Преступная история США. Статуя кровавой свободы - Лев Вершинин

Глава 9. Обратной дороги нет

Товар особого рода

Начнем с Африки. Великая эпоха, оборвавшись с присоединением Португалии к Испании в 1581-м, уже не повторилась. Вновь обретя себя 60 лет спустя, Лиссабон перестал играть в великую державу и, восстановив контроль над факториями в Африке и Азии, занялся мирной торговлей. Изменилась ситуация и в джунглях, где в связи со всем этим распалось могучее царство Конго, многолетний партнер и вассал португальцев, о котором мы с вами обязательно поговорим, но в другой книге. Пока же ограничимся констатацией: вместо обширной, очень сильной державы, поставлявшей европейским торговцам тысячи рабов, возникло множество маленьких, быстро теряющих налет «цивилизованности» княжеств. То есть формально Конго считалось единым, формально оставалось вассалом португальской короны и (формально же) «жемчужиной в папской тиаре», но времена жабо, камзолов, обучения знатной молодежи в Коимбре и прочих атрибутов «европейскости» канули в Лету. Внуки черных графов, маркизов и обычных фидалгу вернулись к быту прадедов, хотя о днях былого блеска пытались не забывать. По-прежнему исповедовали Христа (после отъезда иезуитов с серьезными элементами язычества), культивировали дико искаженный португальский язык, по понятиям тех мест, свидетельствующий о принадлежности к высшему обществу, и, в общем, по-прежнему считали себя равными заморским друзьям. Которые, правда, теперь с этим едва ли были согласны.

Сложилось за «век просвещения» и особое сословие сесе (бродяг), профессиональных и потомственных воинов, со своим кодексом чести, особым языком кунгала, смеси португальского и местных наречий, а также фанатичным преклонением перед Девой Марией, считавшейся небесной заступницей корпорации. В понимании аборигенов и португальцев сесе считались чем-то типа дворянства, жизнь же бродяжья складывалась по-разному, в зависимости от места обитания. На юге, в Матамбо, Нгези, Касанжи и других мелких «королевствах», где власть держалась крепко, «сесе», как должно, держались сеньоров, образуя почти классическую феодальную лестницу. А вот на изорванном усобицами севере, уже давно не подчиняющемся власти мани-конго, они бродили туда-сюда, чаще отрядами, а порой и в одиночку, предлагая свои услуги вечно воюющим между собой мелким мани, но нигде не оседая насовсем. Услуги их обходились недешево, но недостатка в желающих нанять не было: войны в джунглях шли постоянно, а сесе, в отличие от сусо (черни), владели навыками обращения с огнестрельным оружием (свои ружья они чтили наряду с крестом и идолами, заменявшими иконы), умели изготовлять порох, лить пули, сражаться в строю – и так далее.

Так что мани, имевший много сесе, мог уверенно смотреть в будущее. Ну и, конечно, пополнять бюджет за счет основного экспортного товара. Ибо потребность белых в невольниках росла из года в год; оптовики из Луанды просили еще и еще, отправляя закупленное в Бразилию и в британские колонии Нового Света. Более качественным товаром считались «ангольцы» из внутренних районов – оторванные от корней и в первые же недели сломленные «курсом молодого раба», они, в отличие от конголезцев, считались в кругу оптовиков «смиренными». Зато товар с севера, который традиционные партнеры пригоняли сами, обходился гораздо дешевле. Так что брали охотно, тем паче что в северных поставках нет-нет да и попадались дружинники побежденных мани, которых победитель почему-либо решил не брать к себе. С этими обращение было особым. Их отсортировывали в отдельный загон, копили, формируя банда по 10–15 голов, хорошо кормили, не обижали, позволяли заниматься привычными физическими упражнениями, – и ждали VIP-клиентов.

И все, как один, в белых штанах

Чуть-чуть о Бразилии. Еще не столь в те времена огромная, она тем не менее растянулась на половину западного побережья Южной Америки и жила своей, особой жизнь. В городах, считавшихся крупными, сидели португальские чиновники, ведавшие чем положено, особенно вопросами таможни и налогов, однако стоило путешественнику углубиться на пару миль от городской черты, и мир становился совсем иным. Дикая, еще не освоенная природа, голые, вовсе не затронутые хоть какой-то цивилизацией аборигены и гигантские владения «фазендейру», считавших себя на своей земле королями ничуть не худшими, чем тот, кто стоит у руля в Лиссабоне. Собственно, именно они, без всякого вмешательства государственных структур, подчас вопреки требованиям метрополии, посылали экспедиции в лесную глушь, осваивали дебри Амазонии и Минас-Жераис, расширяя владения португальской короны, однако жили своей жизнью, то дружа с соседями против индейцев, то воюя между собой за участки расчищенных земель. Нетрудно понять, как велика была у этих «самих себе монархов» нужда в обученных (своих учить времени не хватало, да и кого учить?) воинах. Так что представители этой категории заказчиков, прибыв в Луанду для закупки «банда», за ценой особо не стояли. Не скупились и после. Судя по документам, условия транспортировки сесе крайне отличались от условий перевозки обычного «черного мяса»: смертность была на порядок ниже, в составе команды обязательно числился лекарь, корабли, никуда не заворачивая, шли прямиком в Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро.

