Циклоп - Олди Генри Лайон

Сперва режут, потом разбираются.

Все, кто грел сегодня кости в харчевне, были вооружены. Сопляки, старики, юнцы и зрелые мужи — все до единого. Из оружия, болтавшегося на ремнях, скрытого в рукавах, спрятанного под одеждой, висящего за спиной и торчащего из голенищ сапог, составился бы приличный арсенал для гарнизона в провинции. Казалось бы, дубинка хозяина в этом сонме лезвий и обухов — потешное недоразумение. Но Амброз так не считал. В юности он имел опыт странствий, куда более увлекательных, чем считали Амброзовы завистники. И понимал: никто, даже будучи обласкан Умницей, не поднимет руки на хозяина. Дурака прикончат раньше, чем он совершит эту глупость. Даже отъявленным сорвиголовам, бродягам без роду-племени, нужно место у очага. Можно сжечь харчевню — ее отстроят. Но убей хозяина, и приюту конец. А значит, снова пути-дороги, и не во всякой иной харчевне тебя примут без слов, вместо того, чтобы тайком послать за стражей.

— Это да, — чавкая, булькнул Вазак. — Согласен.

— С чем, друг мой?

— Правильно сделал. Кормят вкусно…

— Думаешь, мы пришли сюда ради обеда?

— А ради чего?

— Красотка мертва, — внятно, как ребенку, объяснил Амброз. — Мертва и деформирована. Более того, деформация продолжается после смерти Инес. Башня пуста и заперта. Циклоп двадцать лет подряд если и покидал башню, так только отправляясь за съестным или новой одеждой… А сейчас он оставил жилище без колебаний. Причем не один, а вместе с Симоном Остихаросом, спутником не из приятных. Они в Тер-Тесете, друг мой. Мне это известно доподлинно. Поселились в гостинице «Меч и Роза», на третьем этаже. Окна их комнат выходят на Жестяную улицу. Позавчера Симон, чародей с репутацией, подал прошение на высочайшее имя. Он желает иметь аудиенцию у его величества Фернандеса. Как я слышал от ранних пташек, Симон — а значит, и Циклоп — хочет получить разрешение на осмотр пресловутого Янтарного грота. Его величество Фернандес тискает сиськи любовниц, и срать хотел на все прошения. Это любимая присказка короля: «Срать я хотел на…» Дальше добавляется по вкусу: на прошения, на нищую казну, на герцога Олландера, на угрозу войны с Сегентаррой. Злопыхатели шепчутся, что у его величества рано или поздно не хватит говна на всех желающих…

Амброз приятно улыбнулся. Изящный, с манерами лорда, знаток древней поэзии, маг обожал внезапно перейти к вульгарностям, шокируя собеседника.

— Но вернемся к Симонову прошению. Рано или поздно король согласится. Имя Симона кое-что значит для Фернандеса Великолепного. О чем все это говорит, друг мой?

— Понятия не имею, — Вазак набил полный рот каши.

— Тебя не удивляет такая цепь совпадений?

— Нет.

— Ты мудр. Только истинный мудрец подобен сердцем пеплу, а душой — сохлому дереву. И ничему не удивляется. Даже собачатине, которая в пироге оборачивается свининой. О, дивное волшебство! Мне никогда не достичь такого совершенства.

— На что ты намекаешь?

— Кушай, дружище. Думаешь, понос случается от огурцов с молоком? Нет, понос случается от многих знаний. Вот где корень печали…

— Зачем мы сюда пришли? — перестав жевать, спросил Вазак.

Амброз услышал в его вопросе свою собственную интонацию. Так взрослый говорит с ребенком — капризным, болтливым, путающимся в желаниях. Это задело Амброза больше, чем он предполагал, но маг сдержался. И даже, в знак особого доверия, взял с тарелки ножку каплуна, откусил кусочек и тщательно вытер пальцы батистовым платком.

Платок Амброз бросил под стол.

— Посмотри вокруг, — он обвел рукой харчевню. — Кто эти люди?

— Сброд, — толстяк без колебаний вынес приговор.

— Вооруженный сброд, — поправил Амброз. — Авантюристы, наемники, дуэлянты. Искатели приключений. Ну и сокровищ, куда ж без них… Браконьеры. Сержанты-отставники. В «Лысый осел» идут, желая нанять телохранителя. Или убийцу, если угодно. Опытного спутника, который пойдет за тобой в предгорья Шаннурана и в джунгли Ла-Ангри. Охрану в долгом пути.

Допив «кодлу», Вазак знаком велел хозяину подать еще.

— Нанять? — с издевкой поинтересовался он. Жирные, замаслившиеся губы выплюнули слово, будто лягушку. — В «Лысом осле»?

— Да.

