Всего один взгляд - Харлан Кобен

— Он снова подал прошение об условно-досрочном, — желчно сказал Веспа. — Уэйд Ларю.

Грейс поняла и без пояснения.

В подстрекательстве к массовым беспорядкам, которые привели к давке и гибели людей, обвинили Уэйда Ларю, ныне заключенного тюрьмы «Уолден» возле Олбани, штат Нью-Йорк. Именно он произвел несколько выстрелов, вызвавших панику. Интересны были доводы защиты: несмотря на то, что Ларю задержали с принадлежавшим ему пистолетом в руках, на то, что пули, как подтвердила экспертиза, были выпущены из этого пистолета, несмотря на наличие свидетелей, видевших, как Ларю стрелял, адвокаты настаивали, что их подзащитный этого не делал. А если даже стрелял, то в состоянии сильнейшего алкогольного и наркотического опьянения и ничего не помнит. В качестве убойного аргумента — на случай если здравый смысл присяжных все же не дрогнет под грузом веских доводов защиты — адвокат клялся, что Уэйд Ларю не мог предвидеть, что пара выстрелов из пистолета оставит после себя восемнадцать погибших и десятки покалеченных.

Случай признали неоднозначным. Обвинители требовали наказания как за восемнадцать убийств при отягчающих обстоятельствах, но присяжные не согласились с такой точкой зрения, и адвокату удалось свести дело к обвинению в восемнадцати непредумышленных убийствах. Приговор, кстати, мало волновал общественность; все знали — в «Бостон-Гарден» погиб единственный сын Карла Веспы и помнили, что началось, когда в автомобильной аварии погиб сын мафиози Готти: водитель второй машины, отец семейства, пропал, как в воду канул. Все ждали, что Уэйда Ларю постигнет та же участь, и готовы были встретить подобный исход рукоплесканиями.

Сначала Ларю держали в «Уолдене» в одиночке. Грейс не следила за развитием событий, но знала, родители погибших, включая Карла Веспу, созваниваются и переписываются — им требовалось время от времени видеться. Выжившая Грейс чувствовала себя погребальной урной с незримыми останками умерших. Огромный эмоциональный груз — чудовищная, невозможная ответственность, наложенная на долгое и трудное физическое восстановление, — стал основной причиной ее отъезда за границу.

Через несколько лет Ларю перевели в общую камеру. Ходили слухи, что сокамерники избивают его и насилуют, но отчего-то он был все еще жив. Карл Веспа не стал лишать Ларю жизни — может, из милосердия, а может, и наоборот, если вдуматься.

— Он наконец перестал заявлять о своей невиновности, слышишь? — продолжал Веспа. — Признает, что стрелял из пистолета, но говорит, просто выпускал пар — очень уж расстроился, когда погасли огни на сцене.

Это походило на правду. Грейс видела Уэйда Ларю всего раз — ее вызвали в суд как свидетельницу. Ее показания ничего не добавили к его вине или невиновности — она не помнила даже давки и тем более не могла указать на того, кто пальнул в воздух, — но, безусловно, вызвали нужные эмоции у присяжных. Однако Грейс не хотела мести и навсегда вычеркнула из памяти Уэйда Ларю, по сути, ничтожество и мелкого хулигана, достойного скорее жалости, чем ненависти.

— Думаешь, его выпустят? — спросила она.

— У него новый адвокат. Очень ловкая мадам.

— И если она добьется его освобождения…

Веспа улыбнулся:

— Не верь всему, что обо мне печатают. Кроме того, в случившемся той ночью следует винить не только Уэйда Ларю.

— Как это?

Веспа ограничился лишь туманной фразой:

— Как я уже говорил, проще показать.

По его тону Грейс поняла — лучше сменить тему.

— Почему вы назвались холостяком?

— Что?

— Вы сказали моей подруге, что не женаты.

Веспа пошевелил пальцами. Обручального кольца не было.

— Мы с Шэрон развелись два года назад.

— О, мне жаль!

— У нас давно не клеилось, — пожал плечами Веспа, глядя в сторону. — А как твоя семья?

— Ничего.

— Что так неуверенно?

Грейс промолчала.

— По телефону ты сказала, тебе нужна моя помощь.

— Да.

— Так что случилось?

— Мой муж… — Грейс запнулась. — Мне кажется, он попал в беду.

И она рассказала Веспе о произошедшем. Он смотрел вперед, избегая встречаться с ней взглядом, иногда кивая, но его кивки странно не совпадали с тем, что она говорила. Выражение его лица не менялось, что было странно: Веспа отличался живостью мимики. Когда Грейс закончила, он долго молчал.

— А тот снимок у тебя?

— Да. — Она протянула ему фотографию, отметив, что рука у него слегка дрожит. Веспа рассматривал снимок целую вечность.

— Могу я его взять?

— Да, я сделала копии.

