Происшествие в Никольском (сборник) - Владимир Орлов

Разговор Виктор Сергеевич вел неспешный, о заявлении Верином пока не напоминал, и Вера не могла понять, к чему он клонит и чего хочет от нее. Возможно, пока он лишь приглядывался к ней и проверял, стоит ли верить ей или нет. «Ну и пусть, – думала Вера, – ну и пусть, а мы тоже к нему приглядимся, что он за гусь». Мать сидела рядом тихо и мирно, хотя Вера и чувствовала, что следователь не нравится матери и расстраивает ее даже своим видом. Мать лишь иногда вступала в разговор, желая дополнить Верины слова, и все выходило невпопад.

Виктор Сергеевич интересовался, где и как Вера учится, что приходится ей делать на работе в Вознесенской больнице и сколько она получает, сколько вообще имеет средств их семья и как живет Верин отец на Дальнем Востоке. Многие вопросы казались Вере никчемными и досужими, но Вера отвечала на них терпеливо.

– Да, – сказал Виктор Сергеевич, – вот, знаете… Говорят, накануне вы подрались с подругой.

– Было такое, – сказала Вера.

– Из-за чего, можно узнать?

– Ни из-за чего. Так. По глупости.

– Ну хорошо, по глупости. Допустим. А дрались крепко?

– Не так чтобы очень.

– Говорят, и туфлями?

– И туфлями.

– А не остались ли после этой драки у вас на лице и на теле ссадины и синяки?

– Остались…

– Какие именно?

– Не знаю. Не помню.

– Угу, – сказал Виктор Сергеевич. – Это мы потом с вами уточним… А врачам почему вы не сказали об этой драке? Они тогда бы по-иному написали заключение.

– Не знаю почему. Меня никто не спрашивал. Я и не сказала.

Вера произнесла эти слова обиженно, усмотрев в напоминании о драке с Ниной недоверие к ней и ее ответам, она действительно не рассказала врачам и в милиции о драке, но без всякого умысла и корысти не рассказала, просто потому, что посчитала эпизод этот несущественным и вовсе не связанным с ее делом. Да и стыдно было рассказывать. Следователь, видимо, имел по этому поводу свои соображения, может быть ошибочные и невыгодные для Веры, но он их не высказал, а вопросы прекратил. Это Веру насторожило и обидело. Кто ж, интересно, наболтал ему про эту драку и какими словами? Могли ведь и наврать, да еще и расцветить ложь никольскими фантазиями.

– Вы не думайте, – сказала Вера, – ничего лишнего я не хочу никому приписать. Поругались мы с Ниной, и синяки были. Ну и что? Разве это меняет дело?

– Нет, – сказал Виктор Сергеевич. – Просто мне надо знать все обстоятельства. Вам уж придется привыкнуть к моему интересу. Ничего не поделаешь.

– Да нет, мы ничего, – вступила мать.

– Знаете что, – улыбнулся Виктор Сергеевич и пальцами вновь провел по мокрому лбу, – не откажите в любезности… водички какой-нибудь, а то ужарел совсем.

– Квас у нас есть, – обрадовалась мать, – свой, правда, не покупной. Если не побрезгуете…

– Ну отчего же…

– Вера, сбегай в погреб, принеси.

– Ну вот, я вам хлопоты причиняю, – огорчился Виктор Сергеевич.

Бежать Вера не побежала, пошла за квасом намеренно степенно, давая следователю понять, что просьбу его она выполняет без особой охоты и что вообще они, Навашины, люди гордые. Веру раздражала суета матери, ее унизительное старание оказать на всякий случай любезности малоприятному гостю, – впрочем, какому гостю? – так, должностному лицу, которое могло бы и не тратить свое драгоценное время на дальнюю дорогу, а опросить потерпевшую в служебном кабинете. Пока Вера ходила, следователь все извинялся перед Настасьей Степановной за доставленные хлопоты, просил вернуть Веру, если бы он знал, что хозяевам придется беспокоиться, он бы и не заикнулся о воде. Но когда Вера принесла запотевшую трехлитровую банку, он не стал отказываться от кваса, а принялся пить его стакан за стаканом, да притом делал это так аппетитно и шумно, ухая от удовольствия, словно бы хлебный напиток помогал ему ощутить полноту жизни. Вера заулыбалась: «Вот дает, как рассол с похмелья…»

– Прекрасный квас, – сказал Виктор Сергеевич.

– Пейте, пейте на здоровье, – радовалась мать.

– Спасибо, хватит. Как вы его готовите? Наверное, покупаете экстракт?

– Нет, из ржаных сухарей.

– А то вот сейчас экстракт хороший продается…

– Вы дома тоже делаете квас? – спросила мать.

– Нет. Вы знаете, – засмеялся Виктор Сергеевич, – нас, мужчин, больше пиво волнует!

– У нас пива нет, – развела руками Настасья Степановна, расстроилась, будто допустила губительную оплошность, которую теперь уж и не исправишь. – Кабы мы знали…

– Нет, вы меня не так поняли, – нахмурился Виктор Сергеевич и еще сильнее прижал подбородок к груди.

