Солнышкин плывёт в Антарктиду - Виталий Коржиков

Но курить в каюте было как-то неловко. Волны от любопытства прямо толпой лезли в иллюминатор. И, потихоньку оглядываясь, Пионерчиков направился к туалету. Он закрыл дверь и, отставив папиросу в сторону, припалил её спичкой… Наконец он взял папиросу в рот и вдохнул дым. В глаза штурману словно забрались чёртики. На него напал такой кашель, что он закрыл ладонью рот. Так курить ему не нравилось! Он повернул папиросу другой стороной и стал в неё дуть. Из мундштука покатились голубые колечки дыма. Они расплывались, как волны. Штурман, вдыхая, смотрел на них и в каждом голубом кружке видел себя мужественным капитаном с трубкой во рту. Голова тихо кружилась…

А за дверью стоял боцман и с ужасом смотрел, как в коридор ползут клубы дыма. Бурун потянул к себе дверь, но увлечённый штурман этого не заметил. Боцман подналёг плечом, но это не помогло. Тогда-то он и издал свой клич: «Горим! Горим! Шланги!»

Пионерчиков быстро повернулся. От него во все стороны посыпались искры, и он тоже закричал:

— Горим!!!

Самый горький час юного штурмана

В рубке замигали сигналы: пожар! Боцман тащил брандспойт. Моряков командовал:

— Ломать дверь! Ведь там кто-то горит!

И тогда из двери, весь в клубах табачного дыма, появился Пионерчиков.

Бурун выпучил глаза.

Моряков присмотрелся и, отогнав ладонью дым, спросил:

— Пионерчиков, что это значит? Вы курите? В трубах испуганно зажурчала вода.

— В туалете? — снова спросил Моряков.

И Пионерчиков почувствовал, что самый горький час его наступил. Бурун, сворачивая шланг, сочувственно посмотрел на штурмана.

— Та-ак, — сказал Моряков и прошёлся. — Та-ак… А я-то думал, вы будете капитаном. — И Моряков, горько усмехнувшись, пошёл к трапу.

— Я буду капитаном, — вздохнул Пионерчиков. В горле у него скребло, будто туда сунули сапожную щётку.

Но Моряков сурово оглянулся и сказал:

— Сначала на вашем месте я бы пошёл и извинился перед Перчиковым и Солнышкиным.

— За что?! — воскликнул удивлённый штурман.

— За то, что вы сорвали им великолепный опыт,— сказал Моряков. — За отсутствие обыкновенной внимательности!

Он был так взволнован, что полчаса ходил по каюте. Потом достал из шкафа ящичек с сигарами, которые тоже держал для иностранных представителей, подумал и вышвырнул его в иллюминатор. Ящичек нырнул, вынырнул и быстро побежал вперёд за течением.

В дверь постучали.

— Войдите! — сказал Моряков.

И в каюту, насупясь, вошёл Робинзон.

— Ах, Евгений Дмитриевич, — сказал он, — что-то мне не по себе.

— Да что вы, Мирон Иваныч, — забеспокоился Моряков. — Где Челкашкин? Вы у него были?

— Челкашкин тут ни при чём, — сказал Робинзон. — Не могу видеть, как наказывают невиновных!

Моряков тоже нахмурился и потёр ладонью затылок:

— Эх, Мирон Иваныч, я и сам жалею. Но ведь чего не случается!

Он хмуро выглянул в иллюминатор, потом улыбнулся и радостно хлопнул в ладоши:

— А знаете, кажется, всё складывается неплохо!

Несмотря на все события, океан сверкал. Солнышкин красил палубу, Перчиков чинил транзистор. А к друзьям, описывая круги, робко приближался Пионерчиков.

«Так это вы?» — кричит Пионерчиков

Пионерчикову начинать разговор с извинения было неудобно. Он несколько раз потёр ухо, потом посмотрел на море, на Солнышкина, на Перчикова и глухо спросил:

— Что это за эксперимент вы там устроили, из-за которого меня чуть кондрашка не хватила?

— Сначала надо спрашивать, а потом лезть, — сказал Солнышкин.

— А человеку некогда голову от бумажек поднять, — съязвил Перчиков и ввинтил в приёмник шурупчик. — А то кто же красивые слова и законы будет придумывать?!

Это замечание задело Пионерчикова.

— Если бы вас волновали пионерские дела, вы бы об этом тоже думали, — сказал он.

— Вы думаете, только вы были пионером? — усмехнулся Солнышкин.

— Во всяком случае, я был председателем совета отряда, — вспыхнул задетый за живое Пионерчиков.

— Ну зачем же так скромничать? — с иронией заметил Перчиков.

— Скромничать?

— Конечно, вы умаляете свою роль. Вы ведь были председателем совета дружины, — подмигнул радист.

