Шестеро обреченных - Станислас-Андрэ Стиман

— Да, так будет лучше! — сказал месье Воглер и. положив руки на стол, принялся постукивать пальцами по бювару.

— Впрочем, у нас нет доказательств того, что Тиньоль в настоящее время мертв... Быть может, он сбежал?..

— Я не смею на это надеяться, — ответил месье Ванс.

— А дало ли какие-нибудь результаты исследование криптограммы на груди Жернико?

И тут месье Воглер с удивлением отметил, что лицо его собеседника помрачнело. Казалось, что тот неожиданно занял оборонительную позицию.

— Нет, так ничего и не удалось расшифровать. Весьма странная вещь — эта татуировка... Не менее странной выглядит и обнаруженная на теле Жернико рана...

Месье Воглер удивленно поднял брови:

— Какая еще рана?

— Рана на предплечье. В день возвращения у Жернико ее не было. Очевидно, она была нанесена ему уже после похищения... Это, несомненно; всего лишь деталь. Тем не менее, не исключено, что, благодаря именно этой детали, я смогу вскоре увидеть искорку света в этом деле.

— Постарайтесь сделать, так, чтобы эта искорка поскорее превратилась в фейерверк! — весьма метко ответил следователь, которому уже порядком поднадоело выслушивать все это, и он горел нетерпением продолжить прерванное чтение книги по мирмекологии. Месье Воглер подытожил:

— Извините, что я принял так близко к сердцу упреки, адресованные вам прессой. Я не сомневаюсь, что в самом ближайшем будущем вы распутаете это дело.

— А вдруг появится еще одна жертва?

Следователь сделал жест, который должен был означать, что, чему быть, того не миновать, и месье Ванс, не задавая больше никаких вопросов, удалился к себе в кабинет.

Лицо его было суровым, взгляд горел. Все его поведение красноречиво свидетельствовало о том, что он, по любимому выражению полицейских с той стороны Ла Манша, намеревался «пощипать перышки».

Глава XVIII

Тайна Асунсьон

— Присаживайтесь, мадам, — сказал месье Ванс. Сидевшая перед ним и была третьей персоной, имя которой он час тому назад отказался сообщить следователю.

— Покорнейше прощу простить меня за то, что я вызвал вас сюда... Но у меня на сегодня назначено столько допросов, что я просто не смог найти времени, чтобы заглянуть к вам...

Говоря это, он в упор смотрел на посетительницу и, несмотря на свое предубеждение к женщинам вообще, а к хорошеньким, в частности (друзья открыто называли его женоненавистником), — невольно испытывал восхищение перед этой молодой особой.

Ее черного цвета туалет был верхом изящества и вкуса и, если бы не огромная, рыжего цвета хризантема, украшавшая корсаж, то можно было бы подумать, что женщина в трауре. Месье Ванс с некоторой досадой отметил, что она чувствовала себя настолько спокойно, словно пришла в гости к ближайшей подруге. Он сразу понял, что ему предстоит трудная игра, и допрос этой женщины крайне сложно будет довести до желаемого результата.

Очаровательно улыбаясь, Асунсьон первой начала этот предстоящий недружелюбный диалог:

— Месье Ванс, вы можете, отбросив какую бы то ни было щепетильность, провести допрос по всем правилам, — сказала она своим певучим голосом, неизменно очаровывавшим собеседника. — Я даже начала проявлять некоторое удивление по тому поводу, что полиция до сих пор не заинтересовалась мною как следует. Но, очевидно, исчезновение покорителя Атлантики Убера Тиньоля толкнуло вас на крайние меры...

— Что вы хотите этим сказать, мадам?

— Только одно, что меня вовсе не удивило бы, если, в свою очередь, и на меня пало бы подозрение. Такова участь невинных — попадать под подозрение, а вот негодяи обычно разгуливают на свободе. Словом, вы видите перед собой женщину, готовую искренне ответить на все ваши вопросы, даже на самые нескромные. Знайте также, что вы можете открыто, без всяких предосторожностей, говорить со мной обо всем, что касается исчезновения Марселя... я хотела сказать: исчезновения моего жениха... Месье Сантер уже рассказал мне, в каком виде,,. обнаружили его тело...

Жест месье Ванса показал, что он испытывает чувство неловкости. Он почувствовал превосходство этой женщины, которая всегда относилась к нему с симпатией.

То достоинство, с которым она вела себя, а главное, то, что она не делала ни малейших попыток ускользнуть от вопросов детектива, не позволяло ему действовать так жестко, как он намеревался это делать вначале.

Мог ли он сказать своей посетительнице, что подозревает ее в той же мере, что и Сантера, и Перлонжура? И как он осмелится задавать ей вопросы, касающиеся ее личной жизни, в то время, как убийство ее возлюбленного должно было отозваться жгучей болью и обидой и что она будет стараться не выказывать своих страданий?..

