Так было… - Юрий Корольков

Вопреки ожиданиям, британский премьер согласился поддержать де Голля в предстоящей акции, но посоветовал несколько отодвинуть выполнение плана и приурочить его к очередной поездке премьера в Америку. Пока условились сохранять план в абсолютной тайне.

Вторжение состоялось в сочельник, когда Черчилль гостил у Рузвельта в Белом доме. Газеты писали о дружеской встрече, умилялись тем, что главы двух союзных правительств вместе посетили церковь и со слезами на глазах пели гимн «В малом граде Вифлееме». Но в тот же день Карделл Хелл — секретарь госдепартамента — сделал заявление для печати. Внимание де Голля привлекла одна фраза. Хелл заявил:

«Действия, предпринятые кораблями так называемых свободных французов на Сен-Пьер и Микелон, были самоличным актом, противодействующим соглашению всех заинтересованных сторон».

Хелл раздраженно требовал изгнать свободных французов с занятых ими островов. Но дело было сделано. Черчилль постарался смягчить удар, ослабить впечатление. Он выступил в Капитолии перед конгрессменами, клялся в верности англо-американскому содружеству, напомнил, что его предок, лейтенант Черчилль, был американцем и доблестно служил в армии Вашингтона. Но в душе британский премьер торжествовал: он получил реванш за обиды и неприятности, причиненные ему год назад вынужденной передачей Соединенным Штатам военно-морских баз за полсотни устаревших эскадренных миноносцев. Уинстон Черчилль не утерпел и, выступая в Оттаве, заявил о своем отрицательном отношении к правительству Виши и безоговорочной поддержке Шарля де Голля. Произошло это через неделю после вторжения на острова, и в Вашингтоне расценивали выступление британского премьера как осуждение политики Соединенных Штатов по отношению к Виши. Раздосадованный Хелл намеревался в знак протеста уйти в отставку с поста государственного секретаря, но инцидент удалось кое-как уладить. Общие интересы в войне заставляли относиться терпимее к взаимным уколам, обидам и разногласиям.

В то самое время, когда в западном полушарии, на безвестных островах близ глухого Ньюфаундлендского побережья, происходили события, не оказавшие никакого влияния на исход войны, но которым генерал де Голль придавал большое принципиальное значение, сотрудник газеты «Резистанс» Жюль Бенуа явился в гостиницу «Рембрандт» с рождественским визитом. Он не мог пропустить возможности встретиться с человеком, на которого вот уже полтора года, пусть вынужденно, но делал основную ставку.

Жюль не впервые бывал в личной резиденции генерала де Голля и поэтому уверенно поднялся по лестнице, прошел по длинному коридору и постучал в номер. Минувшие полтора года мало отразились на облике преуспевающего журналиста. Только в ассирийской его бороде заискрились седые курчавые волоски, но все же борода по-прежнему оставалась темно-каштановой, как и глаза, выпуклые и влажные, с блестящими, расширенными зрачками, точно обладатель их употреблял белладонну. Как и прежде, Бенуа отличался поразительным нюхом, умением действовать наверняка и из любой ситуации извлекать для себя выгоду.

Вскоре после появления в Лондоне обозреватель решил несколько изменить профиль своего литературного труда. Он не только писал военно-политические обзоры, временами поругивал американцев и коммунистов, но и громогласно объявил себя биографом Шарля де Голля, трудился над обширной монографией, которая должна была охватить период жизни генерала с детских лет до его вступления в Париж.

«Я поставлю точку в своем труде в тот момент, — говорил Жюль с явным расчетом на то, что его слова дойдут до генерала, — когда наш руководитель вступит в Париж и займет там достойное место во дворце французского президента», Но монография продвигалась медленно. Впрочем, для предприимчивого литератора это не имело существенного значения. Важен был сам процесс создания героической монографии. Этот процесс давал возможность Жюлю Бенуа вращаться в высших сферах французской эмиграции, встречаться с де Голлем, быть в курсе многих сокровенных текущих событий.

Обозревателю никто не открыл дверь. Он сделал это сам, услышав, после повторного стука, короткий и нетерпеливый возглас: «Войдите!» Де Голль принял его в первой комнате, превращенной в кабинет. Кроме скромной гостиничной мебели, здесь не было никакого убранства, если не считать шкафа с книгами и гравюр с изображением Александра Македонского, Цезаря и Наполеона.

