Заградотряд. «Велика Россия – а отступать некуда!» - Сергей Михеенков

Хаустов прижал приклад винтовки, вновь прицелился, теперь чуть ниже видимой части цели. Трава, скрывающая лежащего, не преграда для пули. И снова, как и в первый раз, он почувствовал, что пуля вошла в мягкое. Он положил в нишу винтовку и посмотрел на свои руки: правая, рабочая, слегка подрагивала, левая сохраняла спокойствие, словно ничего и не произошло. Пока Хаустов разглядывал свои руки, неким иным зрением, которое не раз спасало его в бою, он уловил движение, возникшее там, куда он только что послал вторую пулю. И действительно, над серым бугорком – теперь он был неподвижен – наклонилась каска, обтянутая пятнистой материей. Немец, похоже, пытался поднять своего товарища, но это ему не удавалось. Тогда он ухватил его за поддерживающие пехотные ремни и потащил к ракитам, куда тем временем стаскивали других раненых. Хаустов передвинул хомутик прицела на одно деление. Все повторилось с такой быстротой и похожестью, что Хаустов спустя мгновение попытался сделать усилие над собой, чтобы вспомнить наиболее значительные детали только что произошедшего. Ему вспомнилось, как он после второго выстрела передернул затвор, и гильза, шаркнув опустошенным тельцем по сырым веткам маскировки, скатилась к его ногам. Он нащупал ее носком сапога и, словно боясь, что она куда-нибудь укатится из его окопа, придавил каблуком. Теперь она, свидетельница его мести, вдавленная в сырое дно окопа, была рядом. Больше – ничего.

Студент Петров по прозвищу Калуга опомнился, только когда немецкий танк, с необыкновенной быстротой выскочивший на мост, исчез в багрово-черном смерче взрыва. А до этого ему казалось, что все пропало, что немецкие танки сейчас переберутся на их берег и начнут давить роту гусеницами и в упор добивать из пулеметов. Несколько раз он уже поглядывал назад, в поле, уставленное хлебными бабочками. Еще не поздно, еще можно успеть отбежать вон за тот бугор, где ни пуля, ни даже снаряд не достанут. А там, дальше, лес, овраги. Петров знал, что здешние леса изрезаны глубокими оврагами. По ним ни один танк не пройдет. Это уж точно. Вот о чем вздрагивало его ослабевшее нутро. Но никто не бежал в тыл, за спасительный бугор, к оврагам. Наоборот, те, кого он видел, вели огонь из своих винтовок. Неожиданно совсем рядом зарокотало ровной, размеренной серией выстрелов. Петров оглянулся. Это стреляли пулеметчики. Они подняли на земляное плечо свой «гочкис» и палили вниз, почти вдоль брустверов, в сторону группы немцев, которые под прикрытием второго танка подобрались к самому берегу. Еще чуть-чуть, понял вдруг он совершенно очевидное, и немцы спрыгнут вниз, перебредут по мелководью к их берегу, укроются за обрывом, и тогда роте действительно станет туго. Под берегом их не достанешь. Там они будут как в траншее. Преодолевая ту немую ломоту, которая парализовала его тело, наполняя ватной пустотой, Петров несколько раз клацнул затвором, выщелкнул под ноги один или два полных патрона, потом запрыгнул на бруствер и несколько раз выстрелил туда же, куда уходили трассы «гочкиса». Он стрелял почти не целясь. Потом его винтовка начала осекаться. Когда боек в очередной раз шлепнул вхолостую, Петров понял, что патроны в магазине закончились. Он спрыгнул в ячейку, вытащил из кармана шинели новую обойму и, удивляясь своей ловкости и сноровке, быстро и правильно зарядил ее. Кругом стоял грохот и треск. Десятки выстрелов сливались в один долгий, и он перекатывался с правого фланга на левый, то усиливаясь, то немного ослабевая. Что-то кричал командир отделения сержант Курилов, махал ему рукой. Когда в очередной раз Петров спрыгнул с бруствера в окоп, чтобы зарядить новую обойму, сержант погрозил ему кулаком. И Петров понял, что на бруствер больше вылезать, пожалуй, не следует. Он сделал еще несколько выстрелов по курсу пулеметных трасс и услышал где-то совсем рядом голос лейтенанта Багирбекова. Взводный стоял позади него и торопливо запихивал в патронник одиночный патрон.

– Молодец, Петров! – сказал Багирбеков, сверкая белыми ровными зубами. – Они отступают! Вы видите, они не выдержали нашего огня!

– Мы победили, да? Товарищ лейтенант, мы победили их?

Но взводный не ответил. Он только посмотрел на Петрова, усмехнулся и пошел на левый фланг.

Ну вот, с ликованием продолжал он думать о первой победе роты, а старики говорили, что немца здесь не остановить, что и позиция плохая, и патронов мало, и усиления нет. А германы бегут!

