Утешительная партия игры в петанк - Анна Гавальда

Ну это она зря… Краем глаза посмотрел на букет. Очень даже красивые цветы…

Да в смирительной рубашке его сердце, вот оно что.

Эх, Шарль…

Знаю, знаю… Не трогайте меня…

Всего несколько километров, господа палачи…

***

Парижский пригород, маленькое сельское кладбище. Никаких тисов, кованые решетки, голубки в окнах склепов и плющ по стенам. Сторож, ржавый кран и цинковые лейки. Он быстро обошел территорию. Последние клиенты, у них были самые уродливые могилы, упокоились здесь в восьмидесятые годы.

В растерянности обратился к бедно одетой женщине, которая обихаживала своих покойников.

— Вы, наверное, перепутали с кладбищем в Меврёз… Теперь там хоронят… Мы-то этот участок купили давно… Да и то, знаете, пришлось еще побороться, чтобы…

— А… это далеко?

— Вы на машине?

— Да.

— Тогда, лучше всего, возвращайтесь на шоссе и езжайте прямо до «Леруа-Мерлена»,[53] а там… Представляете, где это?

— Не… не очень… — ответил Шарль, уже не знавший, куда девать букет, — но эээ… продолжайте, я найду…

— Тогда вы можете ориентироваться на «Леклер»[54]

— А?

— Да, проедете мимо него, потом под железной дорогой и за свалкой направо.

Ничего себе, маршрутик…

Он поблагодарил ее и удалился, обдумывая услышанное.

Он был уничтожен еще до того, как отстегнул ремень безопасности.

Все оказалось именно так, как она сказала: после «Леруа Мерлена» и «Леклера», полигон для захоронений, примыкавший к базе местного Управления дорог. Над ним RER,[55] и грузовые самолеты в придачу.

На стоянке припаркованы мусоровозы, кусты вокруг увешаны целлофановыми пакетами, бетонный забор, заменяющий писсуар местным любителям настенной живописи.

Нет, покачал он головой, нет и нет.

Он вовсе не был чистоплюем. Просто оценка проектов застройки была частью его работы, но нет…

Мать наверняка ошиблась… Или дочь хозяйки напутала… Хозяйки… Как же, как же! Та еще была стерва… А много ли надо, чтобы затюкать молодую женщину, которая одна воспитывает сына и возвращается домой без сил, как раз, когда эта идиотка выводит гулять в сквер своих крысоловок… Ну да… Он все вспомнил… Мадам Фурдель… Одна из немногих, перед кем Анук пасовала… Квартплата… Мамаша Фурдель сдавала ей квартиру…

Абсурдность этого паркинга — последняя подлость старухи-процентщицы. Злая шутка, дурацкая ошибка, неверный адрес. Анук не могла иметь ничего общего с этим местом.

Сжав пальцами ключ зажигания, Шарль долго не решался вынуть его.

Ладно. Он все же заглянет туда.

Цветы брать не стал.

Бедные мертвецы…

Как им должно быть тяжко под грузом всей этой безвкусицы…

Мраморные плиты, отполированные до пластикового блеска, искусственные цветы, раскрытые фарфоровые книги, покрытые нарочитыми кракелюрами, отвратительные фотографии в пожелтевшем плексигласе, футбольные мячи, тузовые каре, пучеглазые щуки, дебильные эпитафии, вязкая жижа пустых сожалений. И все это — увековеченное в камне.

Позолоченная овчарка.

Спи, хозяин, я сторожу.

Скорее всего, все было не так уж ужасно и, может, в какой-то степени даже трогательно, но наш герой предпочел все это возненавидеть.

На земле яко на небеси.

В общем, типичное французское кладбище, разбитое на квадраты, словно американский город. Пронумерованные аллеи, квадратные могилы, стрелки с указателями: к душе номер В 23, к месту упокоения Н 175, в хронологической последовательности: давно остывшие — в первых рядах, те, что потеплее — в глубине, мелкий гравий, один контейнер для мусора, идущего в переработку, другой — для всякой дряни, изготовленной в Китае, и постоянный, постоянный грохот этих чертовых поездов, тревожащий их сон.

И тут в нем возмутился архитектор. Должны же существовать хоть какие-то нормативы и предписания? Должны же соблюдаться хоть какие-то правила в отношении мертвых? Хотя бы самые элементарные? Разве нельзя было предусмотреть для них хоть немного, извините, покоя?

Да… На них и на живых-то всегда плевали, распихивая их по уродским многоэтажкам, за которые они платили втридорога, беря кредиты на двадцать лет, почему же что-то должно было измениться, когда они сдохли? И во сколько им обошелся этот вечный вид на свалку?

