Гала. Как сделать гения из Сальвадора Дали - Софья Бенуа

Благодаря обожанию близких, Дали и в самом деле начинает чувствовать себя маленьким самодержцем. Он любит играть в короля. Нацепив на себя самодельную корону и карнавальный костюм, он расхаживает по дому и отдает приказания. К его словам прислушиваются, его поступки одобряют.

В своей семье маленький Дали — центр вселенной, отец и мать в нем души не чают

Нам рассказывают такую историю. В детстве Дали был сообразительным, но заносчивым и неуправляемым ребенком. Однажды он затеял скандал на торговой площади ради леденца, вокруг собралась большая толпа любопытных и сочувствующих, и полицейские попросили хозяина лавки открыть ее во время сиесты и подарить-таки капризному, непослушному мальчику леденец. Дали всегда добивался своего капризами и симуляцией, всегда стремился выделиться и привлечь к себе внимание. Многие считали эти черты характера Сальвадора неприятными, несносными, ненужными, пока в дело не вмешалась Гала, превратив эти недостатки в достоинства уникальной взбалмошной натуры.

Будучи уже истинно знаменитым, художник напишет несколько книг, предельно откровенно признаваясь в своих претензиях к миру, своих слабостях, фобиях и ожиданиях. В его книге (или все же дневнике?) «Тайная жизнь Сальвадора Дали» в главе «Истинные воспоминания детства» описывается следующее:

«Закрываю глаза и ищу в своей памяти то, что явится мне произвольно и зримо. Вижу два кипариса, два больших кипариса, почти одного роста. Тот, что слева, все же чуть пониже, и клонится верхушкой к другому, который, наоборот, высится прямо, как латинское «i». Я смотрю на них в окно первого класса школы Братьев в Фигерасе — этап, следующий за пагубными педагогическими опытами г-на Траитера. Окно, обрамляющее эту картину, открывалось только после обеда, но с этой минуты целиком поглощало мое внимание. Я следил за игрой тени и света на двух деревьях: перед самым заходом солнца острая верхушка правого кипариса темно-красная, как будто ее залили вином, а левый уже в тени и весь как черная масса. Звенел колокол Анжелюса — и весь класс стоя хором повторил молитву, которую наизусть читал тихим голосом Старший брат, сложив руки перед грудью. Кипарисы таяли в вечереющем небе подобно восковым свечам — и это было единственное, что давало мне представление о течении времени, прошедшего в классе. Если у г-на Траитера я то и дело отсутствовал, то в новом классе — в том-то и заключалась разница — мне надо было бороться с доброй волей Братьев, усердно, а порой и жестоко пытавшихся научить меня прилежанию. Но я не желал, чтобы меня трогали, чтобы со мной говорили, чтобы «беспокоили» то, что творилось во мне. Я продолжал витать в облаках, как и у г-на Траитера, и, догадываясь, что моим грезам грозит опасность, все больше цеплялся за них, как за спасательный круг. Вскоре кипарисы совсем растворялись в вечерних сумерках, но и тогда, когда исчезали их очертания, я продолжал смотреть туда, где они стояли. Справа в коридоре, ведущем в класс, зажигали свет, и сквозь стеклянную дверь мне были видны написанные маслом картины, висящие на стенах. Со своего места я видел только две картины: одна изображала голову лисы, вылезающей из норы и держащей в пасти дохлого гуся, другая была копией «Анжелюса» Милле.

Портрет сестры. Художник Сальвадор Дали. 1925 г.

Эта картина вызывала во мне беспричинный страх, такой пронзительный, что воспоминание о двух неподвижных силуэтах сопровождало меня в течение многих лет, вызывая одно и то же чувство подавленности и тревоги. Это тянулось до 1929 года, когда картина исчезла из моей памяти. Тогда же я нашел другую репродукцию и был заново охвачен подобной тревогой. Изображение снова навязчиво преследовало меня, и я стал записывать психологические явления, которые следовали за его восприятием, затем вдохновляясь на свои поэмы, картины, композиции. Наконец я написал эссе, которому еще предстоит выйти в свет: «Трагический миф «Анжелюса» Милле», который я считаю одним из главных документов далинийской философии.

«Анжелюс» вызывал у меня тревогу и одновременно скрытое наслаждение, которое проникало мне куда-то под кожу, как серебристое лезвие ножа. Долгими зимними вечерами, когда я ждал нежного звонка колокольчика, извещавшего о конце уроков, мое воображение постоянно охраняли пять преданных стражей, могучих и величественных: слева от меня два кипариса, справа — два силуэта «Анжелюса», а передо мной — Бог в лице молодого Христа, пригвожденного к кресту из черного дерева, стоявшего на столе Брата. У Спасителя на коленях было два страшных рубца, прекрасно инкрустированных блестящей эмалью, которая позволяла увидеть кость под кожей. Ноги Христа были грязные, противного серого цвета: ежедневно каждый из нас перед уходом целовал волосатую руку Старшего, а затем должен был обязательно коснуться черными от чернил пальцами раненых ног Распятого».

Портрет моего умершего брата. Художник Сальвадор Дали. 1963 г.

Если эти воспоминания (а подобных откровений мы обнаруживаем сотни страниц в книгах Дали) искренни, то теперь нам понятны и образы, появившиеся на полотнах художника в зрелом возрасте. Они — не только его фантазмы, не только его воплощенные сны, но фобии и воспоминания.

Однажды родители Сальвадора привезли сына погостить к своим друзьям Питхотам; в их летнем имении, находящемся недалеко от Фигераса, мальчик впервые увидел картины, написанные художником-импрессионистом Рамоном Питхотом. Работы так потрясли Сальвадора, что он тоже решил заняться рисованием. Теперь для него не существовало более важного дела, чем упражнений в рисовании. В округе начинают говорить, что малыш Дали пишет красками с колыбели. Как и Макс Эрнст, Дали не получил специального образования, но он талантлив и развивает свои способности каждодневным упорным трудом. В доме отца у него появилась отдельная комната, которую с правом можно назвать мастерской. В то время, когда в ней работает Сальвадор, никто не смеет заходить туда.

Проучившись недолгое время в Мадридской академии искусств Сан-Фернандо, Дали решил забросить академическое учение раз и навсегда и совершенствоваться самостоятельно. По правде сказать, юношу просто выгнали из высшей школы за скверный характер, неповиновение и отрицание авторитетов.

Будучи зрелым человеком, Дали выпустил книгу «50 магических тайн», где привел десять правил для тех, кто стремится стать настоящим художником. Все его выводы сделаны на собственном опыте. Конечно, есть среди «правил» и эксцентричные, типа: «Художнику лучше быть богатым, чем бедным». Но есть и те, в которых раскрываются тайны восхождения Дали к вершинам искусства. «Начинай учиться рисовать и живописать подобно старым мастерам; потом сможешь делать, что захочешь, но все будут уважать тебя». Сам Дали с уважением относится к знаменитым испанским художникам, он любит работы Гойи, Веласкеса, Вермера, всех импрессионистов, и по многу часов копирует их, постигая тайны мастерства великих предшественников. Традиция для Дали не пустое понятие. В отличие от многих современников, отрицающих классицизм, отметающих прошлое, в той же книге «50 магических тайн» автор утверждает: «Если ты принадлежишь к тем, кто верит, будто современное искусство превзошло Вермера и Рафаэля, брось эту книгу и пребывай в своем блаженном идиотизме».