Роковые годы - Борис Никитин

Поездка в Москву нам представлялась как путешествие в неизвестное государство. Мне было неясно, что происходит в Округе моего соседа, а о сношениях шифрованными телеграммами нельзя было и подумать. Снабжаю Каропачинского на всякий случай письмом от Переверзева к прокурору Московской Судебной палаты об оказании ему всяческого содействия.

В «Русском слове» К. также постигает неудача. Каропа-чинский едет в редакцию узнавать подробности и на вопрос, почему газета так категорически отвергает сотрудничество К., один из редакторов ответил, что еще перед революцией, примерно в 1916 году, К. прислал несколько статей, но их редакция не пропустила. «Внешним образом статьи эти, — говорит редактор, — удовлетворяли всем условиям для напечатания: темы интересны и в высшей степени патриотичны, а форма изложения не оставляла желать лучшего. Однако после прочтения у вас остается какой-то неприятный осадок — аrriè goût; вы лишены возможности обличить автора, ибо его выводы одинаково патриотичны, как и все содержание. Но на его статью у вас самого вывод напрашивается совершенно иной, а в результате мысли, им затронутые, оказываются для вас отравлены».

В Москве мои агенты переусердствовали: К. замечает, что за ним следят, старается замести следы, проходит через дома с двойными выходами, через общественные места, фойе театров и т. п.

Через несколько дней он возвращается Петроград, где продолжает вести переговоры и главным образом через своих старых знакомых публицистов. Убедившись, что большая пресса не склонна воспользоваться предлагаемой ей поддержкой, К. начинает обращаться в небольшие газеты, которые «держал до сих пор в резерве». Так, по крайней мере, выражался он в разговоре с некоторыми из окружавших его друзей.

Из лиц, посещавших К. в этот период, к нам в первый раз попадает на учет некий Степин. Наблюдение сразу подтверждает его активную роль среди большевиков, а самостоятельное расследование, законченное уже после дела К., обнаруживает, что Степин был агентом Ленина по найму солдат и рабочих для участия за деньги в демонстрациях большевиков.

К Степину мы вернемся еще несколько раз. С К., по моим сведениям, он часто виделся. О том, что К. мог передать какие-нибудь деньги Степину, не могло быть и речи: небольшие авансы, полученные им в Стокгольме, иссякли; он сам уже начинал испытывать денежные затруднения. У меня составилось тогда впечатление, что через этих двух людей связывались две различные немецкие сети.

Наконец, 18 мая секретные агенты сообщают, что в 5 часов дня К. окончательно заключил договор с какой-то газетой, а наружное наблюдение доносит, что он провел эти часы у Нотовича, в редакции «Петроградского курьера». Отсюда нетрудно было сопоставить, с кем состоялась сделка.

Расследование продолжалось месяц; затягивать дальше я уже не хотел, тем более что по тексту договора о сепаратном перемирии оно должно было начаться в мае, а май подходил к концу. Но, с другой стороны, в те времена для ареста кого-нибудь из тех, кто имел заступников в Совете солд. и раб. депутатов, надо было вооружиться прямыми исчерпывающими уликами по обличению в шпионаже. Да и в таких случаях в контрразведку вваливалась банда с криками «охранка!» и обещаниями стереть нас «в порошок»; а заключенного выпускали на свободу в день демонстрации.

Так или иначе, найти Степина с деньгами было недостаточно; за ним следовало последить, чтобы точно доказать происхождение денег и представить юридические доказательства. Эти соображения привели меня к решению закончить дело К. по приобретению газеты и заключению сепаратного перемирия.

Но до поры до времени отмежевать от него Степина и компанию.

Таким образом, я не показывал большевикам, что мне известен один из путей расходования денег, и тем получал возможность не повредить новому расследованию.

Министр юстиции Переверзев был в курсе всех подробностей. Он одобрил мое решение и сам предложил заключить К. прямо в Трубецкой бастион Петропавловской крепости, так как собранные данные уже приводили к ясным выводам. Как генерал-прокурор, он выдал мне на это специальный ордер.

Главный вопрос, который меня заботил, было обязательно найти текст договора о сепаратном перемирии и осторожно осветить связи Степина. Для сего являлось необходимым широкое производство обысков. Того же требовали и финансовые связи К. Поэтому пришлось мобилизовать всех юристов контрразведки, а также пригласить двух финансовых экспертов. Но так как и этих сил оказалось недостаточно, то Переверзев прислал судебного следователя, которому предстояло передать следствие в Министерство юстиции.

В ночь с 22-го на 23 мая я произвел в Петрограде 19 обысков и 5 арестов, а одновременно же в Москве моим личным составом — 6 обысков.

В гостиницу «Европейская» пришлось выехать самому, чтобы по ходу дела тут же решить еще 2 обыска: мне было известно, что в финансовой комбинации К. принимали участие два датчанина из живущих в гостинице; но кто именно — я не знал; там же их проживало пять.

Все прошло в полной тишине, если не считать одного маленького происшествия.

Дело в том, что во время своих разъездов по Петрограду К. несколько раз виделся с так называемым «королем биржи» — Манусом. Предвидя, что для реализации крупных кредитов, открытых К., ему придется провести ряд финансовых операций, я не мог оставить без внимания эти визиты к Манусу, тем более что комбинации были направлены на скандинавские банки, а контрразведка подготовляла именно по этим путям на Германию свое самостоятельное выступление.

Учитывая все обстоятельства, я подписал ордер на обыск у Мануса, хотя не имел против него никаких улик. Около двух часов ночи мне в «Европейскую» позвонил по телефону дежурный по контрразведке, товарищ прокурора Гредингер, и доложил, что молодой юрист, посланный к Манусу, не был впущен последним в его квартиру, а на предложение открыть дверь именем Главнокомандующего Манус открыл стрельбу из револьвера.

Я приказал Гредингеру поехать лично, выломать дверь и привести Мануса в контрразведку, что и было исполнено. Манус объяснил свое сопротивление тем, что думал, будто к нему явились не представители власти, а шайка, прикрывавшаяся именем Главнокомандующего.

Заключительный акт не только подтвердил предварительные выводы, но, не скрою, по ценности улик то, что мы получили на обысках, превзошло наши ожидания.

Проект сепаратного договора Германии с Россией был найден в чемодане самого К. Он состоял из 12 печатных листов большого формата. По одному из печатных приложений к договору можно было заключить, что при его передаче в Стокгольме К. должен был получить авансом в два приема 20 тысяч рублей; при этом тут же оговаривалось, что означенная сумма должна быть увеличена, но не указывалось, до какой цифры, и было неясно, к какому именно времени.