Пост-оптимальный социум. На пути к интеллектуальной революции - Аркадий Юрьевич Недель

и хотел давать, хотел инвестировать в будущее. Так вот, учителей почти не осталось. Профессор философии в Париже, Москве или в Лондоне не хочет быть учителем и им не становится. Он сам обретается посреди некоего полувиртуального, полуреального потока «элементарных частиц», которыми занимается система образования (говоря об «элементарных частицах», я имею в виду анкеты, конкурсы, гранты, зарплаты, зависть и главное – животный страх перед мыслью). Системе плевать, умеете вы думать или нет, – она заполняет вами свои пустые клетки.

Скажу вам больше: французская педагогическая система (как, впрочем, и многие другие) имеет одну особенность – она построена на унижении. Это знает каждый, кто через нее прошел. Вам говорят, что вы – ничтожество, и все ваши силы уходят на то, чтобы доказать обратное. Удается это немногим. Остальные принимают сие положение как факт и живут с ним до конца дней, причем парадокс в том, что жить легче именно с мыслью о своей несостоятельности. В вас воспитывают сознание Жюстины (де Сада), чье предназначение – ублажать своего господина. На мой взгляд, эта модель преступна, и нынешнюю эпоху трудно назвать иначе как дегенерированной, – хотя, конечно, я не могу при всем желании противопоставить ей некий золотой век, который никогда и не существовал.

Интеллектуалы, – а они есть и сегодня, – потеряли какое бы то ни было социальное значение, они больше никому не нужны. Их место заняли глянцевые пророки. Они расскажут вам, за кого проголосовать, какой купить пиджак и где пообедать. С кем? Вы это поймете сами. Вас учат современной политике, то есть – не думанию.

Сталин бы сказал, что мы сегодня переживаем полную, но неокончательную победу политики над культурой – такого никогда еще не было. Это означает потерю креативности, а креативность – качество интеллектуала, это то, благодаря чему была создана европейская и мировая цивилизация. Вместо этого ныне предлагается комфорт. На самом деле, речь идет о своеобразной форме ростовщичества – вам дают определенные удобства, за которые вы расплачиваетесь отказом от креативности. Такова общеевропейская ситуация. Тем не менее, Франция остается, пожалуй, самой «философской» страной. Здесь еще есть место для интриги, необходимой для философского ума, хотя в плане свободы дискуссий в Италии ситуация получше. Прибавьте к этим двум странам Россию, где философия снова вступила в нежный возраст, и ставьте точку – больше для нее мест нет.

Я верю, что это пройдет, смерть еще не наступила и выход есть, но те же самые интеллектуалы должны приложить усилия, а может, и сверхусилия, чтобы этот выход найти. Главное – не подчиняться, хотя подчиняться очень удобно. Подчиниться – значит стать современным политическим человеком, этой самой Жюстиной де Сада со всеми ее добродетелями. Кстати, сейчас, что интересно, политика стремится делать то, чем обычно занимается религия – спасать вас, при этом обходясь без небес или нирваны, поскольку спасает она вас на земле hic et nunc. Спасение предлагается не в качестве финала жизненных страданий, а как изначальное условие вашего здесь выживания. Это принципиально. Нынешняя политическая Жюстина стремится вас спасти за счет того, чтобы стать вашей госпожой и чтобы вы это с удовольствием признали.

10.03.2011

Оптимальный социум. С Ириной Врубель-Голубкиной

In tlalticpac can mach ti itlatiuh?[9]

Ирина Врубель-Голубкина. В Вашем последнем тексте-манифесте, вышедшем в «Зеркале», Вы резко критикуете современную философию, государство, демократию. С момента публикации прошло полтора года. У Вас есть что-то добавить?

Аркадий Недель. Если быть совсем точным, я критиковал не демократию, а ее отсутствие, не философию, а ее эрзац. Что касается государства, то лучше Маркса его никто не подвергал критике, впрочем, это не означает, что с тех пор ничего не изменилось и нам остается только молчать. Государства (разумеется, не все) сегодня стали значительно сильнее, чем в XIX-ом веке, однако не за счет каких-то своих внутренних свойств, а по причине слияния с банками или, если угодно, с Банком как современным принципом планетарного управления. Банк сегодня, как и во многом само государство, – это виртуальный субъект, напоминающий загробный мир Средневековья. Обыкновенные люди, скажем, в XII-ом веке знали о загробном мире не больше, чем мы знаем о международных банковских операциях, после которых какая-нибудь страна может стать нищей за один день. Примеры известны. Мы понимаем, что зависим от этого, как средневековый человек понимал свою зависимость от загробного мира.

Иными словами, мы зависим от того, чего нет, что придумано определенными игроками, играющими с нашей доверчивостью. То же касается и государств. Возьмите любое имперское государство наших дней, оно в принципе ничем не ограничено и может делать что ему заблагорассудится. Может через международные финансовые институты давить на государства Третьего мира, получающие кредиты, с целью снижения или уничтожения торговых барьеров, приватизации или денационализации предприятий, и, таким образом, помогать транснациональным корпорациям, американским или европейским, присваивать местную экономику, одновременно увеличивая безработицу в своих странах (об этом написал Джим Перкинс в своих книгах). Во Франции это происходит каждый день. Локальную элиту («гибридную идентичность», в терминах «Империи») имперские государства готовят как бармен коктейль – из давно известных ингредиентов, соблюдая пропорции. Кому коктейль не по вкусу, объявляют врагом глобализации, фашистом и т. п.

Вы скажете: а как же свободный рынок? Это не более чем метафора. В деловых отношениях с неоколониальными режимами США часто не соблюдают принцип взаимности (например, от Бразилии требуют либерализации СМИ, ограничивая ее экспорт стали и т. п.). Различные надгосударственные соглашения не дают странам-экспортерам свободно входить на американские рынки. Сегодня в мире существуют корпорационные договоры: Всемирная торговая организация (ВТО), Конференция Лома и т. п. Эти-то виртуальные субъекты и контролируют потоки больших и сверх-больших капиталов, они сами превращаются в государство, вернее – они используют его в качестве транзитного средства.

Существует такой червь – Leucochloridium paradoxum, длина его всего 2 мм. Он предпочитает жить в кишечнике воробьиных птиц. Самое интересное, как он туда попадает. Через птичий помет он сначала проникает в тело улитки, где превращается из мирацидия (личинки) в спороцисту – следующая ступень развития трематод (вид таких червей); затем у спороцисты образуются выросты, распространяющиеся по телу улитки. Когда один из них попадает в щупальце улитки, его диаметр увеличивается и становится ярко-зеленым. На этом выросте появляются тёмные круги, которые начинают двигаться, имитируя ползущую гусеницу. Птица принимает «гусеницу» за настоящую и съедает ее[10]. Вот вам пример настоящей биополитики.

И.В-Г. После Первой мировой войны Европа выживала при помощи литературы и искусства. А что сегодня? Какие, на Ваш взгляд,