Шепот во мраке - Говард Лавкрафт

Напряженно вслушиваясь в звуки голосов, приглушенные солидным междуэтажным перекрытием, я уловил сопровождавшие их шорохи, царапанье и шарканье. Создавалось впечатление, что кабинет буквально кишел живыми существами, причем те, чьи голоса я слышал, составляли лишь малую их часть. Охарактеризовать эти шумы очень трудно за отсутствием подходящего сравнения. Существа передвигались по комнате в разных направлениях, а звук их шагов напоминал странное цоканье, как при столкновении твердых поверхностей – роговых или эбонитовых. Если же подыскать сравнение более конкретное, но менее точное, то казалось, будто по дощатому полированному полу расхаживают, шаркая и топая, люди в разбитых деревянных башмаках. Что за существа нарушили тишину дома и как они выглядели, я не смел и гадать.

Очень скоро я убедился в том, что мне не разобрать ни одной реплики. Иногда отчетливо слышались отдельные слова, среди которых попадались наши с Эйкли имена – особенно когда их воспроизводило механическое устройство, – однако из-за отрывочности фраз мне никак не удавалось понять, в какой связи они назывались. Я и теперь не берусь делать никаких определенных выводов о значении услышанных мною слов; более того, признаю, что испугался тогда скорее собственных домыслов, нежели каких-либо откровений. В одном я был уверен: там, подо мной, происходит какое-то жуткое сборище, но цели и смысл его мне были неясны. Любопытно, что, несмотря на все уверения Эйкли в дружелюбии пришельцев, меня не покидало ощущение чего-то зловещего и сатанинского.

Я продолжал напряженно вслушиваться и вскоре благодаря своему терпению стал четко различать голоса, хотя многого из сказанного по-прежнему не улавливал. Тем не менее я, кажется, сумел распознать характерный для некоторых из говоривших тон речи. В одном из жужжащих голосов, например, безошибочно угадывалась начальственная нотка; а в механическом голосе, несмотря на его неестественную громкость и размеренность, напротив, чувствовалась просящая интонация подчиненного. У Нойза проскальзывали примирительные оттенки. Оценить прочие голоса я не сумел. Знакомого шепота Эйкли не было слышно, но я прекрасно понимал, что такой тихий звук просто не мог пробиться сквозь толстый пол моей комнаты.

Приведу некоторые обрывки фраз и прочие услышанные мною звуки, называя говоривших прямо или условно – насколько удалось определить. Первые членораздельные фразы донеслись до меня от устройства для воспроизведения речи.

Итак:

(УСТРОЙСТВО ДЛЯ ВОСПРОИЗВЕДЕНИЯ РЕЧИ)

«…я взял на себя… вернул письма и пластинку… и дело с концом… учитывая… видя и слыша… черт побери… безличная сила в конце концов… новенький сверкающий цилиндр… Великий Властелин…»

(ПЕРВЫЙ ЖУЖЖАЩИЙ ГОЛОС)

«…когда мы остановились… маленький и человеческий… Эйкли… мозг… сказав, что…»

(ВТОРОЙ ЖУЖЖАЩИЙ ГОЛОС)

«…Ньярлатхотеп… Уилмарт… пластинки и письма… дешевая… обман…»

(НОЙЗ)

«…(труднопроизносимое слово или имя, нечто вроде «Н’гах-Ктхан»)… безвредная… покой… пару недель… наигранный… я же говорил, что…»

(ПЕРВЫЙ ЖУЖЖАЩИЙ ГОЛОС)

«…незачем… первоначальный план… последствия… Нойз присмотрит…

Круглая гора… новый цилиндр… на машине Нойза…»

(НОЙЗ)

«…ладно… все ваше… прямо тут… оставайтесь… место…»

(НЕСКОЛЬКО ГОЛОСОВ ГОВОРЯТ ОДНОВРЕМЕННО, СЛОВА НЕРАЗБОРЧИВЫ.)

(ЗВУКИ МНОЖЕСТВА ШАГОВ, СРЕДИ НИХ ХАРАКТЕРНОЕ ЦОКАНЬЕ ИЛИ ШЛЕПАНЬЕ.)

(СТРАННЫЕ ЗВУКИ, ПОХОЖИЕ НА ХЛОПКИ.)

(ШУМ ЗАРАБОТАВШЕГО ДВИГАТЕЛЯ И ОТЪЕЗЖАЮЩЕГО АВТОМОБИЛЯ.)

Вот и все, что мне удалось услышать, пока я, напряженно замерев, лежал на кровати в верхней комнате усадьбы, затерявшейся среди этих дьявольских гор, – лежал полностью одетый, сжимая в правой руке револьвер, а в левой – карманный фонарик. Как я уже говорил, сна моего как не бывало; но после того, как стихли последние звуки, я еще долго лежал не шевелясь, как парализованный. Откуда-то снизу, издалека, доносилось сухое, размеренное тиканье старинных часов, какие украшали гостиные в домах Коннектикута; а затем раздался наконец неровный храп заснувшего человека. Должно быть, необычное совещание вконец сморило Эйкли. Что ж, ничего удивительного: после такой встречи ему надо основательно отдохнуть.

