Осужденные и глупые женщины (сборник) - Геннадий Юленин

Какая-то грусть сжимала сердце, доводя субъекта до состояния депрессии, приводя его к отчаянию. Волной сменялись различные состояния, появлялось то безразличие, то раздражительность, то ненависть выливалась в агрессию, и всё как-то странно, будто не родное, не своё.

Решив, будь что будет, на проверке опять заговорить с церковником на любую пространную тему, лишь бы собрать основную информацию.

На проверке церковник опять стоял в другом конце строя.

Дождавшись окончания проверки и строем пройдя вокруг плаца, субъект увидел удаляющего церковника. Приближаясь к нему, субъект окликнул:

– Дружище, не торопись, хочу спросить.

Церковник ускорил шаг.

Сблизившись, субъект повторил:

– Куда спешишь?

В ответ церковник остановился, схватил субъекта за грудки и шипящим голосом, с вытаращенными глазами закричал:

– Отстань от меня!

И тут же, не дав субъекту опомниться, чуть ли не бегом вбежал на территорию церкви.

Огромный прилив энергии нахлынул на субъекта, который он разгонял, перемещаясь по локальному сектору отряда, где после проверки перекуривали осуждённые.

Увидев Новгородова, субъект спросил:

– Ну что, видел?

– Что? – переспросил Новгородов.

– Как что, – возмутился субъект, – ты говорил, что он верующий, работает в церкви, обычный осуждённый. А стоило несколько раз попытаться с ним заговорить, как он накидывается.

– Когда это? – удивился Новгородов.

– Да вот с проверки когда шли.

– Не видел, – заключил Новгородов.

– Ладно, – бросил субъект, продолжая перемещаться по отряду.

Раскидав энергию, опять стали появляться непонятные состояния, весёлость сменялась игривостью, порождая легкомыслие и безразличие.

Странно как-то, подумал субъект. Проходив так до сбора на обед, взял ложку и с отрядом направился в столовую.

Пока отряд рассаживался за свои столы, субъект встал в очередь за диетой, так как раньше болел туберкулёзом и в целях профилактики прогрессирования заболевания условно приравнивался к «инвалидности» на более калорийное питание. Вдруг ощутил лёгкий приток энергии.

Удивлённый непониманием, откуда, стал осматривать окружающих, полагая, что поблизости церковник. Но нет, церковника не было, во всей очереди находился инвалидный отряд.

И вдруг один из инвалидов повернулся в сторону зала столовой, морщинистое лицо с испуганными глазками озиралось по сторонам, ссутуливая себя, стремилось спрятаться в очереди. Что-то мерзкое и отвратительное проскочило в его лице, словно искажённая картинка нефотогеничного лица на фотографии, напомнила первоначальную встречу с церковником.

Странно какое-то сходство, подумал субъект, не придавая большего значения, пообедав, в отряде расположился на своем спальном месте. Опять нахлынули какие-то непонятные состояния, как будто смешинку в рот закинули, субъект смеялся «до упаду» истерическим смехом, еле сдерживая себя, с безразличием смотря на окружающих.

Зарядившись на дневной проверке, субъект вернулся в отряд и под звучащую музыку в секции отряда завалился на кровать, сложив руки на груди, размышляя над странностью состояний, не замечая уходящего времени к вечерней проверке. Собираясь встать со спального места, только сейчас понял все эти состояния. С энергией шло всё содержание церковника как защитный механизм, отражаясь в различных состояниях, стремясь таким способом защитить скрытую информацию. Субъект не мог пошевелиться, был парализован таким образом, что ни встать, ни рук развести. Озадаченный тем, что необходимо идти на проверку и не имея возможности это сделать, субъект стал перебирать, какие состояния присущи людям, определяя, каким именно он был скован.

Перебрав все возможные, субъект понял, все они вели к безразличию, желанию проигнорировать всю информацию. И только маленькое содержание, то крохотное, мимолетное содержание, что есть в каждом человеке и способно перерасти в нечто большее, огромное, неконтролируемое, способное обволочь человека так, что он теряет рассудок, называлось – любовь. Это маленькое, крохотное чувство, что сохранилось где-то в глубине души церковника, заблокировало, парализовав субъекта. Поняв это, субъект решал, как избавиться от данного состояния, чтобы выйти на проверку, не привлекая к себе внимания. Весь отряд вышел на проверку. Прибежал дневальный, спрашивая:

– Ты что лежишь, уже все вышли.

Субъект понял, попал впросак. Сейчас начнётся чехарда, дневальному сказал:

– Не пойду, не могу пошевелиться.

И тут началось. Сбежались все лидеры самодеятельных организаций, не понимая, что к чему, кричат, вставай.