— И телохранитель за грош сунет нож в брюхо охраняемому телу. Убийца прикарманит денежки и смоется, не выполнив работу. Спутник задушит тебя на привале, в десяти лигах от города, ограбит и сбросит труп в реку. Ты считаешь меня дураком?

— Я уже сказал: ты мудрец. Я же — наивный простак. Я слышал от пташек, что в «Лысом осле» торгуют верностью. Ходовой товар, знаешь ли. Не было случая, чтобы распоследний мерзавец, заключив здесь договор, отказался исполнить службу. Нет, виноват. Был один… Его нашли на площади Трех Красавиц, в самой середке. Бедняга жевал свой любимый член — тот, как ни странно, покинул уютное местечко под животом. Кожу с черепа мертвеца ободрали вместе с волосами. Знаешь, куда ее засунули? И кажется, еще при жизни несчастного? Замечу, что на груди предателя висела табличка: «Лысый осел».

— Один? — с сомнением произнес Вазак. — Один-единственный?

— О других случаях измены мне ничего не известно.

Толстый ученик Талела Черного, повидавший мертвецов больше, чем рыбак — трески, ощутил, что теряет аппетит. Ему ясно представилась площадь, и труп дурака, поплатившегося за неверность данному слову. Член во рту, волосы в заднице — эти намеки, одинаково ужасные для булочника и грабителя, мало взволновали опытного Вазака. Выдумка бездельников, жалкая и невзыскательная. Но сама идея страшной, показательной мести одних сорвиголов другому — только за то, что он поддался зову природы? Предательство у таких в крови. Мир стоит на простых истинах: купленное перекупается, клятву можно попрать. И что же? Найти опровержение истин в грязной харчевне? Вот от чего кусок мяса способен застрять в глотке…

— Хорошо, — буркнул Вазак. — Мы хотим купить здесь верность. Верность головореза, честь разбойника. В какой же путь мы отправляемся?

— Мы отправимся по домам. А наш наемник отправится следить за Симоном и Циклопом. Куда наши друзья пойдут, с кем встретятся. О результатах слежки он будет регулярно докладывать мне.

— А мне? — возмутился толстяк.

— А я — тебе.

— Симон раскусит твоего наемника. И обидится…

— Я скажу наемнику, чтобы он не слишком прятался. Пусть Симон раскусит его. Это кстати — в таком случае Пламенный не слишком обидится. Все следят друг за дружкой: ювелиры, герцоги, водоносы. Кто побогаче, нанимает соглядатаев. Это естественно, это придает жизни остроты. Я не знаю, чего больше хочу: чтобы мой наемник высмотрел пикантные подробности жизни Симона Остихароса, или чтобы Симон узнал, что за ним следят, и следят по моему поручению. В любом случае, я останусь в выигрыше.

— Я тебя не понял.

— И не надо. Вот, возьми перепелочку. У нее в брюшке — моченая клюква.

— А ты?

— А я подберу нам славного человечка, — Амброз привстал над столом. — Если здесь станет шумно, заранее прошу прощения.

— Здесь и так шумно.

Когда пол зашевелился под ногами у Вазака, толстяк больно прикусил язык. Он не сразу сообразил, что шевелится отнюдь не весь пол. Казалось, змейки, тончайшие как волос, нырнув под подошвы Вазаковых сапог — и даже глубже, в утрамбованную землю — кинулись врассыпную, ища убежища по углам. Вазак ощутил их движение, переданное землей, ставшей на миг очень чувствительной к вибрациям. Он опустил взгляд. Пол вокруг их стола был густо пронизан бойкими, играющими нитями, плохо заметными для обычного глаза. Пол превратился в чудовищную арфу — струны разбегались во все стороны, уходили под лавки, извивались под ногами пьянчуг. От высокого, недоступного обычному уху, визга — пронзительное многоголосье сливалось в противоестественную мелодию — толстяк чуть не выблевал съеденное. Снаружи завыли собаки. Донеслось ржание из конюшни: лошади беспокоились.

Пока они беседовали, Амброз «пустил корни» — Вазак много слышал о талантах королевского мага, но видел это впервые. Тоньше иглы, корни Амброза впивались в столы и лавки, уходя в древесину. Внедрялись в ноги завсегдатаев «Лысого осла», без забот проникая между волокнами ткани и кожи сапог, без боли врастая в человеческую плоть. Амброз улыбался. Чувствовалось, что забава не составляет для него труда — так, пустячок. Лицо мага осталось таким, как было, без знакомой одеревенелости. Лишь рот отвердел в улыбке, обметан гладкой, болезненной сухостью. Губы Амброза напомнили Вазаку две липовые стружки, вылетевшие из-под рубанка. Сам же Амброз походил на паука в центре чуткой паутины.