Немцы, однако, отходили организованно. Огонь Третьей роты их, конечно, настигал. Но раненых они тут же подхватывали и утаскивали за ракиты, а потом дальше, в поле. Там горел бронетранспортер. Пожар и световой круг, образовавшийся правее дороги, они старались обходить. Потеряв танки и бронетранспортер, они вскоре скрылись за перелеском. Там какое-то время стрекотали их мотоциклы. А в поле время от времени постукивали оставленные в заслоне пулеметы, словно давая понять сидевшим в окопах, что бой еще не окончен.

– Один. Он там один. И расчет человека три-четыре. – Мотовилов указал в поле за речку Боровну, где время от времени вспыхивало клочковатое пламя скорострельного MG-34, и веер разноцветных пуль проносился то над правым флангом роты, то над левым, то над центром.

Ротный обходил оборону роты и задержался в первом взводе. Он прислушивался к разговорам бойцов, одновременно сам что-то говорил то одному, то другому. Подбадривал раненых. Трогал убитых, словно своими прикосновениями еще надеялся оживить их. Распоряжался коротко:

– Раненых выносите поживей. Всех лошадей – на вывоз раненых. Убитых складывать в лощине. Собрать оружие и боеприпасы. Ткаченко! Где старшина?

– Здесь я, товарищ старший лейтенант.

– Проследите, чтобы раненых вовремя…

– Слушаюсь.

– Плотников! Кто видел Плотникова? Плотников жив?

– Жив. Во втором взводе он.

– Плотникова – ко мне!

Мотовилов дошел до ячейки Хаустова.

– А, профессор… Жив?

– Как видите.

– А ну-ка, покажите свои патроны. – И Мотовилов, не дожидаясь, когда боец расстегнет и предъявит свой боекомплект, начал ощупывать подсумки. – Да ты не стрелял! Почему не стреляли, Хаустов? – кипя мгновенно вспыхнувшей яростью, рявкнул Мотовилов и вырвал из рук Хаустова винтовку. Открыл затвор, понюхал канал ствола, выщелкнул уцелевшие патроны – их осталось всего два. – Три выстрела! За весь бой – три выстрела! Трус! Да я тебя!.. – И ротный потянулся за пистолетом. Но его руку кто-то перехватил, сжал железной хваткой.

Младший политрук Бурман рядом оказался вовремя. Мотовилов сунул «ТТ» обратно в кобуру, застегнул ремешок и с силой оттолкнул от себя младшего политрука.

– С вами отдельный разговор будет, товарищ младший политрук, – пригрозил он и распорядился, увидев Петрова, торопливо набивавшего обоймы патронами из ящика, который бойцы передавали по цепи от ячейки к ячейке. – Петров! Ко мне! Теперь ваша позиция здесь. Расширяйте ячейку. В бою приказываю присматривать за бойцом Хаустовым. Сколько выстрелов произведено вами?

– Да вот, товарищ старший лейтенант, полторы обоймы только что и осталось.

– Вот, Хаустов, как надо вести себя в бою! А не прятаться за спины товарищей. Берите пример с бойца Петрова. Вам понятно?

– Так точно, – выдохнул Хаустов чужим голосом.

Теперь им предстояло воевать не просто рядом, то есть в одном взводе или в одном отделении, а в одном окопе. Петров, не совсем поняв, что произошло, испытывал чувство неловкости перед своим преподавателем. Скорее всего, ротный бранил Глеба Борисовича сгоряча, не разобравшись в сути произошедшего.

Петров подхватил за лямки свой вещмешок, рассовал по карманам гранаты и протиснулся в ячейку Хаустова.

– Ну что, Петров, давайте устраиваться, – сказал Хаустов и расчехлил лопату. – Мне кажется, скоро они вернутся.

– Вернутся? Да мы им так врезали!

– Германец не будет терпеть своего поражения, если чувствует в себе силу. А силу он в себе чувствует. Так что давайте готовиться.

Петров тоже достал из вещмешка свою лопату. Но, прежде чем приступить к работе, спросил:

– Глеб Борисович, почему вы промолчали?

– О чем?

– О том, как вы стреляли. Я ведь все видел. Вы и правда стреляли мало, но очень метко! Я вот, например, стрелял очень много, почти весь боекомплект израсходовал, но не уверен, попал ли хотя бы одной пулей. Все – как во сне. Меня всего болтало. Как на пружине. Как будто я привязан к пружине, а она тугая и все время вибрирует подо мной. Я даже не смог сосредоточиться на одной цели.

– Так бывает в первом бою. Ничего, Петров, вы привыкнете. У вас хорошая закваска. Теперь постарайтесь выжить и во втором бою. И станете хорошим солдатом.

– А вы стреляли очень точно. Я не знал, что вы так умеете владеть оружием. Мне кажется, наш командир роты человек, несомненно, прямой, откровенный, но… поверхностный, что ли.

– Он хороший офицер. Грамотный командир. Не стоит его осуждать. То, что бой прошел успешно, заслуга, прежде всего, именно его. Верно распределил силы, точно определил цели и последовательность их уничтожения. Он владеет оперативным искусством. Умеет планировать операцию и затем, в ходе боя, корректировать ее в зависимости от обстановки. Это не всякому дано. А особенности характера – второе. В данном случае – второе.