А уж там покупки чуть ли не с корабля на бал, принеся клятву верности хозяину, с этого момента считавшемуся новым (ну и что, если белый?) мани, получали оружие и отправлялись куда пошлют. Кто-то в лес, бить индейцев, кто-то охранять караваны от разбойников-жагунсо, а кто-то, конечно, оставался и при усадьбе. Но, разумеется, не при мотыге, а при том же мачете и доброй плетке, на страх сусо, которые хоть в Африке, хоть в Америке один черт, холопами были, холопами и помрут. Собственно, по данным Антониу Баррозу, досконально изучившего эту проблему, рабство сесе на фазендах, как правило, не длилось более пяти лет, причем воины, живя в общей казарме, имели и собственные хижины, и право на личную женщину из числа рабынь по их выбору, и долю от добычи. Им не запрещали даже (конечно, с условием не попадаться) промышлять разбоем, а время от времени перепадали и какие-то премии. Короче говоря, каждый, хорошо себя проявивший и уцелевший в стычках, имел шанс рано или поздно выкупиться на волю. А уж выкупившись, взять в аренду у бывшего хозяина, а ныне «падрона» участок земли с парой рабов, выкупить сожительницу, а то и жениться на португалке из бедных (расовыми нюансами бразильские колонисты голову в те времена еще не забивали), – и жить-поживать. Известны даже случаи возвращения бывших «бандейру», не воспринявших реалии «цивилизованного мира», обратно в Конго, где их рассказы о далекой сказочной Бразилии производили должное впечатление. Согласно документам, опубликованным тем же Баррозу, среди вовсе уж неприкаянных сесе даже возникла мода самим идти в Луанду и продаваться в рабство, вернее, вербоваться в «рабы на срок», – за перевоз, обычно на те же пять лет. Ясно, что подобный контингент оптовики из Луанды готовили исключительно для экспорта в Бразилию. Однако в жизни, как известно, случаются сбои…

Накладочка

Как получилось, что одна из таких групп вместо Сан-Паулу или Рио летом 1738 года оказалась сперва в Вест-Индии, а затем и в Чарльстоне, центре колонии Южная Каролина, позже пытались выяснить, но до конца так и не установили. Главная версия: дескать, во время перехода через Атлантику скончались и капитан португальского работоргового судна, и представитель фирмы-импортера, после чего осиротевшая команда, не разбираясь в конъюнктуре рынка, решила сбыть чужой товар в свою пользу. Невольники были спешно и недорого реализованы на Ямайке, а выручка честно поделена, после чего матросы разбежались кто куда, – и все были довольны. Даже сесе, не понимавшие, в какой переплет попали. Прозрение, однако, наступило очень быстро, и уже поздней осенью полетели первые ласточки. Оказавшись на плантации некоего мистера Катера, конголезцы, попав на поля, попытались разъяснить глупому мани, что мотыжить землю не только не умеют, но и не могут, поскольку для сесе это занятие недостойное. Естественно, поняты не были (да и не знал почтенный WASP кунгала), зато – поскольку соотношение белых и черных в колонии было примерно 1:30, в связи с чем вольности пресекались на корню, – были нещадно выпороты, как лентяи. Пришлось ломать гордость и брать мотыги.

Под Рождество выявились новые разногласия. Колонисты, в принципе, уделяли мало внимания, кому и как в редкие часы досуга молятся «черные орудия», так что если кто-то из «ангольцев» хотел оставаться язычником, он им благополучно оставался, но «римскую блудницу», как и положено добрым протестантам, не любили. Так что просьба «черного мяса» насчет падре и часовни, поскольку добрым католикам без мессы и причастия никак, хотя и была кое-как понята, прозвучала, мягко говоря, вызывающе. Терпеть «проклятых папистов» в перечне домашнего хозяйства было категорически невозможно. Наглецов опять высекли, уже всерьез. Но намек понят не был. Под Пасху следующего, 1739 года некто Джемми, парень особо грамотный (он неплохо знал настоящий португальский и даже умел писать) и выдвинувшийся за истекшие месяцы в лидеры, перехватив у дороги коляску вице-губернатора, ухитрился передать ему письмо на предмет того, что всякому терпению есть предел. Текст записки, сохранившейся в архиве Чарльстона, давно опубликован. Типа, презренных лесных дикарей и жалких сусо в поля гонять сам Господь велел, но мы, 23 человека (список прилагается), совсем не то, что вы, сеньор, думаете, мы – дворяне, в связи с чем убедительно просим, во-первых, нас вооружить и использовать как должно, во-вторых, выделить женщин, без которых совсем туго, в-третьих, предоставить все же возможность приобщаться Господу по-человечески, но главное, или платить какие-то деньги, чтобы мы могли выкупиться, или позволить грабить врагов господина, или, еще лучше, поскорее продать в Бразилию.