Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Она выпрямилась и подала знак двум матросам, которые тем временем доставили ее багаж к замку. Мужчины потащились вслед за ней, глазея вокруг, как любой человек, который впервые проник в огромное здание. Стражи приветствовали Эббу кивком головы. Она гордо прошла, цокая каблуками, по внутреннему двору, постоянно здороваясь со встречными – мужчины прикасались к шляпам, а женщины делали книксен, – и однажды сама присела в книксене, когда мимо нее промчался неуклюжий рейхсканцлер Оксеншерна, по обыкновению втянув голову в плечи и надвинув круглую шляпу на самые брови. Лестницу, ведущую наверх, ко входу, и украшенную арками, она преодолела почти бегом. Не останавливаясь, она вошла в здание, быстро осмотрела себя в зеркалах на стенах, убрала локон со лба под шляпку, провела рукой по роскошным кудрям, ниспадавшим рыжеватым водопадом на плечи, покусала губы, чтобы сделать их поярче, и тайком вздохнула из-за того, что вместо этого у нее раскраснелись щеки, как у какой-нибудь крестьянки. Как и всякая придворная дама, она рано научилась не проявлять чувств на людях и освоила отчасти сонное, отчасти скучающее выражение лица, которое маскировало любые признаки самоуверенности, упрямства или смелости. Но ее раскрасневшиеся щеки и сверкающие глаза каждый раз выдавали ее с головой. Это было первое, что сказала ей королева Кристина, когда четыре года назад ее привели ко двору: «Вам можно заглянуть прямо в душу, мадемуазель!» Прошло какое-то время, прежде чем Эбба сумела преодолеть ужасное смущение и понять, что эти слова не были выговором. Тем не менее ей иногда хотелось владеть собой в совершенстве, подобно королеве, чья маска невозмутимости была безупречной. Многие считали Кристину непривлекательной из-за робкой улыбки и почти всегда полуприкрытых темных глаз, которыми она смотрела на собеседника снизу вверх, из-под занавеси великолепных кудрей. Они не видели, как однажды королева сняла маску перед своими приближенными и позволила им тоже заглянуть ей в душу, душу страстной женщины, решившей превратить многочисленные раны, нанесенные ей в детстве, в свое преимущество.

Матросы, торопливо следуя за Эббой, облегченно вздохнули, когда она остановилась перед двойной дверью и они смогли поставить свой груз. Алебардисты кивком поздоровались с ней, а когда она подняла брови и указала на двери, кивнули еще раз. За дверями располагался большой зал, и там уже находилась королева, готовая дать аудиенцию блудной сестре. Эбба помахала рукой пажу, который спускался по лестнице и хотел повернуть обратно, когда она посмотрела на площадку.

– Проводи этих людей в мои палаты и проверь, чтобы они аккуратно поставили сундуки. Затем иди с ними к кораблю и разыщи мою горничную. Пусть разберет гардероб и позаботится о том, чтобы матросы получили приличное вознаграждение.

Паж смиренно кивнул; матросы просияли и, широко улыбаясь беззубыми ртами, сказали:

– Тысяча благодарностей, графиня, ваше светлейшее величество, принцесса!

Эбба не обратила на них внимания. Она бегло осмотрела свою одежду, которая всю поездку пролежала в сундуке, дожидаясь момента возвращения домой, вздохнула по поводу неизбежных помятостей и немного покружилась на месте. Один из стражей убрал руку с алебарды и указал ей на поясницу, и Эбба завела руки за спину и несколько раз дернула за кромку жакета, пока тот не лишился складок. Страж подмигнул ей, и она ответила ему тем же. Затем распахнула двери, быстро прошла до середины зала, услышала, как затихло приглушенное бормотание, нервно сглотнула и почувствовала, что лицо ее покраснело, как спелое яблоко. Она повернулась к небольшой группе роскошно одетых женщин, в окружении которых стояла королева Кристина, и присела в глубоком реверансе. Ее сердце колотилось как сумасшедшее. Еще несколько церемониальных мелочей, и она покинет этот зал и наконец сможет вкусить поцелуи, о которых мечтала, когда корабль еще только пришвартовывался, насладиться прикосновениями, которых ей так не хватало и которые она тщетно пыталась заменить касаниями собственной руки в темноте ночи. Она посмотрела королеве в глаза и постаралась сосредоточиться на сообщении.

– Самое удивительное в этих мирных переговорах, – заметила Эбба, после того как церемониальные мелочи закончились и королева с кружком советчиков удалилась в свой кабинет рядом с залом, – то, что они так близки к завершению, как никогда ранее, но, тем не менее, малейший повод может повлечь за собой их провал и сделать войну бесконечной.

