Опасные тропы - Иван Цацулин

— И за что вы его невзлюбили, — с досадой сказала Аня, но старуха, ничего не ответив, скрылась в комнатах. Девушка подошла к двери в садик, крикнула: — Виталий! Где ты?

— Иду-у! — Ельшин одним прыжком оказался около нее. — Аня… Ну зачем ты так мучаешь меня? — он схватил ее руки, покрыл их поцелуями.

— Успокойся. — Она почувствовала свою невольную вину перед этим парнем, страдающим от чрезмерной любви к ней.

— Мы должны быть наконец вместе, я не могу так, без тебя… — вырвалось у него.

— Почему ты нервничаешь?

— Ты не веришь, что я люблю тебя? — он ожидал ее ответа, как приговора. — После возвращения из Красногорска ты стала иной. Что-то произошло?

Она пожала плечами:

— Нет, ничего.

Он с облегчением произнес:

— Я опасался, не случилось ли чего такого, что отдалило бы тебя от меня.

Аня с удивлением посмотрела на него:

— Разве такое могло случиться?

— Кажется, я сказал чепуху, — признался он. — Это оттого, что я просто потерял голову, Анечка. — Ельшин попытался привлечь ее к себе.

— С тобой сегодня определенно что-то стряслось, — сказала она, отодвигаясь от него.

— Ты так думаешь?

— Уверена. Я же отлично чувствую, чудак. Говори откровенно, в чем дело?

Казалось, он борется с самим собой. Потом, решившись быть откровенным, заговорил:

— Ты знаешь, я очень ревнив…

— Да? — Она с удивлением вскинула брови. — Уж не к Пашке ли инвалиду ревнуешь меня?

— Нет… — ему явно трудно было продолжать начатый ею разговор. — К Шаврову. Вы с ним вечно шушукаетесь.

— К Алексею Ивановичу? — она несколько смущенно рассмеялась, опустилась на диван. — Какие основания ревновать меня к нему?

Ельшин с потерянным видом мерил веранду у самого дивана: шаг туда, шаг обратно. Выговорил с хрипотцой:

— У тебя с ним какие-то тайны.

Аня внимательно посмотрела на Виталия, этот разговор был для нее неожиданным, неприятным и чем-то беспокоил, чем — она, пожалуй, и сама еще толком не знала.

— Мы с Василием Фомичом тут всего полгода, — заговорила она, стараясь быть спокойной. — Как ты знаешь, я работала сначала в экспресс-лаборатории. Потом дядя создал новую маленькую лабораторию…

— Кажется, с единственным сотрудником, — заметил он.

— Да, ты угадал, — я единственная сотрудница этой новой лаборатории и занимаюсь исключительно опытами инженера Шаврова. Естественно, мы с ним систематически встречаемся и беседуем по вопросам производства. Только и всего. Тебя интересует, чем, какими опытами занимается Шавров?

Ельшин отошел к столу, закурил.

— Все, что ты сказала, я, конечно, знаю и понимаю — это смешно, но, когда я вижу вас вместе, мне становится не по себе, я чувствую, как во мне просыпается Отелло, — он попытался шутить. — Что же касается опытов Шаврова, поверь, они меня не интересуют. Раз уж твой дядя засекретил их и доверил только тебе заниматься проверкой результатов работы инженера Шаврова, я принципиально ими заниматься не собираюсь. Меня просто беспокоит, что ты бываешь больше с ним, чем со мной.

— Раньше было наоборот.

— Как это понять?

— До моего приезда сюда, на завод, ты часто бывал с ним, ведь вы, кажется, дружили.

— Смею думать, эта дружба много дала Шаврову, — самодовольно улыбнулся Ельшин.

— Он не раз говорил мне, что ты отличный инженер, — заметила Аня.

— Настоящей дружбы у нас не получилось: Шавров слишком много мнит о своей персоне, — сказал Ельшин с прорвавшимся раздражением. — Но сейчас меня огорчаешь ты, — он протянул к девушке руки и страстно заговорил: — Я все время думаю о тебе, я места себе не нахожу… Квартиру я получил… — он опять попытался обнять ее.

— Возьми себя в руки, Виталий.

— Давай распишемся, — настаивал Ельшин. — Я люблю тебя…

— Возьми себя в руки, — уклончиво сказала она. — Вон Пашка-инвалид на нас глядит, неудобно, — она отодвинулась от него на противоположный конец дивана.

Ельшин сказал презрительно:

— Пашка-инвалид! Он же идиот, что он может понимать!

— Ты груб, Виталий, — сухо оборвала Аня. — Не следует так отзываться о человеке, пострадавшем на фронте.