— А вам откуда известно? — спросил Пионерчиков. Это было действительно так, но хвастать было не в его привычках.

— А вы меня как-то вызывали на совет, — сказал Перчиков и ввинтил еще один шурупчик.

— Не может быть! — отмахнулся штурман. — Я вас раньше и не видел.

— Видели! — сказал Перчиков. — Просто не замечали. Некогда было. А я вас ещё клюшкой по носу на хоккее съездил, на «Золотой шайбе».

— Так это вы? — воскликнул Пионерчиков и бросился к Перчикову. — А что же вы не признавались?

— А вы бы обиделись, — сказал Перчиков и, замигав, посмотрел на Пионерчикова.

Но какие могли быть обиды! Посреди океана встретились два земляка, два товарища. Попробуйте сами встретить среди океана однокашника, да ещё такого, который съездил тебя когда-то по носу клюшкой, и вы поймёте, какое это счастье! От радости Пионерчиков сел на выкрашенную Солнышкиным палубу. Солнышкин отбросил кисть, Перчиков отставил приёмник. Все недавние недоразумения были забыты. И Пионерчиков сказал:

— А бумажки — это и вправду ерунда!

— Настоящая, — сказал Перчиков.

— Но ведь охота придумать такие слова, — вздохнул Пионерчиков, — чтобы всем захотелось сделать что-то хорошее, а может быть, и совершить подвиг.

Солнышкин давно без всяких слов мечтал совершить настоящий подвиг, но сказал:

— А ты бы написал стихи.

Пионерчиков пожал плечами. Поэтом становиться он не собирался. Во-первых, на земле и так много поэтов, а во-вторых, он вовсе не хотел, чтобы его ругали школьники, которым зададут учить лишнее стихотворение из «Родной речи». Напечатают, а потом отдувайся на каждой улице!

А в общем, им всем было очень хорошо. Небо синело без единого облачка. Солёный ветер овевал лица друзей. Они мечтали о подвиге.

И в это время далеко-далеко, у горизонта, двадцатью градусами ниже экватора, появилось маленькое пятнышко.

— Остров! — крикнул Солнышкин.

— Нет, — сказал Перчиков, — это облако.

— Человек за бортом! Человек за бортом! — закричал Пионерчиков и, с трудом оторвавшись от крашеной палубы, бросился в рубку.

Мистер Понч, что за встреча!

Это было невероятно. Среди пустынных волн Индийского океана ясно обозначилась фигурка, размахивающая руками. 

Перчиков в отчаянии схватился за голову: где-то неподалёку случилось кораблекрушение, и он не принял сигнал SOS! А Солнышкин метался по палубе. Настоящий аврал, настоящее кораблекрушение!

Но чем короче становилось расстояние до потерпевшего, тем больше вытягивались лица друзей. Перчиков с недоумением поворачивался к Солнышкину, Солнышкин к Перчикову.

Навстречу им бежал по волнам маленький аккуратный плотик под белым треугольным парусом. Впереди паруса, в креслице, сидел коричневый старичок и, положив ногу на ногу, приветливо помахивал шляпой. В правой руке он держал бамбуковую удочку, на которой висел большой кусок солонины.

На висках старичка сверкала морская соль, на ногах блестели надраенные ботинки. И — поразительно! — его плотик бежал против ветра и против течения…

Но это было ещё не самое удивительное.

Необычный мореход поравнялся с судном. Друзья ответила на его приветствие и ахнули, а Солнышкин даже выронил за борт кисть: плотик тащила в упряжке огромная акула. Кусок солонины манил хищницу, и подгонять её не было никакой надобности. Стоило отвести в сторону приманку, и рыба меняла направление вслед за ароматным куском.

Трижды описав возле судна круг, плот подпрыгнул и остановился.

Плотик тащила в упряжке огромная акула.

На борту «Даёшь!» уже толпилась вся команда. И теперь посмотреть на странного мореплавателя торопился капитан Моряков. Но едва он подлетел к борту, как протянул вперёд руки и воскликнул:

— Мистер Понч, что за встреча!

— Мистер Моряков! — привстал от удивления старик и так дёрнул удочкой, что едва не улетел следом: акула прыгнула за мясом.

— Поднимайтесь же к нам! — торжественно пригласил Моряков и протянул Пончу руку.

— Не могу, — сказал мистер Понч, показывая на упряжку.

Без него акула утащила бы плот или сбежала сама, а рисковать плотом, таким «рысачком», ему, конечно, не хотелось.

— Везёт же нам на встречи! — сказал сверху Моряков.

— Да, — усмехнулся Понч, — помните, как мы с вами встретились за мысом Доброй Надежды? Это, кажется, было лет двадцать назад.

— И при каких обстоятельствах! — заметил Моряков. — Вы плыли, кажется, на последнем бревне плота.