Красный сфинкс - Александр Дюма

— Вы и вправду очаровательны, кузен; а сколько дней назад, по-вашему, мы сами вернулись из Ла-Рошели? Два с половиной.

— Это правда.

— Из этих двух с половиной дней чем были заполнены вчерашний и позавчерашний?

— Празднествами, знаю; я их видел.

— Откуда вы их видели?

— Да с улицы, как простой смертный.

— И как вы их нашли?

— Великолепными.

— Не правда ли, у нашего дорогого кардинала есть воображение: его величество Людовик Тринадцатый, одетый Юпитером!

— Причем Юпитером Статором.

— Статором или каким-то другим, какая разница?

— А разница есть, и немалая, прелестная моя кузина; в этом-то, наоборот, вся суть.

— В чем этом?

— В слове «Статор». Знаете вы, что оно означает?

— Право же, нет.

— Оно значит либо «Юпитер останавливающий», либо «Юпитер останавливающийся».

— Постараемся, чтобы это был «Юпитер останавливающийся».

— У подножия Альп, не так ли?

— С Божьей помощью мы сделаем для этого все, что сможем, несмотря на молнии, которые он держит в руке, угрожая одновременно Австрии и Испании.

— Молнии деревянные и бескрылые; крылья молний войны — это деньги, а я не думаю, что король и кардинал сейчас очень богаты. Так что, милая кузина, Юпитер Статор, погрозив Востоку и Западу, по всей вероятности, отложит свою молнию, так и не пустив ее в дело.

— О, скажите это вечером обеим нашим бедным королевам, и вы их осчастливите.

— У меня есть для них кое-что получше. Я должен им передать, как известил уже их величества, письмо от принца Пьемонтского: он ручается, что французская армия не перейдет Альпы.

— Лишь бы на сей раз он сдержал слово, а это, вы знаете, у него не в обычае.

— Ну, теперь-то это в его интересах.

— Мы болтаем, кузен, и за болтовней напрасно теряем время.

— Это ваша вина, кузина, — с ослепительной открытой улыбкой отвечал молодой человек, — вы сами не захотели заняться полезными делами.

— Вот и проявляй после этого преданность хозяевам, вот и жертвуй ради них последним! За преданность тебя благодарят упреками! Боже мой, до чего мужчины несправедливы!

— Я слушаю вас, кузина.

И молодой человек придал своей физиономии самое серьезное выражение, на какое был способен.

— Так вот, сегодня вечером, в одиннадцать часов, вас ждут в Лувре.

— Как сегодня вечером? Сегодня вечером я удостоюсь чести быть принятым их величествами?

— Именно сегодня вечером.

— Но я думал, что сегодня вечером при дворе состоится спектакль с подобающим ему балетом.

— Да, но королева, узнав об этом, пожаловалась на сильную усталость и невыносимую головную боль. Она сказала, что только сон сможет восстановить ее силы. Позвали Бувара. Бувар нашел все симптомы постоянной мигрени. Бувар, хоть он и медик короля, предан нам телом и душой. Он рекомендовал полнейший отдых; так что вас ждут отдыхая.

— Но как войду я в Лувр? Не называть же мне себя!

— Все предусмотрено, не беспокойтесь. Сегодня вечером в одежде дворянина будьте на улице Фоссе-Сен-Жермен; на углу улицы Пули вас будет ждать паж в ливрее слуги госпожи принцессы, светло-желтой с голубым; зная пароль, он проведет вас в коридор, ведущий к спальне королевы, и сдаст с рук на руки дежурной фрейлине. Если ее величество сможет принять вас немедленно, вы будете сразу допущены к ней; если нет — подождете удобной минуты в комнате, примыкающей к ее спальне.

— Но почему бы вам, милая кузина, не скрасить там мое ожидание? Клянусь, мне это было бы чрезвычайно приятно.

— Потому что моя неделя службы закончилась и я, как видите, провожу время в другом месте.

— Но, по моему разумению, проводите его приятно.

В этот миг раздался звон колокола монастыря Белых Плащей.

— Девять часов! — воскликнула Марина. — Скорее целуйте и выпроваживайте меня, кузен. Мне едва хватит времени, чтобы вернуться в Лувр и успеть сказать, что у меня есть родственник, очаровательный кавалер, готовый отдать… что отдали бы вы за королеву?

— Мою жизнь! Этого достаточно?

— Этого слишком много; всегда давайте лишь то, что сможете взять обратно, а не то, что, будучи отданным, к вам уже не вернется. До свидания, кузен!

— Кстати, — спросил, останавливая ее, молодой человек, — должен я обменяться с этим пажом каким-нибудь условным знаком или паролем?

— Да, правда, я забыла. Вы скажете: «Казаль», а он ответит: «Мантуя».

И молодая женщина на этот раз протянула мнимому кузену уже не щеки, а губы, на которых был запечатлен сочный поцелуй.

Потом она бросилась вниз по лестнице с быстротой женщины, не знающей, сможет ли она устоять, если ее попытаются удерживать.

Жакелино ненадолго задержался после ее ухода, поднял свой берет, уроненный в начале разговора, надел его и — без сомнения, чтобы дать луврской вестнице время исчезнуть, — не спеша спустился с лестницы, напевая песенку Ронсара:

Когда же этот день пройдет?Он длится нынче, будто год:Ведь я (какая незадача!)С хозяйкой сердца моегоВ разлуке — с тою, без кого,Все видя, буду я незрячим.

Он дошел до третьего куплета своей песенки и до последней ступеньки лестницы, как вдруг с этой последней ступеньки (она вела в нижний зал, где обыкновенно собирались любители выпить) увидел в тусклом свете одинокой, прикрепленной к стене свечи, что на столе лежит бледный и окровавленный человек: похоже, он находился при смерти. Рядом с ним стоял капуцин и, по-видимому, выслушивал исповедь умирающего. Любопытные толпились в дверях и у окон, не решаясь войти из-за присутствия монаха и торжественности совершающегося акта.

При этом зрелище песня замерла на устах молодого человека; увидев стоящего неподалеку хозяина гостиницы, он окликнул его:

— Э, метр Солей!

Тот приблизился, держа колпак в руке.

— Чем могу служить такому прекрасному молодому человеку? — осведомился он.

— Какого черта делает этот человек, лежащий на столе, в обществе монаха?

— Он исповедуется.

— Клянусь Богом, я прекрасно вижу, что он исповедуется! Но кто он такой? И почему исповедуется?

— Кто он такой? — переспросил трактирщик со вздохом. — Это храбрый и честный малый по имени Этьенн Латиль, один из лучших клиентов моего заведения. Почему он исповедуется? Да потому, что ему, как видно, осталось жить лишь несколько часов. Он человек религиозный и потому громко потребовал священника; моя жена увидела, что этот достойный капуцин выходит из монастыря Белых Плащей, и позвала его.