Смоленское направление 2 - Алексей Борисов

– Медвежонок, подумай сам …, Сбыслав сидит на воске, ты на мёде, понял, к чему я веду? – Любушка полулежала на перине, положив голову мужа к себе на колени, не забывая гладить его по голове.

– Ээ …ммм… нет. – Пробормотал боярин.

– Мёд, воск, пчела, Вы должны быть вместе, словно в улье. А Строган, он скользкий, как гадюка болотная. – Женщина игриво пощекотала мужа за ушком.

– А пчела кто? – Михайло стал приподниматься, убирая голову с колен жены.

– Ой, пусти … медведь. Пчела это дочка Сбыслава, ой …– Любушка утонула в объятиях мужа.

– Господи, как хорошо иметь умную жену. – Подумал Сытинич, целуя в сахарные уста любимую.

После жарких объятий, Любушка послала мальца к знакомой свахе, а дабы гонец не бежал с пустыми руками, то был передан горшочек с мёдом, завёрнутый в холстину и завязанный на бабский узел.*

( узел типа 'бантик', с торчащими в разные стороны концами, пародия на морской узел)*

Спустя час, сваха вышла через задний двор своего дома, поправила новую поднизь под кикой** и неспешным шагом отправилась прогуляться, случайно свернув на улицу, ведущей к терему Сбыслава Якуновича. Степановна, за свою долгую жизнь, успела соединть сердца двух десяток боярских деток, более полусотни купеческих. Что касалось других сословий, то до них руки не доходили. Вернее – ноги. Сваху иногда просили передавать записки, частенько те, кто не найдя счастья в браке, искал его на стороне. И как это бывает, многие из них – были старыми клиентами Степановны. Вот и сейчас, под головным убором женщины лежал кусочек бересты, адресованный Якуновичу.

(Выходя из дома, женщины надевали шапку с высоким челом, ее называли «кика»; в юго-западных областях – повойник. Под кику поддевали еще один платок, называемый «подзатыльник», или «поднизь». Кокошник одевался поверх, только по праздникам, ну, иногда – похвастаться, когда совсем было невтерпёж).**

Трое суток по реке, полдня на волоке, Ладога, со своим шумным торгом и в конце пути перед нами предстал Ореховый остров. Сама природа подсказывала новгородцам закрепиться на этом участке суши. Но, это будет потом, спустя два поколения, когда Новгородский князь Юрий Данилович, внук Александра Невского, в 1323 году построит здесь крепость. Пока что, одинокая вышка, в точности скопированная с крепости у камня под Смоленском, встречала нас, окружённая лесом. Невдалеке от неё, на прибрежных волнах, покачивался корабль Бренко. Через оптику было видно, как из лесочка стали появляться вооружённые люди со знакомыми касками на головах.

Строительство, начатое Пахомом Ильичом – впечатляло. На западной оконечности острова, где земля, подобно острию копья вспарывала реку, возводили каменную башню, высотою в семь аршин. Рядышком, возле вкопанного в землю столба, огромной кучей лежали булыжники и два деревянных корыта с известковым раствором. Возле них суетился мужичок с верёвкой.

– Готово? – Крикнули сверху.

-Принимай! – Мужичок отошёл в сторону и потянул за свободный конец троса, продетого через примитивный блочок. Корыто с раствором медленно поползло вверх.

– Пахом, ты молодец. За такой короткий срок, и столько успеть сделать. – Похвалить Ильича было просто необходимо.

– Всё просто, Лексей. Помнишь, Хлёд мне двух суздальцев продал?

– Так вроде они иудеи были. – Стал припоминать историю покупки рабов на Готландском подворье.

– Кем они только не были. И иудеями, и саксами и даже немцами. Стыдно им было …, год в неволе томились, а когда до дома сбежали …, сам знаешь, в Суздале сейчас ничего из камня не строят. Сказывали, что даже кору ели, вот и продались одному иудею. – Пахом перекрестился. – Тот пообещал к франкам переправить. Мол, замки там каменные возводить будут, мастера на вес золота. Поверили горемычные, да пирог только с виду сладким оказался.

– Ничего в мире не меняется. – Всё, как у нас.

– Они как на рисунок глянули, тот, что в картах лежал, чуть плакать не стали. Для суздальских каменных дел мастеров важно память о себе оставить, чтоб потомки восхищались …. Оно гордыня, конечно, но какой мастер не хочет, чтоб творение его рук помнили? – Ильич обвёл меня вокруг башни, показывая качество кладки. На первом камне положенном в основании башни, втихаря от всех зубилом было выбито: – Никифор и сын Михайло из Суздаля заложи град на усть Невы нарицаемый Орешек месяца иулия в 29 день.

Зерно, разложенное по коробам, хранилось в пяти амбарах. Как объяснил Ильич, подобный метод упаковки подсказал Гаврила, привезший берестяные корзинки, почти за бесценок из Юрьева монастыря.