По-прежнему не отрывая взгляда от фотографии, Веспа спросил:

— Можно задать тебе очень личный вопрос?

— Да, наверное.

— Ты любишь мужа?

— Очень.

— А он тебя?

— Тоже.

Веспа видел Джека лишь однажды. На свадьбу и по случаю рождения Эммы и Макса он прислал им подарки. Грейс всякий раз писала благодарственные открытки, но отдавала подарки благотворительным фондам. Она ничего не имела против общения с Карлом Веспой, однако не хотела, чтобы эта дружба, как говорится, отбрасывала тень на ее детей.

— Вы познакомились в Париже?

— Нет, на юге Франции. А что?

— А как вы встретились снова?

— Да какая разница?

Ответ последовал после чуть заметной паузы:

— Просто пытаюсь понять, насколько хорошо ты знаешь своего мужа.

— Мы женаты десять лет!

— Да я понимаю. — Он двинулся на сиденье. — Вы познакомились, когда ты была на отдыхе?

— Я бы не назвала это отдыхом.

— Ты училась. Писала картины.

— Да.

— А в основном пряталась.

Грейс не ответила.

— А Джек? — не отставал Веспа. — Что он там делал?

— Да то же самое, по-моему.

— Прятался?

— Мне показалось, да.

— От чего?

— Не знаю.

— В таком случае хочешь услышать очевидное?

Грейс молча ждала.

— От чего бы он ни прятался, — Веспа показал на снимок, — это его настигло.

Грейс приходила в голову та же мысль.

— Это было очень давно.

— Как и Бостонская давка. Как и твое бегство. Зато удалось убежать?

В зеркало заднего вида Грейс увидела: Крам смотрит на нее выжидательно. Она промолчала.

— Прошлое не отпускает, Грейс, и ты это знаешь.

— Но я люблю мужа!

Веспа молча кивнул.

— Вы мне поможете?

— Ты же знаешь, да.

По широкой дуге лимузин свернул с Гарден-стейт, и впереди Грейс увидела увенчанное крестом огромное, как самолетный ангар, строение самых незатейливых форм. Неоновая вывеска гласила, что еще остались билеты на концерты с Создателем и что сегодня выступает группа «Вознесение». Крам въехал на стоянку размером с футбольное поле и заглушил мотор.

— Зачем мы сюда приехали?

— Найти Бога, — ответил Веспа. — Или его противоположность. Пошли, я хочу тебе кое-что показать.

Глава 13

Идиотизм какой-то, думала Чарлин, решительно направляясь во двор Фредди Сайкса. Скорее всего она взвинчивает себя и преувеличивает опасность, изголодавшись по приключениям в своей пресной жизни. Но с другой стороны — и что? Если подумать, что самое худшее с ней случится? Ну, узнает Майк, ну, уйдет из семьи, тоже мне, конец света…

Неужели ей хочется, чтобы все открылось?

Все, пора кончать с этим любительским самоанализом. Нет ничего плохого в том, чтобы на минутку заглянуть к соседу. Два года назад Майк поставил на заднем дворе сплошной забор в четыре фута высотой, хотя ему хотелось изгородь повыше. По городским правилам запрещалось устанавливать высокие заборы, если на участке нет открытого бассейна.

Со странным чувством Чарлин впервые открыла калитку в заборе, разделявшем их дворы. Прежде она к ней не подходила.

Приближаясь с тыла к жилищу Фредди, Чарлин впервые рассмотрела, насколько дом неухожен и стар. Краска облупилась, газон сто лет не подстригали, через потрескавшийся бетон дорожки проросли сорняки. Повсюду виднелись проплешины сухой травы. Обернувшись, Чарлин взглянула на свой дом — она никогда не видела его в таком ракурсе. Он тоже выглядел старым и обветшалым.

Чарлин ступила на порог черного хода.

Так, теперь что?

«В дверь стучи, безмозглая!»

Чарлин постучала — негромко и деликатно. Ответа не последовало. Она забарабанила кулаком. Тихо. Чарлин приложила ухо к двери, словно в надежде расслышать приглушенный крик или что-нибудь в этом роде.

Из недр дома не доносилось ни звука.

Шторы по-прежнему были опущены, но справа и слева они прилегали неплотно, позволяя кое-что разглядеть. Чарлин прижалась лбом к оконному стеклу. Потертый ядовито-зеленый диван в гостиной напоминал бесформенный полуоплывший сугроб. Угол занимало идиотское виниловое кресло. Взгляд немного отдыхал на новом телевизоре. На стене висели старые рисунки, изображавшие клоунов. Пианино было сплошь заставлено старыми черно-белыми фотографиями: свадебная — должно быть, родители Фредди, неотразимый красавец жених в военной форме, рядом — он же, с младенцем на руках и широкой счастливой улыбкой. На других снимках молодого человека уже не было, только Фредди, один или с мамашей.