Не велишь бояться людей?

Митрич. Есть чего бояться, дерьма-то. Ты их в бане-то погляди. Все из одного теста. У одного потолще брюхо, а то потоньше, только и различки в них. Вона! кого бояться, в рот им ситного пирога с горохом!

Никита. Митрич, Матрона (выходит из двора).

Матрена (кличет). Что, идешь, что ли?

Никита. Ох! Да и лучше так-то. Иду. (Идет ко двору.)

Занавес

Сцена вторая

Перемена декорации. Изба первого действия, полна народом, сидящим за столами, и стоящими. В переднем углу Акулина с женихом. На столе иконы и хлеб. В числе гостей Марина, муж её и урядник. Бабы поют песни. Анисья разносит вино. Песни замолкают.

Анисья, Марина, муж Марины, Акулина, жених, извозчик, урядник, сваха, дружно, Матрена, гости и народ.

Извозчик. Ехать так ехать, а церковь разве близко.

Дружко. А вот дай срок, вотчим благословит. Да где ж он?

Анисья. Идет. Сейчас идет, миленькие. Кушайте еще по стаканчику, не обижайте.

Сваха. Что ж долго? Уж с какого времени ждем.

Анисья. Придет. Сейчас придет. Стриженая девка косы не заплетет, тут будет. Кушайте, миленькие. (Подносит вино.) Сейчас идет. Поиграйте еще, красавицы, пока что.

Извозчик. Да уж все песни пропели ожидамши.

Бабы поют. Посередине песни входят Никита и Аким.

Те же, Никита и Аким.

Никита (держит Акима за руку и подталкивает вперед себя). Иди, батюшка, без тебя нельзя.

Аким. Не люблю я, значит, тае…

Никита (на баб). Буде, замолчите. (Оглядывает всех в избе.) Марина, ты тут?

Сваха. Иди, бери образ, благословляй.

Никита. Погоди, дай срок. (Оглядывается.) Акулина, ты здесь?

Сваха. Да что ты народ перекликаешь? Где ж ей быть-то. Что он чудной какой…

Анисья. Батюшки родимые! Да что ж он разутый!

Никита. Батюшка! ты здесь? Гляди на меня. Мир православный, вы все здесь, и я здесь! Вот он я! (Падает на колени.)

Анисья. Микитушка, чтой-то ты? О, головушка моя!

Сваха. Вот на!

Матрена. Я и говорю: перепил он французского что ли, много. Опамятуйся, что ты? (Хотят поднять его он не обращает ни на кого внимания, глядит перед собой.)

Никита. Мир православный! Виноват я, каяться хочу.

Матрена (тащит его за плечо). Что ты, с ума спятил? Миленькие, у него ум зашелся. Увести его надо.

Никита (отстраняет ее плечом). Оставь! А ты, батюшка, слушай. Первое дело: Маринка, гляди сюда. (Кланяется ей в ноги и поднимается.) Виноват я перед тобой, обещал тебя замуж взять, соблазнил тебя. Тебя обманул, кинул, прости меня Христа ради! (Опять кланяется в ноги.)

Анисья. И чего разлопоушился? Не к лицу совсем. Что никто не спрашивает. Встань ты, что озорничаешь?

Матрена. О-ох, напущено это на него. И что это сделалось? Попорчен он. Встань. Что пустое болтаешь! (Тянет его.)

Никита (мотает головой). Не тронь! Прости, Марина, грех мой перед тобой. Прости Христа ради.

Марина закрывается руками, молчит.

Анисья. Встань, говорю, что озорничаешь. Вспоминать вздумал. Буде форсить. Стыдно! О, головушка моя! Что это, очумел совсем.

Никита (отталкивает жену, поворачивается к Акулине). Акулина, к тебе речь теперь. Слушайте, мир православный! Окаянный я. Акулина! виноват я перед тобой. Твой отец не своею смертью помер. Ядом отравили его.

Анисья (вскрикивает). Головушка моя! Да что он?

Матрена. Не в себе человек. Уведите ж вы его.

Народ подходит, хочет взять его.

Аким (отстраняет руками). Постой! Вы, ребята, тае, постой, значит.

Никита. Акулина, я его ядом отравил. Прости меня Христа ради.

Акулина (вскакивает). Брешет он! Я знаю кто.

Сваха. Что ты? Ты сиди.

Аким. О господи! Грех-то, грех-то.

Урядник. Борите его! А старосту пошлите да понятых. Надо акт составить. Встань-ка ты, поди сюда.

Аким (на урядника). А ты, значит, тае, светлые пуговицы, тае, значит, погоди. Дай он, тае, скажет, значит.

Урядник (Акиму). Ты, старик, смотри не мешайся. Я должен составить акт.

Аким. Экий ты, тае. Погоди, говорю. Об ахте, тае, не толкуй, значит. Тут, тае, божье дело идет… кается человек, значит, а ты, тае, ахту…

Урядник. Старосту!

Аким. Дай божье дело отойдет, значит, тогда, значит, ты и, тае, справляй, значит.

Никита. Еще, Акулина, перед тобою грех мой великий: соблазнил я тебя, прости Христа ради! (Кланяется ей в ноги.)

Акулина (выходит из-за стола). Пусти меня, не пойду замуж. Он мне велел, а теперь не пойду.

Урядник. Повтори, что сказал.

Никита. Погодите, господин урядник, дайте досказать.

Аким (в восторге). Говори, дитятко, все говори, легче будет. Кайся богу, не бойся людей. Бог-то, бог-то! Он во!..

Никита. Отравил я отца, погубил я, пес, и дочь. Моя над ней власть была, погубил ее и ребеночка.

Акулина. Правда это, правда.

Никита. На погребице доской ребеночка её задушил. Сидел на нем… душил… а в нем косточки хрустели. (Плачет.) И закопал в землю. Я сделал, один я!