Демон-полукровка - Николь Галанина

– Всё по-прежнему, Ареллаган, – спокойно сказал он и разжал кулак. Наконечник глухо ударился о сухую землю в нескольких метрах под окном.

Ареллаган остановился, изумлённо моргая.

– Зачем ты это сделал?

– Иначе ты не поверил бы, что я не желаю тебе зла, – Ольванс вздохнул. – Ареллаган, я правду говорю. Я не боюсь тебя, и я никогда не стану гоняться за тобой с серебряными сетями.

– Но я же претендент на трон, это я должен быть наследником! – воскликнул Ареллаган, поражаясь его наивности. – Неужели ты не боишься, что я…

– Я верю, что ты мой друг, – в глазах Ольванса появилась усталая тень, – и я, повторяюсь, не хочу воевать с тобой. Я понимаю, что ты имеешь законное право взять у меня эту страну. Если ты так мечтаешь об этом, если чувствуешь, что готов – я отдам тебе Корону, как только её наденут мне на голову.

– Но ведь ты совсем не подумал о своих братьях и сёстрах. С ними я тоже не хочу сражаться за власть.

– Ареллаган, мы расскажем им обо всём, и мы вместе подумаем над тем, как сделать нашу жизнь мирной в будущем. – Ольванс вдохновенно говорил, расхаживая по комнате и взмахивая руками. – Может быть, нам устроить двоевластие? У нас с тобой будет двойной трон, и мы будем советоваться друг с другом: две головы всё же лучше одной, верно? И я намного лучше знаю и понимаю людей, потому что я сам человек…

– В одной стране не может быть два Короля, – решительно сказал Ареллаган. – Это глупые мечты, Ольванс.

– Ничего глупого я тут не вижу. Это возможно, я абсолютно уверен, что возможно.

Ареллаган поглядел в его решительное лицо и про себя тоскливо усмехнулся. Легко было говорить молодому и неопытному Ольвансу, привыкшему, что каждый его каприз исполняется немедленно… Он совсем не понимал, как тяжело осуществить то, о чём он говорил. Авалория держалась на старинных законах и обычаях, только они придавали какую-то стабильность местной кавардачной жизни, и самым главным законом, первым из обычаев было почитание верховной власти. Король – почти что Бог в глазах своих подданных, но вместе с тем он – пожизненный раб, подчиняющийся жёсткому диктату двора и обязанный следовать букве закона. Конечно, Король имел право отменить любой из эдиктов, любой… но не тот, что изменял форму правления в государстве. Король мог избрать себе преемника по своему усмотрению, но только носителя крови Вампьерде. А как Ольванс мог объявить стране, ненавидящей отверженных, что их будущий правитель – полукровка, сын Главы Верховного Совета Духов и Принцессы Мередит? Кругом вставали одни лишь вопросы…

– Идём к остальным? – спросил Ольванс, прерывая невесёлые размышления Ареллагана. Рука Принца уже тянулась к двери. – Нужно сказать им правду!

– Нет, – Ареллаган резко вскинул голову, и Ольванс удивлённо расширил глаза. Ареллаган повторил настойчивее: – Не сейчас, Ольванс. Я сам сделаю это, но не теперь…

На самом деле он всего лишь боялся взглянуть в глаза своим друзьям после того, как они узнают, кто он. Ребята ни разу не отозвались об отверженных плохо; они всегда вступали в споры с доном де Марийо, когда он принимался обличать духов, и сам Ареллаган множество раз бывал в их мыслях, мог предсказать их поступки… И всё же он страшился, что просчитается, оступится, и их дружбе настанет конец.

Ольванс медленно кивнул и отступил от двери.

– Я понимаю, – сказал он, – не будем пока делать этого.

* * *

Королевский дворец, забитый народом, никогда не страдал от недостатка празднеств. Каждый день случалось нечто, достойное внимания: сговор, обручение, свадьба, рождение детей, чей-то день рождения, удачная охота, магический турнир или сражение на мечах, победителей которого усыпали цветами и любовью… Но куда больше памятных дат оставалось бы в памяти двора, если бы чванливыми дамами в длинных платьях со шлейфами и кавалерами, облитыми вёдрами духов, во внимание принималась жизнь слуг, на которых стоял и держался во всём своём чарующем парадном блеске Белый Замок. Но только слуг здесь предпочитали не замечать, проходя мимо них, даже если они стояли совсем рядом, почтительно склоняя спину.