– Пахом Ильич, мне сказали, что двадцать тысяч пудов скупили, неужели всё уместилось здесь? – На мой взгляд, на острове находилась только половина.

– Нет, столько было не вывезти. В одну корзину все яйца не складывают, вдруг, пожар, али ещё что-нибудь? Большая часть в монастыре, Алексич пообещал настоятелю, что привезёт чудо-плуг в подарок, хотя монахи просили колокол. – Пахом улыбнулся, своей фирменной улыбкой, после которой становилось понятно – сделку провернул удачно.

Палаточный лагерь окружал амбары по кругу, в центре стоял мой бывший походный шатёр, который в прошлом году был подарен Ильичу. Вдруг возле шатра три раза прозвенел колокольчик.

– Незваные гости? – Спросил у Новгородца.

– Чужаки – два звонка, а это Сбыслав с Гаврюшей с охоты возвертаются. Бренко им кабана проспорил, вот они с утра на тот берег и укатили. – Пахом указал пальцем в сторону Лопского погоста. – У Якуновича сокол есть, но он его с собой не взял – побоялся.

– А предмет спора? Из-за чего весь сыр-бор? – Мне стало интересно.

– Сбыслав сказал, что у сапсанов пары на всю жизнь. Людвиг не поверил, побежал у Гаврюши спрашивать, тот и подтвердил. – Ильич поправил фуражку, готовясь встречать друзей. – Одним словом – немец, хоть и крещёный.

Радости от встречи не было предела. Охотники добыли трёх подсвинков и матёрого секача, весом не менее десяти пудов. Четверо ушкуйников с трудом снесли добычу с насада.

– Еле допёрли, Людвиг рогатину сломал, клычища – в пять вершков, Гаврюша портки порвал. – Сбыслав рассказывал результаты охоты, пытаясь короткими фразами пересказать всё приключение.

– Встаньте возле кабана, так нагляднее будет, что за зверюгу вы убили. – Незаметно снимая троицу на камеру, пусть ребятам будет подарок.

Вечером, у костра я поведал о походе в Смоленск, о том, что к Киеву движется орда кочевников и Русь снова умоется кровью, а тысячи жён, вереницами поплетутся в степь, плача по погибшим мужьям и сыновьям, не сумевших их защитить.

– Не сдюжит Киев. Гордые больно, пупом земли себя считают. Нет в них стойкости нашей. – Гаврила отпил вина и проверил ножиком готовность поджаривающегося на вертеле кабана.

– Отчего не сдюжит? Батька сказывал, правда, давно, что стены высоки и храмов каменных – не счесть. Киевлян много, что муравьёв в лесу. – Возразил другу Якунович.

– За последнее время, все кому не лень, Киев на копьё брали. Дай Бог, уберечься ему в этот раз, только чую …, плохо дело будет. – Пахом срезал кусок мяса с туши и уставил свой взгляд на костяной наконечник стрелы, оставленный в теле животного не столь удачливым охотником. – Видите этот наконечник, так и Киев будет костяшкой тыкать, когда крепкое железо рогатины потребно.

– Рогатина и то сломалась. – Подал голос Бренко.

– Сломалась, твоя правда. Ибо силён враг, но её и одной хватило. Кулаком надо бить, а не перстами растопыренными. От нас земля Русская пошла, объединить Новгород её должен. – Ильич покраснел от волнения, впервые, при друзьях он высказал то, что наболело.

– А ты попробуй, Пахом Ильич. Удача у тебя есть, всё, что ни задумал – получается. – Сбыслав привстал с бревна, заменяющего лавку. – Да только Русь за князем пойти может, за купцом – нет. Ты уж извини, Пахом Ильич.

– Разве купец? Остров, а скоро и крепость, Пахому Ильичу принадлежит, значит, земля у него есть. Дружина – вот она, шесть десятков. Князь Новгородский, его любит, ближником своим при мне называл. Уже не купец он – боярин. – Бренко тоже привстал.

– Сбыслав, Людвиг правильно говорит. Пахом Ильич теперь боярин, я своего друга поддержу, если что. – Теперь привстал и Гаврила.

– Пахом мне тоже люб, и друг он мне, ничуть не меньше, как ты мне Гаврюша. И за боярство его я свой голос дам. Князя искать надо, или своё княжество делать – только так. – Возле костра стояли четверо мужчин, сами того не зная, совершив поворот в истории.

Гюнтер спал лёжа на животе, обхватив подушку обеими руками. Ему снова снилась принцесса на коне, только теперь он знал её имя.

– Гюнтер! Ты мой король. Помоги слезть с коня. – Попросила Нюра.

Ноги вновь обвили страшные корни, между ним и любимой появился Пахом Ильич, сверкнула сталь меча. Но что это, клинок пронёсся рядом, разрубив оковы. Корни рассыпались и превратились в маленьких змей, шипящих и отползающих. До Нюры оставался один шаг, как из земли вырос православный крест. Штауфен проснулся.