Из соседней комнаты появился адъютант де Круссоль, тот самый долговязый кавалерист с длинным и тонким носом, заставивший когда-то так долго ждать обозревателя в приемной генерала. Теперь были другие времена — де Круссоль приветливо улыбнулся и, не считая Бенуа посторонним человеком, сказал де Голлю:

— Радиоперехват из Вашингтона, мой генерал. Заявление мистера Хелла…

Де Голль, не скрывая нетерпения, начал читать. Его покоробило выражение «Корабли так называемых свободных французов», он прочитал еще раз и произнес:

— Меня не задевают подобные булавочные уколы. Прочитайте… — он передал Бенуа листок и добавил: — Вторжение прошло успешно. Теперь под моей властью находится еще большая часть заморских территорий Франции. Это имеет символическое значение… Как у вас продвигается работа над монографией? — спросил де Голль после того, как они обменялись взаимными поздравлениями по поводу праздника рождества. — Надеюсь, мы скоро увидим плоды ваших трудов?

— О да, мой генерал! Я уже представляю, как это будет выглядеть: на обложке национальный флаг Франции и надпись «Шарль де Голль». Это будет символизировать…

Генерал перебил его:

— Об этом мы поговорим в Париже. Я отдал себя моей Франции. Ради нее я разорвал с привычным окружающим миром. Человечество не может существовать без руководства, оно нуждается в приказаниях и руководителях, которые умеют навязывать свою власть.

Жюль Бенуа торопливо записывал изречения де Голля, несмотря на то что все это он давно читал в книгах де Голля с лаконичными наименованиями «Вождь», «Характер», «Авторитет», в его поучениях, предназначенных для офицеров. Жюль посмотрел на генерала влюбленными, преданными глазами и воскликнул:

— В освобожденный Париж вы вступите, мой генерал, как Иисус Навин в землю обетованную!

Бенуа расплылся в улыбке. Но внезапно разговор круто повернулся. Жюль оказался застигнутым врасплох. Полуприкрыв глаза, де Голль откинул голову, помолчал и сказал:

— К вступлению в Париж надо готовиться. Скажите, у вас сохранились связи во Франции?

Еще не понимая, к чему клонится разговор, Жюль ответил:

— У меня там жена, тесть, кажется мать, если они живы.

— В Париже?

— Нет. Вероятно, в Фалезе. Там имение моего тестя. Он занимается виноделием.

Жюль давно не вспоминал ни тестя, ни Лилиан, ни тем более маленькую Элен, к которой никогда не питал никаких чувств. В Лондоне даже в военное время можно развлекаться с девицами не хуже, чем в Париже. Не одними же заботами должен жить человек! Но вопрос де Голля вызвал нечто похожее на угрызение совести. Он добавил:

— У меня есть еще дочь.

— Взрослая?

— Да… То есть, нет… — Жюль сразу никак не мог сообразить, сколько же теперь Элен — два или полтора года. — Два года. — Потом, прикинув, определил, что Элен уже скоро три. Как летит время! Хотел исправить ответ, но де Голль забыл уже о своем вопросе. Вытянув длинные ноги из-под стола, он продолжал задумчиво глядеть перед собой.

— Мы не можем упускать из своих рук движение Сопротивления. Левые элементы могут использовать наше отсутствие. Они будоражат и подстрекают патриотов к преждевременным активным действиям.

С некоторых пор Шарля де Голля начала тревожить обстановка в оккупированной Франции. Он был согласен с тем, что в начале войны Даладье запретил компартию. Так и надо!.. Коммунисты и вообще левые заметно усиливают влияние в группах Сопротивления, рвутся в бой с оккупантами. Это чревато всякими осложнениями. Мало изгнать немцев из Франции, надо суметь сохранить власть. Вот почему генерал предпочитает выжидательную политику. Решающие действия внутри страны надо сочетать с вторжением союзных армий через Ла-Манш. Оно когда-нибудь состоится. С помощью британских, пусть даже американских солдат легче справиться с левыми элементами. Такую точку зрения разделяет и Черчилль. Правда, у Черчилля есть и другие мотивы — он опасается за агентурную сеть во Франции. Добровольцы разведчики сами участвуют в диверсиях, в покушениях на немцев. Начались провалы. Так можно остаться без агентуры. С этим нельзя не согласиться. Следует принять кое-какие меры. Надо посылать и посылать своих людей во Францию.

Де Голль спросил сидевшего перед ним журналиста:

— Скажите, месье Бенуа, как вы посмотрите на то, чтобы вам отправиться во Францию? Наша страна ждет героев.