В круг приближенных королевы входило с полдесятка человек, и все они были мужского пола, за исключением Эббы и главы государства. Двадцатидвухлетняя королева из антипатии к «бабскому кудахтанью и глупым выдумкам» никогда не делала секрета из таких вещей, как политические акции или ведение войны. Если заходила речь о принятии решений, которые касались всего королевства, мало к кому из женщин она бы обратилась за советом. Эбба узнала, что Аксель Оксеншерна больше не принадлежал к тесному кругу Старый канцлер учил Кристину политике и государственному праву с детских лет, пока неожиданно не заметил, что вместо умной марионетки создал самостоятельно думающую высокообразованную королеву. Его попытки надеть на нее узду привели к отчуждению, из-за которого канцлера исключили из круга самых приближенных людей королевы. Магнус Делагарди был фаворитом королевы до тех пор, пока не сочетался браком с ее кузиной, не ставя ее величество в известность (не говоря уже о том, чтобы просить высочайшего соизволения), и теперь также более не входил в этот круг. Напротив, французский посол Пьер-Эктор Шаню был допущен в круг, как и епископ Стренгнеса Иоганн Маттие, протестант и мечтатель, искренне убежденный в том, что многочисленные протестантские религиозные течения можно объединить в одно-единственное. Как и Якоб Делагарди, младший брат Магнуса, которого не коснулся гнев Кристины из-за измены предыдущего фаворита. У Якоба имелись все положительные качества старшего брата – интеллект, находчивость, красивое лицо и отточенные манеры, – однако не было его отрицательных качеств, а именно сладострастия и абсолютной ненадежности, даже когда речь заходила о таких вещах, как верность или преданность. Эбба украдкой покосилась на него, и Якоб поднял глаза и ответил на ее взгляд. Его глаза вспыхнули, и он улыбнулся, как маленький мальчик. Эбба подавила улыбку, появившуюся было на губах, и сконцентрировалась на докладе. Она не была уверена, что именно можно рассказать из подслушанного в Мюнстере и Оснабрюке. В последнее время в круг приближенных Кристины также входили двое мужчин в черных рясах и треугольных шляпах: члены Societas Jesu. Она никак не могла понять, что им здесь нужно. Кажется, Иоганн Маттие разделял ее беспокойство: он постоянно покашливал, как будто от иезуитов исходил неприятный запах.

– В чем причина? – спросила Кристина.

Беседа велась по-французски, хотя посол Шаню превосходно владел шведским языком. Это было одно из дипломатических положений протокола, которому Кристина охотно следовала, чтобы доказать свое знание иностранных языков.

– Помимо непонятных закулисных интриг кардинала Мазарини, абсолютной глупости графа Оксеншерны, стараний нунция Киджи не вызвать ни у кого неудовольствия, холерической надменности посредника императора Исаака Вольмара, близорукости императора Фердинанда (который предпочел бы потерять всю империю, лишь бы не отдавать крестьянскую усадьбу на принадлежащей Габсбургам территории), зависти Адриана де Паува, пышности герцога Орлеанского, жесткости испанского посланника Гаспара де Бракамонте-и-Гусмана, графа де Пеньяранда, который всегда настаивает на том, чтобы к нему обращались по полному имени…

Пьер-Эктор Шаню наклонил голову и улыбнулся.

– Меткая характеристика, как и обычно, графиня Хорн.

– Помимо этого? – спросила королева Кристина.

– Ничего, – ответила Эбба. – И это самое странное. Мир нужен всем, насколько мне удалось узнать, и все хотят заключить его. Задержка лишь в мелочах…

– Вся трудность как раз и заключается в мелочах, – заметил Иоганн Маттие и снова покашлял, когда иезуиты обменялись короткими взглядами.

– Вы предвосхитили мои слова, – сказала Эбба.

– Что?

– Такое впечатление, будто сам дьявол постарался свести на нет все усилия. Иногда мне кажется, что это действительно Армагеддон, битва, которая не закончится, пока вся жизнь на свете не исчезнет.

– О! – произнесла королева; вид у нее был озадаченный.

– Каковы ваши рекомендации, графиня? – спросил Шаню.

– В мои функции не входит давать рекомендации. Я просто наблюдала. Вскоре я передам свои заметки вашему величеству.

– Наблюдала… – пробормотал один из иезуитов.

Эбба перевела взгляд на него.

– Вы хотите нам что-то сообщить, отче? – спросила она.