Ревизор: возвращение в СССР 17 - Серж Винтеркей

Что ты предлагаешь, блефовать? Это не пройдёт. Весь наш блеф на раз-два проверяется.

– А если не блеф? Если шантаж?

– Ты совсем сдурел? – посмотрел на него круглыми глазами начальник. – Какой шантаж? Кого ты собрался шантажировать? Чем?

– Погодите, Михаил Жанович. Тут важно заставить их смотреть на нас, как на равных. Заставить их пойти на переговоры с нами. Можно же предложить с ними объединиться и ничего не терять.

– Да кто с нами разговаривать будет? Там такие люди…

– Вот. Для этого и нужен шантаж, чтобы они нас выслушали. Мне вчера Ивлев подсказал, что нужно на них компромата побольше разного собрать. Нетрудовые доходы, аморалка, а если удастся на уголовку чего-нибудь нарыть, то еще лучше. Вот тогда и выслушают они нас как миленькие.

– И что ты им скажешь?

– Что худой мир лучше крепкой ссоры. Мы отдавать своё не хотим. Попробуете забрать, сами ни с чем останетесь, мы все собранные на вас материалы отправим в ЦК и КПК, и дружно все слетите со своих кресел. Так что, вместо взаимного истребления, давайте лучше дружить и работать вместе.

– Блин... – с опаской откинулся в кресле Бортко, но, подумав немного, продолжил. – Война, значит? А что? Мы ж не твари бессловесные. Взбрыкнём, да?

– Ну, хотя бы попытаемся, – кивнул Сатчан.

***

В Ленинке просидел часов до четырёх дня. Больше мой голодный желудок не выдерживает. Зато успел и поработать, и Хайнлайна с часик почитать. Домой вернулся в начале шестого. Перекусил по-холостяцки. И наткнулся глазами на напоминалку Галии про пальмы капитана. Какая она, всё-таки, молодец. Сам бы я про них не в жизнь не вспомнил. Взял ключи от квартиры Николая и пошёл на седьмой этаж пешком.

Между шестым и седьмым этажами у окна курил Мишка-цыган. Поздоровался с ним, не останавливаясь. Он что-то буркнул в ответ.

Полил пальмы. Земля пересохла, в начале недели же не поливал, в Паланге был. А жара стоит конкретная. Вот-вот пожары начнутся, насколько помню. И не расскажешь, ведь, никому.

Надо не забывать про эти несчастные пальмы. А то останутся от них к возвращению Николая одни ёлки-палки. А он нам много чего должен привезти, не надо его расстраивать. Да и в целом мужик хороший, цельный, с такими всегда все понятно.

Решил, что по такой жаре воды много не бывает. Надо получше позаботиться о растениях. Поставил обе кадки рядом, нашёл ведро, набрал в него воды доверху и поставил его на табуретку. Осталось найти какую-нибудь старую тряпку, чтобы порвать её на полосы и соединить воду в ведре с землёй в кадке. По принципу сообщающихся сосудов, вода начнёт перетекать под растения. Только ленты должны быть достаточно длинными, чтобы хватило их до дна ведра и обмотать вокруг ствола пальмы, чтобы земля увлажнялась равномерно. Простынь бы какую на полосы распустить, – подумал я, оглядываясь. – О! Капитан, уезжая, радиолу накрыл какой-то старой измызганной шторой. Вот от неё две ленты и отрежу.

Закончив со спасением пальм, довольный собой, вышел из квартиры, запер на оба замка дверь и стал спускаться вниз по лестнице. Из квартиры Лины выскочил Мишка-цыган с мусорным ведром и понёсся к мусоропроводу, даже не взглянув на меня. Также резво он вернулся в квартиру, чуть не сбив меня с ног. Мне аж смешно стало. И что он так стремительно выбросил? Разбил любимую Линину чашку? Пока я спускался, кто-то приехал на лифте, и, судя по звукам поцелуя, это Лина с работы вернулась. Успел цыган от улик избавится, – усмехнулся я про себя и остаток вечера расписывал новинки для Межуева.

Глава 7

Москва. Квартира Ивлевых.

Утром проснулся и занялся делами. Быстренько позавтракал, погладил себе рубашку, что вчера выстирал. Жара такая, что она пересохла за ночь. Пришлось её в мокрое полотенце завернуть, прежде чем гладить.

Хотел продолжить описывать новинки для Межуева, много чего вчера выписал для последующего анализа, но никак не получалось сосредоточится, мысли то и дело возвращались ко вчерашнему допросу под запись на магнитофон. Ещё вчера голову сломал, пытаясь просчитать, откуда и что прилетело. Но только взявшись сегодня за записки по новинкам для Межуева, вдруг, понял. Вот же оно! Что это за вопрос странный был такой про знание рыночной экономики? Вот, скорее всего, в чём дело! Эти мои записки кого-то насторожили? Кого? Межуева? Неужто я там написал что-то, что ему могло не понравиться? Да нет, очень старательно проверял все на соответствие текущей идеологии… Или все же что-то не то? Не думаю, я уже больше года навык не переходить идеологические границы оттачиваю, а уж в таком специфическом документе трижды все выверял.

А может быть, что он вот таким странным образом решил выяснить, насколько я хорошо разбираюсь в том, о чём пишу? Тупо как-то… Логичнее было бы обратиться к профессуре с соответствующей специализацией. Но обращаться в КГБ с этим вопросом? Бред какой-то. Только если… У них что, есть специалисты по экономике западных стран? Ладно, может, и есть. Тогда это возможно. Просто предельно странно.

Какие еще варианты? Межуев меня в чём-то подозревает? С чего бы… Мы же с ним лично уже давно не виделись и не разговаривали. Не мог я ничего такого сказать, что ему не понравилось.

Или подобные проверки регулярно проводятся в отношении всех приближённых к Кремлю? Блин… Что же, чёрт возьми, происходит?

***

Лубянка.

С самого утра в пятницу полковник Воронин отправился к Вавилову. Говорят, утро вечера мудренее, так вот, с утра Воронин решил не звонить зампреду Комитета, а лично к нему наведаться.

– Доброе утро, Николай Алексеевич, – вошёл он без стука, поскольку Дорохов уже доложил своему начальнику о его приходе и получил добро пропустить.

– Приветствую, Павел Евгеньевич. С чем пожаловал?

– Да вот, прояснить кое-что для себя хочу. По поводу Ивлева. Он у нас числится, если я не ошибаюсь, негласным сотрудником?

– А что ты меня об этом спрашиваешь? – усмехнулся Вавилов. – Тебе лучше знать, как ты его оформил.

– Я к тому, что он предложил тему лекции интересную «Продовольственная безопасность СССР», мы уже запланировали его выступление на первое августа.

–