Ладно, в конце концов, все это не его проблемы… Да, но его красавица? Если только он найдет ее здесь, на этой помойке, он…

Давай, закончи фразу. И что же ты сделаешь, придурок? Разроешь землю руками и вытащишь ее отсюда? Стряхнешь прах с ее юбки и заключишь в объятия?

Бесполезно. Он нас все равно не слышит. Мимо проносится груженая фура, полиэтиленовые пакеты взмывают в воздух и опускаются чуть дальше.

***

Она ездила уже не на фиате, но еще не на Соколе Миллениум Хана Соло,[56] значит, то был счастливый период маленькой красной R5, первой в ее жизни новой машины, а, значит, им было лет по десять… ну, может, одиннадцать… Получается, они уже учились в коллеже? Точно он не помнит. Анук в тот день была сама не своя. Принарядилась и совсем не смеялась. Курила одну сигарету за другой, забывала выключать дворники, ничего не понимала в историях Тото, которые они обсуждали, и повторяла через каждые пять минут, что они, мол, должны ее уважить.

Мальчишки отвечали да-да, хотя и не очень понимали, что значит уважить ее, а поскольку Тото выпил все пиво и написал в папин стакан, и…

Она везла их к своим родителям, которых не видела много лет, Шарля прихватила за компанию. Наверное, ради Алексиса. Чтобы защитить его, неспроста ведь уже заранее сама была вся на взводе, к тому же, просто чувствовала себя увереннее, когда слышала, как они хихикают и мутузят друг дружку на заднем сиденье.

— Когда приедем к бабушке, вы забудете про Тото, ладно?

— Дааа…

Это был пригород Ренна, спальный район. Шарль хорошо его запомнил. Анук искала дорогу, ехала медленно, ругалась, жаловалась, что ничего не узнает, а он тогда, как потом, в России, тридцать пять лет спустя, не мог оторвать глаз от бесконечных рядов еще совершенно новых и уже таких унылых зданий

Ни деревьев, ни магазинов, неба не видно, только крохотные окна и захламленные балконы. Он не решался ничего сказать, но был несколько разочарован тем, что Анук как-то связана с этим местом. Ему хотелось думать, что на их улицу ее занесло однажды морским приливом… Например, в морской раковине… Как на картине, которая так нравилась его сестре Эдит.

Она привезла кучу подарков и заставила их с Алексисом заправить рубашки в брюки. Даже причесала их, когда вышли из машины, тут-то они и поняли, что уважить ее означает вести себя не так, как обычно. Насторожились, не посмели ругаться за право нажать на кнопку лифта и только смотрели, как она все бледнеет и бледнеет по мере того, как лифт поднимается на последний этаж.

У нее даже голос изменился… А когда она протянула подарки, ее мать сразу убрала их в соседнюю комнату.

— Почему они их не развернули? — спросил ее Алексис на обратной дороге.

Она ответила не сразу.

— Не знаю… Наверное, берегут к Рождеству…

Остальное Шарль помнит довольно смутно: что было очень много еды, и потом у него болел живот, что пахло как-то странно, что говорили очень громко, что все время работал телевизор, что Анук дала денег младшей сестре, которая была беременна, а еще братьям, и лекарства отцу привезла, и никто ее не поблагодарил.

Они с Алексисом решили пойти поиграть на пустыре рядом с домом и, когда он вернулся обратно один, чтобы сходить в туалет, и спросил у этой толстой тетки, которая выглядела не слишком любезной:

— Извините, мадам… А где Анук?

— Это ты о ком? — процедила та сквозь зубы.

— Эээ… ну… Анук…

— Не знаю такой.

И что-то ворча себе под нос, отвернулась к мойке. Но у Шарля действительно прихватило живот.

— Мама Алексиса…

— А! Так ты про Анник?

И до чего же злобной была ее улыбочка…

— Мою дочь зовут Анник! Никакой Анук нет! Это для маленьких парижан, таких как ты… Это когда она нас стыдится, понимаешь? Но здесь она Анник, заруби себе это на носу, парень. И что это ты так извиваешься?

Наконец появилась Анук и показала ему, где туалет. Когда он вышел оттуда, она уже собирала их вещи.

— Я не сказал им до свидания… — заволновался Алексис.

— Ничего страшного.

Она потрепала его по голове.

— Ну, принцы мои… Мотаем отсюда… Они долго боялись заговорить.

— Ты плачешь?

— Нет.

Молчание.

Потом она потерла себе нос и заговорила:

— Ну иии… Тото, значит, говорит учительнице: «Мадам, мадам, а вы знаете птицу, которая несет зеленые волосатые яйца? А учительница ему: «Прекрати, Тото, таких птиц не бывает…», а он ей: «А откуда же тогда берутся киви?»