— Да, да, ты права, извини… — он сел рядом с ней. — Я нервничаю. У тебя совсем не остается времени для меня: то Шавров, то какой-то подполковник Шелест, а теперь с часу на час надо ждать неведомого Ивана Ивановича. Приедет — тебя от него не оторвать, ты же сочтешь своим долгом развлекать ученого мужа.

— Ну, договорился до абсурда. — Аня почти рассердилась. — Иван Иванович — друг моего отца. Что касается Шаврова… — Она стала серьезной и озабоченной: — Я ведь ничего не знаю ни о нем, ни о его прошлой жизни, семье…

Ельшин пренебрежительно махнул рукой:

— Какая у него семья! Человеку с его неуживчивым характером семьей обзавестись трудно. Лет десять назад без памяти влюбился в одну красавицу, собирался жениться на ней, а она до свадьбы умерла от скоротечной чахотки. Редкий случай. Романтическая история. С тех пор Шавров на вашего брата и смотреть не хочет, хотя кое-кому это не очень нравится.

— Ты опять за свое! — вырвалось у нее с досадой.

— Прости, больше не буду, Пашку-инвалида беру в свидетели, — он снова постарался перевести разговор в шутку.

Она сказала, точно не слыша его:

— После посещения развалин легендарной крепости, после того, как я побывала на месте гибели моего отца, снова пережила смерть мамы, — во мне что-то надломилось… Мне все кажется, что чего-то в моей собственной жизни я еще не понимаю, в чем-то не разбираюсь, ошибаюсь, а вот в чем именно, пока не знаю. — Ее голос прозвучал жалобно, беспомощно.

Ельшин промолчал, задумался.

Брянцев приехал в сопровождении начальника административно-хозяйственного отдела Гришина. Директор завода принадлежал к той категории людей, возраст которых определить мудрено: ему можно было дать и сорок пять и шестьдесят. Среднего роста, коренастый, с лицом, о котором в книжках иногда пишут, что оно «будто вырезано из дерева», с коротко подстриженными волосами, обильной щетиной на щеках и подбородке, с невыразительными глазами, неторопливыми движениями. Одет он был в поношенный недорогой костюм, измятый в дороге. Гришин — полная противоположность директору: высокого роста, солидный, с мощной гривой зачесанных назад волос; сильная седина шевелюры выгодно оттеняла эдакую холеную пунцовость лица и придавала всей его фигуре важность, которой так недоставало Брянцеву. Гришин походил скорее на художника начала века, чем на начальника АХО. Это было не случайно: внешность, манеры остались от того далекого прошлого, когда Гришин мечтал стать архитектором. Он окончил вуз, приобрел «художественные» замашки — дело было только за талантом, а таланта-то у него и не оказалось. Отсутствие дарования какое-то время компенсировалось умением угодничать, лавировать, ладить с начальством, но настал час, когда Гришину пришлось срочно переквалифицироваться в административного работника: командовать уборщицами и дворниками оказалось менее сложно, чем быть архитектором.

— А-а… вот ты где! А я тебя разыскивал, нужен был, — сказал Брянцев Ельшину.

Поздоровались. Аня поцеловала дядю в щеку, кивнула Гришину. Брянцев поднял трубку телефона:

— Дежурного… Директор говорит. Найдите инженера Шаврова и попросите приехать ко мне… Да, да, домой. — Положил трубку, проворчал: — Вместе и обсудим этот вопрос, не откладывая.

— Какой вопрос, Василий Фомич? — поинтересовался Ельшин.

— Жалуется на меня товарищ, и, между нами говоря, правильно жалуется. Предшественник мой его в черном теле держал, я стал директором — тоже не балую. А в результате страдает важное дело.

— По-видимому, Шаврову мало того внимания, которое вы ему систематически уделяете? — догадался Ельшин.

— Неужели? — негодующе обратился к директору Гришин. — Вот ведь до чего неуживчивый человек!

Брянцев посмотрел исподлобья на собеседников, сказал устало:

— А зачем ему с нами уживаться? Дело-то действительно страдает. И какое дело! — повернулся к Ельшину: — Ты с опытами инженера Шаврова знаком, Виталий?

— Немножко, понаслышке, Василий Фомич, Раз секрет — мне ни к чему в него нос совать, — в голосе Ельшина слышалась сдержанная обида.

— Засекретить-то я его засекретил, да и забыл о нем, — досадуя на себя, признался Брянцев. — Ну, теперь все пойдет иначе, я в Москве слово дал.

Ельшин с готовностью произнес:

— Если моя помощь потребуется, только скажите, Василий Фомич, сил не пожалею…

— Спасибо, Виталий, может и потребуется твоя помощь. — Обернулся к Ане — А что мать?

— К встрече готовится, — улыбнулась девушка.

— Пойду, нагряну коршуном, — засмеялся Брянцев. Сказал Гришину: — А вы, Тарас Ильич, подождите пока, я быстро…