Как закалялся дуб - Борис Вячеславович Конофальский

— Убью, сволочь, сколько денег!

Буратино нечего было ответить, он продолжал висеть вниз головой, проклиная себя за то, что поленился отнести деньги на чердак. Наконец шарманщик, небрежно отбросив сына, взял свечу и стал ползать по полу, собирая медяки и считая их одновременно:

— Один сольдо, полтора сольдо, два сольдо. Надо же вырастить такую гниду на старости лет. Три сольдо. О! Пять сольдо! И три, уже восемь. Надо же — денег словно в банке, а папке родному — хрен. Ни выпить папке, ни закусить, ни с девушкой познакомиться. Одиннадцать сольдо.

Буратино сухими, без единой слезинки, глазами смотрел на широкую, как стол, спину отца. И любой человек, увидевший его в эту минуту, никогда бы не подумал, что это добрый мальчик.

— А я его выпиливал, старался, — продолжал Карло, — одиннадцать сольдо! Думал, родная кровинушка вырастет на старости, скотина, помощником будет. Опора отца, тринадцать сольдо. А он! Негодяй неблагодарный, убить тебя бы, сволочь. А я так сделаю когда-нибудь, четырнадцать сольдо.

«Мои денежки, — про себя шептал Буратино, — мои денежки, давшиеся мне страхами, болью, тюрьмами и драками. Разольются в грязных лапах папаши дешёвым ромом и скользкими ласками жирных кабацких девок. Жалко! Ой, как мне жалко! Ну, да чёрт с ними, с деньгами, а вот ты, одноногий сатир, родитель ласковый, за всё ответишь».

— Вот сварю на тебе суп, — продолжал Карло и от этой радостной мысли повеселел. Он на секунду даже оторвался от собирания монет, чтобы посмотреть на сына, — слышишь, гад? Суп на тебе сварю завтра.

Папаша весело загыгыкал своей шутке, но холодный и пристальный взгляд сына глаза в глаза веселья ему поубавил.

— Ты, сволочонок, волком на меня не смотри, — пригрозил отец, — а то рыло тебе раскурочу. Ты меня своими волчьими взглядами не испугаешь. Я уже пуганый.

Сказав это, он собрал все денежки с пола, встал и подошёл к мальчишке.

— Что, мразёныш, денежки жалко? — ухмылялся папаша.

Буратино не ответил, он молча продолжал смотреть на отца.

— Молчишь? — Карло грязным ботинком несильно пнул сына в лицо. — Силу духа, гадёныш, демонстрируешь? Демонстрируй, только знай, я тебя, ублюдка, всегда бил и всегда бить буду. Ты у меня вот здесь, — отец сжал кулак и поднёс его к носу сына, — захочу — убью, захочу — помилую, так и знай.

С этими словами он ещё разок пнул Пиноккио в лицо и, стуча деревяшкой, вышел из дома. Вышел и скрылся в ночи, позванивая деньгами сына. А бедный Буратино остался сидеть дома у стола, глядя на догорающий огарок свечи. Потом он встал, поднял с пола уцелевшие сокровища и спрятал их в карман. Только заточку мальчик не стал прятать в карман, он сжал её в руке, да так, что ногти побелели. Затем подошёл к стене и стал карябать на ней надпись: «Папа Карло — козёл». Но не успел дописать эту фразу, свеча догорела, и в каморке стало темно и тоскливо.

— Убью его, гада, — без тени эмоций произнёс Буратино.

— Дело, конечно, нужное, — донеслось из-под комода, — но очень серьёзное, ведь он твой отец.

— Гад он, а не отец. Бешеная крыса, — сказал Буратино.

— Родителей, браток, не выбирают, — сказал Говорящий Сверчок, на том они и успокоились.

Буратино лёг спать, но теперь уже сон не шёл. Обида и злость душили мальчишку, и в его голове возникали картины мести, одна кровавее другой. Надо признаться, ни одна из картин не носила летального характера, везде папа Карло был наказан, но не до смерти. И, насладившись виртуальной местью, мальчик всё-таки заснул.

Глава 3

Бизнес и новые технологии

Утром следующего дня, едва позавтракав, Буратино помчался к тётке Джульетте, так как Говорящий Сверчок поставил перед ним задачу: выяснить конструкцию устройства, производящего самогон, а также выяснить сочетание ингредиентов, входящих в напиток.

«Просто какой-то промышленный шпионаж», — говорил себе Буратино. И, чувствуя себя шпионом, улыбался. Честно говоря, он рассчитывал на поддержку своей «агентуры» в лице Серджо и Фернандо. Буратино считал эту задачу выполнимой, во всяком случае реальной, но он вспоминал слова Говорящего Сверчка насчёт самой тётки Джульетты.

— Ничего этого будет не нужно, если нам удастся заполучить саму тётку Джульетту, — напутствовало насекомое, — запомни, парень, уговорив Джульетту, ты убьёшь сразу двух зайцев. Во-первых: безболезненно уберёшь конкурента, а во-вторых: получишь доступ к технологиям. Так что, как говорили древние, вложи в сердце яд, а в уста мёд.

— Это в каком смысле яд? — не понял Буратино.

— Болван, неужели не ясно? Сам языком трещи без умолку о том, какая тётка Джульетта хорошая, и, прости Господи, симпатичная женщина, а глазами зыркай, как устроен аппарат и как организовано производство, и какие в дело идут продукты. Понял?

— Понял, — сказал Буратино и на всякий случай взял с собой листок бумаги и карандаш, чтобы по шпионскому правилу сделать чертёж.

— И ещё, ты не сильно-то расстраивайся по поводу вчерашнего случая с отцом, это всё только закаляет характер. А вот что с ним делать, с животным этим, мы уж придумаем. А деньги теперь ты умеешь зарабатывать.

— Деньги, конечно, жалко, — сказал Буратино, — не на халяву же достались, но дело не в них. Вы уж подумайте, синьор Говорящий Сверчок, как мне этого жлоба урезонить? Хотя деньги всё-таки жалко.

— Запомни одну фразу, её повторял Потёмкин-Таврический: «Деньги — вздор, люди — всё. Деньги наживёшь, были бы только идеи, силы и коллектив». А сейчас беги и уболтай тётку Джульетту.

И вот Буратино бежал, бежал парень и несли его крылья силы и желание горы своротить. Ещё не добежав до дома синьоры Джульетты, Буратино увидел кучкующихся спозаранку страждущих. Сегодня их было немало. Да и понятно, утро было воскресное. От субботних возлияний у бедолаг остался только злой дух от всего тела, головная боль, да дыры в карманах и прочих частях туалета. Страждущие лениво суетились и, подобно волкам, сбивались в стайки по трое. А наиболее неимущие организовывали стаи и побольше.

Тётка Джульетта руководила всем этим броуновским движением из-за забора:

— А ну отойди от забора, скотина безрогая. Как забор починить вас нету, а как виснуть — вы тута. Денег должен мне уже две недели, а ещё на заборе виснешь. А мне его потом