Теперь он сидел молча и теребил пальцами жесткие белые волосы надо лбом. Вера держала в руке стакан и отпивала квас глоточками, словно это был кипяток.

– Вы, Вера, на самом деле, – сказал Виктор Сергеевич, – не обижайтесь на мои вопросы. У меня профессия такая. Вы уж терпите.

– А я терплю, – сказала Вера.

– Ну вот и ладно. А то я еще один вопрос приготовил, а спросить не решаюсь. Про одно деликатное обстоятельство… Можно спросить?

Тут Виктор Сергеевич остановился и посмотрел на Веру своими голубыми глазами, и в них Вера почуяла намек: мол, сами знаете, какие такие деликатные обстоятельства, и если не хотите сейчас говорить про них, так и не надо. Намек Вера не поняла, пожала плечами, сказала:

– Если надо, так спрашивайте.

– Мне в Никольском уже пришлось кое-что услышать. Возможно, что многое из того, что я услышал, сплетни и так, пустое… Но одну вещь мне хотелось бы уточнить. Слышал я, что вы находитесь… как бы это сказать… находитесь в близких отношениях с неким Сергеем Ржевцевым. Так ли это?

Вера вспыхнула, поставила стакан, покосилась на мать.

– Ну и что? – сказала Вера угрюмо. – Я дружу с Сергеем… Ну и что из этого? Кто вам чего наболтал?.. Я с ним дружу… Ну и что из этого?

– Ничего, – сказал Виктор Сергеевич.

Он видел, как Верин испуганный взгляд метнулся в сторону матери и как насторожилась, утеряла вежливую улыбку Настасья Степановна, он видел это и, замолчав, опять прижал подбородок к груди. Настасья Степановна теперь смотрела на дочь и ждала от нее объяснений, и следователь со своими вопросами ее не интересовал, то есть интересовал, но как некое подсобное средство, которое могло бы прояснить неизвестные ей стороны жизни дочери. Вера же сидела воинственная и надувшаяся.

– И все же, Вера, вы обязаны мне ответить, – строго сказал Виктор Сергеевич, – была ли у вас с Сергеем Ржевцевым половая связь?

– Да! Я жила с ним! – с вызовом выговорила Вера. – Ну и что?

– Ладно… А какого числа вы родились? – спросил Виктор Сергеевич.

– В декабре, семнадцатого числа, – сказала Вера. – Была холодная погода и еще что-то было. Дождь не шел.

– Угу, – кивнул Виктор Сергеевич, не оценив ее дерзости.

Потом он еще что-то спрашивал, о каких-то пустяках, говорил опять вяло, словно стараясь успокоить Веру, а она не успокаивалась, думала о Сергее и о том, что о ней судачат сейчас в Никольском, досадовала, что сказала: «Я дружу с Сергеем», может быть, сглазила их с Сергеем отношения, надо было сказать: «Я дружила с Сергеем до вчерашнего дня»; она боялась новых вопросов о Сергее, но и хотела, чтобы следователь спрашивал ее о нем.

– Ну хватит на сегодня, – сказал Виктор Сергеевич. – Остается мне составить протокол, а вы прочтите и подпишите.

Когда Настасья Степановна подписала протокол, он встал, и лицо у него было такое, что неизвестно еще, кто кому надоел, он ли Навашиным или Навашины ему. Папку свою из гладкого черного кожзаменителя с незастегнутой «молнией» он взял со стола неаккуратно, и из нее на пол посыпались бумаги, ни одной из которых во время разговора Виктор Сергеевич не вытаскивал. «Вот черт!» – проворчал Виктор Сергеевич и неуклюже присел к своим бумажкам, стал запихивать их в папку. Вера не сдвинулась с места, а мать тут же нагнулась в ретивом стремлении помочь. «Ну что вы, Настасья Степановна, я уж сам, я сам!»

Потом Виктор Сергеевич долго стоял у двери, не говоря ни слова и как бы вспоминая, все ли он задал вопросы и все ли поднял бумаги.

Вера с матерью проводили Виктора Сергеевича до калитки, руку ему пожали, обменялись вежливыми словами.

– Вот уж, – сказала мать, вернувшись в комнату, – как одно началось, так все и пойдет.

– Что? – рассеянно спросила Вера.

– Непутевый следователь-то. Хитрый не хитрый, а непутевый.

– Откуда ты сразу поняла?

– Сразу-то и поймешь…

– Брось ты это.

– Я тебе вот что скажу. В милицию мы опоздали. Там уж побывал кто-то до нас. Может, от Колокольниковых, может, от Чистяковых. И с деньгами. Вот и сунули тебя в прокуратуру, и следователя подобрали на ихнюю сторону…

– Опять ты за свое.

– А за чье же, как не за свое! К нам он явился только к вечеру, а с утра облазил Никольское да все, что ему хотелось, повыспросил.

– Напрасно ты…

– Что ж я, слепая, что ли, или еще какая? Я вижу… А ведь ему такое могли навыдумать… Одних Монаховых возьми. Или Чугуновых. Или Творожиху!