Еще раз внимательно посмотрев на Асунсьон, месье Ванс удивился, с какой тщательностью был подобран ее туалет. Испытывая такие жестокие страдания, благодаря которым, как казалось инспектору, она стала еще привлекательнее, Асунсьон все же не забыла о своем горе, о чем свидетельствовала полнейшая гармония красок и линий ее туалета. Почему так? Есть такие женщины, — подумал месье Ванс, — которые никогда не раскрывают свою душу, но если уж раскрывают, то целиком и полностью... Однако, этот аргумент убедил его лишь отчасти, и он начал злиться на эту женщину, боль которой настолько велика, что не давала повода к жалости..

— Так о чем же вы хотите спросить у меня, месье — Ванс? — тихо продолжала Асунсьон. — Быть может, вы хотите узнать, где я находилась в то время, когда убивали Намотта и Грибба? Что касается убийства моего жениха, то вам известно, что я находилась рядом с ним в тот момент, когда в него выстрелили...

Месье Ванс поднял руки вверх, желая тем самым сказать, что его интересует вовсе не это. Он чувствовал себя жалким и смешным. Неожиданно ему открылась вся безосновательность собственных подозрений. Какое отношение эта хрупкая, молодая женщина могла иметь к убийствам Намотта и Жернико? Однако, версия о сообщнике, существование которого совсем не исключено, подталкивала его к новым вопросам. Он почему-то был уверен, что Асунсьон знает об исчезновении своего жениха куда больше, нежели рассказывает. Ведь похищение Жернико было настолько же невероятно фантастическим, насколько и то положение, в котором она была обнаружена, лежащая на полу с обернутой холстом головой! Очень уж не вяжется этот обморок с образом человека, столь стойко перенесшим все последующие испытания. А не было ли все это розыгрышем? Наконец, размышляя об убийстве Грибба, месье Ване с некоторой наивностью подумал: испанки наверняка хорошо орудуют стилетом...

Но, остановив взгляд на длинных изящных руках молодой женщины, он снова устыдился своих мыслей. Что могла выгадать эта женщина в случае гибели ее жениха и всех друзей?.. Инспектор решил во что бы то ни стало выяснить хотя бы этот вопрос.

— Вы видите, что я пребываю в полнейшем замешательстве, — приветливо сказал он. — Я бы многое отдал, чтобы оградить вас от этого испытания. Однако общественное мнение высказывает законную тревогу по поводу такого количества убийств. Теперь мы не можем отступить ни перед чем во имя того, чтобы пролить свет на это дело. Ваше разрешение задавать вам самые нескромные вопросы лишило меня последних сомнений...

Стараясь не смотреть на молодую женщину, месье Ванс продолжил:

— Для меня не остался незамеченным тот интерес, который в последнее время проявляют к вам Сантер и Перлонжур. Из этого, в конце концов, начнут делать разные выводы, возможно и ошибочные, спешу это признать... Тем не менее, это заставляет меня спросить у вас, не намерены ли вы в один прекрасный день стать женой одного из них?..

Коварный вопрос! Однако реакция Асунсьон, — Сантер, как и Перлонжур, неоднократно имели возможность убедиться в этом, — в девяти случаях из десяти обманывала ожидания.

— Пока еще нет! — просто ответила она своим теплым певучим голосом. — Кстати, у меня возникло одно сомнение... Я не видела раньше необходимости рассказывать следствию всю правду...

Инспектор с интересом посмотрел на свою посетительницу:

— Не хотите ли вы сказать, что скрыли от следствия нечто, что могло бы?..

Прежде чем продолжить, она сделала паузу:

— Он был моим мужем.

Месье Ванс откинулся на спинку стула. Это запоздалое признание открыло для него перспективы, о существовании которых он и не подозревал.

— Вы, вероятно, знаете, что с Марселем я познакомилась на Бермудских островах, — продолжала молодая женщина, — Не успели мы познакомиться, как он признался мне в любви. А на следующий день он должен был отправляться в Чарльстон. На борту его судна находился один проповедник-миссионер. Марсель попросил моего согласия на немедленное соединение наших судеб. Разумеется, и речи быть не могло о том, чтобы я разделила его полную приключений и опасностей жизнь. Но таким образом он рассчитывал прочно привязать меня к себе. Эта женитьба являлась для него залогом того, что я буду верно ждать его и должна буду, в некотором роде, придать ему бодрости и сил для того, чтобы преуспеть в ближайшем будущем... Ему быстро удалось склонить меня к этому браку, и мы соединили наши судьбы за несколько минут до его отъезда...