Слуги обитали на нижних этажах, некоторые – даже под землёй, в мрачных подземельях, где ещё пятьдесят лет назад жестоко пытали и убивали особо опасных политических заключённых. Они сновали по комнаткам с низкими потолками, работая без устали и падая обессиленными, когда наконец-то затихали господа. Абсолютное их большинство обитало в крошечных каморках, похожих на тюрьмы, с зарешеченными окнами и кучей продырявленных матрасов, лежащих прямо на полу. Личные комнаты метр на метр размером имели только главная кухарка, мажордом, главный садовник, первый конюший, начальник почтальонов, шеф-повар и пятнадцать придворных музыкантов (только потому, что эти музыканты были приглашены из неварских степей и уехали бы, если бы их поместили с остальными). Почему все рвутся во дворец, Ареллаган не понимал: ведь здешние условия были едва ли не хуже, чем в самых отсталых городах и сёлах Империи…

Настире и Косте быстро ему всё объяснили.

– Это называется «общая спальня», – Настире с ядовитой усмешкой окинула рукой небольшое пространство, заполонённое матрасами. На некоторых, завалясь на бок и храпя, спали измождённые слуги. – Тут, как видишь, приличие отдыхает.

– Какая гадость… – простонала Бэарсэй, поморщившись и отвернувшись от чрезмерно вонючего конюха, слабо пофыркивающего огромным рыхлым носом.

– Я тоже так думала, – хмыкнула Настире, – а потом привыкла. Я же не всю жизнь здесь жила и не всегда спину гнула. Вообще-то, мой дед ещё был человеком, причём довольно богатым; по-моему, даже дворянином. А потом его единственного сына, моего отца, покусал оборотень, и пошло-поехало… – Настире вздохнула, медленно складывая лодочкой ладони и отнимая их друг от друга. – Понимаешь, инстинкт – его ведь не выкинешь. И мой отец, хоть и боролся, да всё же не смог скрыть, кто он. Хлопот и мама подбавила: кто ж знал, что она ведьма, она тоже не всю правду говорила, когда выходила за отца замуж… Короче говоря, дед лишил моих родителей наследства и отказался от меня. Мы переехали в Аккаранайдо, сначала жили на папины сбережения. У меня жажда крови не так сильна, как у обычных оборотней, поэтому при желании я себя могу сдерживать. До двенадцати лет я училась в элитном пансионе, за руку с графинями здоровалась, а потом деньги кончились… Учителя мне перестали улыбаться, графини задрали носы, а потом меня вышвырнули из пансиона, когда стало ясно, что отец ни медяка не заплатит больше. Потом, чтобы расплатиться по пансионским долгам, мы дом продали, жили в ночлежке, кем только ни работали, чтобы ноги не протянуть… – Настире повела плечами. – Знаете, разнорабочим тяжело приходится, особенно тем, кто всю жизнь провёл в роскоши. Отец перетрудился – и умер, а вскоре за ним и мать умерла. Не знаю, как я выжила. Косте помог: мы с ним тогда только познакомились, – кончики ушей Настире зарделись.

– Оба на стройке пахали, – грубо сказал вошедший Косте, перебрасывая из руки в руку пачку конвертов. – Ты Олемуна не видала?

Настире чуть озадаченно огляделась, пожала плечами и растерянно протянула:

– Нет… а он тебе разве так сильно нужен?

– Мне? Да мне на него как раз-таки больше всех наплевать! – фыркнул Косте. – Но Монтега приказывает срочно доставить эти письма, а Олемун у нас самый быстроногий. По всему замку его ищу – но никто эту тварь не видел.

– Наверняка в конюшнях спит, – предположила Настире, – поищи там. Он постоянно у стойл валяется, причём никогда их не почистит.

Почесав в затылке, Косте с раздражённым ворчанием вышел, и Настире покачала головой, скрывая улыбку, вслед. Тоскливыми глазами она обвела комнатку и пробормотала, скорее обращаясь к себе, нежели к Ареллагану и Бэарсэй, ожидавшим продолжения её истории:

– Да… кто ж знал, что и во дворце жизнь будет хуже ада?..

На стене комнаты вдруг взорвался оглушительным боем заколдованный колокольчик. Спящие слуги тревожно вскинулись на своих местах, встревоженно вертя взлохмаченными головами и едва продирая слипающиеся глаза. Из нутра колокольчика, вместе с колебаниями язычка, раздавался сухой голос мажордома, звучавший настолько отчётливо и громко, как будто колокольный язычок был языком самого человека, стоящего у них за спинами.

– Настире, Алимена и Керра, к герцогине Эббрской, – не повышая тона, равнодушно и монотонно отчеканил мажордом. – Немедленно на уборку.

Настире вскочила, торопливо оправляя платье.

– Да что там опять у неё случилось? – прошипела она. – Уже в пятый раз вызывает нас убраться в комнатах. Неужели у неё там снова кавардак?

– Настире, Алимена и Керра, если опоздаете, как в прошлый раз, будете наказаны, – сухо ответил колокольчик голосом мажордома.