Да, но как быть мне? Что все это значило и что делать дальше? Если разобраться, то разве мне открылось нечто такое, чего нельзя было предвидеть из совокупности уже известных фактов? Неведомые пришельцы вхожи в дом Эйкли? Ну и что? Я ведь знал об этом. И все же услышанные отрывки фраз до смерти перепугали меня, всколыхнув самые нелепые и дикие опасения, – как же я хотел, чтобы все это оказалось сном, от которого можно в конце концов очнуться. Наверное, интуитивно я почувствовал что-то, еще не дошедшее до моего сознания. Да, но как понимать поступок Эйкли? Ведь он мой друг. Неужели он бы промолчал, если бы мне грозила опасность? Мирное похрапывание внизу выглядело нелепым контрастом моим усиливавшимся страхам.

А может, пришельцы принудили Эйкли сыграть роль приманки, чтобы завлечь меня в горы вместе с письмами, снимками и пластинкой? Чтобы затем покончить с обоими нами разом, потому что мы слишком много знали? Я снова вспомнил о последнем и предпоследнем письмах Эйкли: какое резкое, разительное изменение тона – ведь тогда явно что-то произошло. Чутье подсказывало мне: тут что-то не так – чудовищно не так. Не так, как кажется на первый взгляд. Взять, к примеру, горчивший кофе, который я не стал пить: ведь меня наверняка хотели отравить. В доме действует какая-то скрытая, неведомая сила. Надо немедленно пойти к Эйкли, вразумить его, вернуть ему чувство реальности. Они заморочили ему голову своими посулами эпохальных открытий, но он должен прислушаться и к голосу разума. Нам надо вырваться отсюда, пока не поздно. А если у него не хватит мужества бежать из плена, я воодушевлю его своим примером. Ну а если не сумею переубедить, то по крайней мере уеду один. Думаю, он одолжит мне свой «форд», а в Братлборо я оставлю машину на стоянке. Автомобиль находился в гараже – теперь, когда опасность как будто миновала, дверь гаража не запирали на замок и даже не закрывали; весьма вероятно, что машина окажется на ходу. Неприязнь к Эйкли, которую я внезапно ощутил во время нашей вечерней беседы и которая продолжала преследовать меня в течение всего вечера, теперь вдруг совершенно прошла. Мы, можно сказать, были с ним братьями по несчастью, а потому нам следовало держаться вместе. Понимая, что бедняге сейчас не до разговоров, я очень не хотел его будить – но что мне оставалось делать? При теперешних обстоятельствах нам нужно было убраться отсюда до утра.

Почувствовав в себе наконец силы действовать, я потянулся, возвращая телу упругость движений. Затем, скорее интуитивно, чем преднамеренно соблюдая осторожность, я встал с кровати, нашел свою шляпу, взял чемодан и направился вниз, освещая себе путь фонариком. На всякий случай я по-прежнему сжимал револьвер в правой руке, ухитрившись нести в левой и чемодан, и фонарик. Даже не знаю, зачем мне тогда понадобились все эти предосторожности: ведь я всего-навсего шел разбудить приютившего меня хозяина усадьбы.

Спускаясь на цыпочках по скрипучим ступеням на нижнюю площадку, я еще с полпути заметил, что храп стал намного слышнее: очевидно, хозяин спал в находившейся слева гостиной, куда я до сей поры еще не заглядывал. Справа зияла черная дыра кабинета, откуда ранее доносились жуткие голоса. Распахнув незапертую дверь гостиной, я двинулся на звук храпа по отмеченной лучиком фонаря дорожке, пока тот не уперся в лицо спящего. А в следующий миг, поспешно отведя фонарь в сторону, я начал по-кошачьи пятиться к выходу, на сей раз осторожничая и инстинктивно и намеренно. Дело в том, что на софе храпел вовсе не Эйкли, а мой бывший проводник Нойз!

Понять происходящее было выше моих сил, однако здравый смысл подсказывал, что надежнее всего не тревожить пока никого, а разузнать как можно больше самому. Выскользнув обратно в холл, я бесшумно притворил и запер за собой дверь гостиной – так я меньше рисковал разбудить Нойза. Затем я прокрался в темный кабинет, где должен был находиться Эйкли – спящий или бодрствующий в своем большом кресле в углу, которое, очевидно, было его излюбленным местом отдыха. Когда я дошел до середины комнаты, луч моего фонаря выхватил из темноты стол, на котором стоял один из проклятых цилиндров с подсоединенным к нему механическим устройством искусственного зрения и слуха; рядом наличествовало устройство для воспроизведения речи, готовое к подключению в любой момент. Это, вероятно, был контейнер с тем самым мозгом, обладатель которого выступал на пресловутом кошмарном совещании. У меня вдруг промелькнула дикая мысль: а что, если взять и подключить к цилиндру воспроизводитель речи? Интересно, что он скажет?

Ведь он наверняка уже знает о моем присутствии здесь – его механические органы зрения и слуха, конечно же, уловили свет от фонарика и слабый скрип половиц, прогибавшихся у меня под ногами. Но я так и не отважился на эту дьявольскую штуку, лишь отметив походя, что это был тот самый новый, сверкающий цилиндр, на этикетке которого значилось имя Эйкли и который стоял накануне на полке – Эйкли тогда еще велел мне не трогать его.