От суеты вокруг субъект, не думая, стал объяснять:

– Сковал меня церковник той крохотной любовью, что сохранилась в нём, стремится заблокировать весь доступ к информации.

Тут Гусев в секцию вошёл, стараясь напугать авторитетом. Увидев безразличие субъекта, развернулся и ушёл, который попросту сказал:

– Уйди, в тебе заряд энергии большой, влияет на меня, и так не встать не шевельнуться.

И санитар тут прибежал, кружит вокруг, кричит:

– Да он свихнулся!

Команда НЛП, всё слушая через приёмник, никак понять не может, что к чему. От осуждённых слушают одно, на деле там другое что-то. Послали на отряд оперативного сотрудника, узнать получше, что и как, пока отряд весь на проверке.

С отряда все ушли, субъект один остался и понял, музыка нужна, которая развяжет «путы».

Вошёл оперативник, субъект узнал его. Молодой, небольшого роста, подвижный, любознательный, вечно куда-то спешащий. Как кто-то подметил из осуждённых – «до сих пор в армии, воюет с кем-то». И действительно, как-то вызывал субъекта к себе, отражая «разведчика», интересовался жизнью на отряде, сказал, что субъект закреплён за ним. Как бы невзначай спросил:

– Почему не встаёшь?

Субъект стал объяснять, что скован любовью, и необходима музыка, которая нейтрализует состояние.

– Какая музыка? – подошёл к телевизору оперативник.

– Да откуда мне знать, – возмутился субъект, – вы перебирайте всё подряд, и будет понятно.

Оперативник пощёлкал телевизор, видит, результата никакого, заметил:

– Ладно, пойду, отряд с проверки возвращается, за тобой присмотрят.

Оперативник ушёл в дежурный пункт и передал команде НЛП, что видел.

А, понятно, решил круглолицый с высоким лбом, он опять «дуру гонит», где-то в облаках летает. Он любви хочет, так давайте посмеёмся. И отдал распоряжение.

Вокруг субъекта собралась команда лидеров (СО), ожидая распоряжения администрации учреждения – что делать.

Как только разрешение получили, на субъекта набросились шесть человек, перевернули на живот, стянули штаны, в ожидании как себя он поведёт.

Субъект заорал:

– Скованность моя вам волю для глумления даёт. Во мне столько боли и страдания, что страха нет. Всех перебью по одному, случись со мной плохое.

Лидерам сказали – «отбой тревоги».

Новгородов наблюдавший эту картину, размышлял. Вот идиоты, всё шутки, примитив, на похоть сводят, а там уж явно-то другое, ещё проявит всё себя.

– Всё успокойся, – сказал один из лидеров, освобождая субъекта, – сделали тебе «укол успокоительного».

Перевернули субъекта в ожидании, что дальше будет.

Субъект зашевелился, встал и понял, не музыка нужна была, а стресс, разрядка, скинуть все оковы.

– Ну что, всё нормально, – спросили у субъекта, – не гони, сделали «укол», не более того.

– Да, понял, – заключил субъект.

Объявили отбой, субъект лёг спать.

Вскочил он среди ночи. Боль и страдание его обволокли, вокруг него фрагменты – части тела, две детских маленьких ручонки стремятся всю картину показать. Субъект хотел представить, но нет, опять ограничение. Остановился и заснул.

Как обычно, проснувшись, заварил крепкого чая, с безразличием оценив произошедшее накануне. Взял тетрадь и стал описывать виденное ночью. Но тут рука, всё под себя взяла и стала текст свой выдавать.

«Родителей не стало, жила у бабушки, двоюродным братом он был и жил по соседству, ему шестнадцать, мне пять лет. Друг приходил к нему».

Но тут прервался текст, и меланхолия пришла, ручьями слёзы потекли, как будто прося – не нужно, не копайся более, сводя всё к безразличию процесса. Опять защитный механизм церковника сработал. Субъект переборол себя, уставил взгляд вдоль секции отряда, стараясь устранить нытьё, – зачем тебе всё это надо.

Весельчаки из НЛП решили дальше всё насмешками травить. Свинякин притащил кастрюлю, на тумбочку поставил, ухмыляясь, делал вид, что варит что-то.

Субъект окинул взглядом, понял, текст читают, подумал, пусть, им всё равно всё не понять. Удел их безразличие, их бьют, молчат, пытают, не скулят, всё только разными словами прикрывают. А то, что выйдет на свободу, разруху встретит за потерей лет, и вот опять на преступление, а руководству учреждений что, опять дополнит «человечком», как дополнительный доход на содержание, при этом выжмет средства из родных, амортизацию себе, и вот вам новый вид учреждения.