За горизонтом сна - Яна Дубинянская

Ланни.

Девушка на мониторе.

Она молчала. Говорила мама: о погоде, о последнем собрании женского клуба, о благодарственном письме ей как матери героя, присланном из университета, о проделках кота Сэма, о здоровье отца — она до сих пор любила этого человека!.. А еще о политической ситуации в стране, новом сорте настурции, сеансах тайского массажа, недавнем разговоре с соседкой, повальном увлечении проповедями некоего пастора… И ни слова — о Ланни, о том, как же вышло, что они обе оказались там, в диспетчерской… здесь, на экране.

Как-то Феликс повез Ланни в свой родной поселок, чтобы познакомить с матерью. Девушка долго водила его за нос, отказываясь ехать в самый последний момент, но в конце концов поехала. В длинном, до щиколоток, скромном платье. И старалась вести себя добропорядочно и чинно, но дерзкий хохот так и дрожал в уголках ее ненакрашенных губ. Ночью Феликс практически не сомкнул глаз: мама постелила ей в комнате для гостей, через коридор… и оттуда за всю ночь не донеслось ни звука. Утреннее чаепитие перед отъездом было пыткой, не сравнимой ни с одним экзаменом. А затем, едва зайдя за угол дома, Ланни разразилась-таки смехом и начала очень похоже и довольно язвительно пародировать маму, ее жесты, любимые словечки. Феликс тогда покраснел, развернулся, ушел было куда глаза глядят, потом все-таки проводил Ланни на вокзал и поссорился с ней на целую неделю.

А мама сказала только: «Хорошая девушка…»

И вот она умолкла и посмотрела на Ланни, серьезную — совершенно серьезную! — строгую, прекрасную, с гладко причесанными волосами. И положила ей руку на плечо.

Шевельнулись пухлые губы:

— Феликс…

Голос. Ее низкий, звучный, чуть приглушенный легкой хрипотцой го…

Невыносимый визгливый скрежет внезапно ударил по барабанным перепонкам. По монитору побежали черные полосы. Подалась вперед фигура Ланского, его руки беспомощно зашарили по всему пульту. По Центральному узлу — в нем вдруг оказалось чересчур много людей, которых Феликс давно перестал замечать, — прокатился негодующий ропот.

— Ничего не могу сделать! — крикнул Олег. — Перебило внутренней волной. Вахтенный отсек на связи.

Грязно и грубо выругался Брэд Кертис — даже странно было слышать такое от всегда флегматичного и добродушного толстяка. С другого конца отсека неслись отрывистые проклятия Косты Димича в адрес тех — сами знаете кого! — кто находился сейчас на вахте. Остальные члены экипажа просто глухо роптали — но все они думали об одном и том же.

Инженер Ли ни о чем не думал и ничего не говорил.

Слишком. Слишком!..

Все мониторы засветились голубым. Экстренная внутренняя связь.

— Вниманию экипажа, — мерно, почти без интонаций произнес Александр Нортон. Его лицо собралось в чеканную маску, между бровями пролегла глубокая складка. — Экспериментальный межзвездный корабль «Атлант-1» только что выведен на орбиту планеты, которая представляет собой конечную цель нашей экспедиции. Научному составу пройти в исследовательский отсек и приступить к предварительным зондовым исследованиям. Медику Димичу и программисту Олсену сменить меня и биолога Брюни на вахте. Навигатору Дере занять место в отсеке управления. Всем остальным также разойтись по рабочим местам.

Ропот разом затих. В абсолютной тишине пальцы связиста щелкнули каким-то тумблером. Прилетели.

Чашка выскользнула из рук и медленно начала падать.

И, как всегда, казалось, что можно тысячу раз успеть все исправить, подхватить ее или даже не уронить. И, как всегда, какой-то нелепый ступор заставлял просто стоять и смотреть, как чашка планирует вниз, касается пола еще целой ручкой — и наконец потихоньку распадается на части…

Лили бросилась на колени и принялась лихорадочно собирать осколки.

Если подобрать все до единого, может быть, и обойдется. Мама заметит пропажу не сразу, а в крайнем случае можно небрежно бросить, что чашка с недопитым чаем стоит в комнате. А потом…

В конце концов, осталось еще четыре чашки, а их в семье только трое… и то вместе с ней.

…какое там «потом».

— Лили!

Большой полукруглый осколок, в который она складывала мелкие, вздрогнул и накренился. Фарфоровое крошево дробно посыпалось на пол.

— Она была треснутая, — скороговоркой зашептала Лили, втупившись в штопаную дорожку. — Она бы все равно скоро… и еще четыре есть…

Мягкие теплые руки опустились на плечи, обняли. Она почувствовала у шеи мамино дыхание и удивленно подняла голову.

Мама сидела рядом на корточках, спиной к окну. Ее лицо против света казалось не таким усталым, как обычно, и совсем молодым. Одной рукой прижимая к себе Лили, мама тоже стала шарить ладонью по полу в поисках мелких осколков.

— Что с тобой? — спросила она вроде бы между делом.

Лили напряглась.

Встать и уйти в другую комнату. Прямо сейчас. Или нет, выйти на улицу — повод есть, надо же вынести осколки, — а потом выскользнуть со двора и… Вечером мама будет, как всегда, утомленная и злая, ей и в голову не придет вот так спрашивать: что с тобой?..

А вообще какой там вечер…

Мамина рука лежала на плече — уютно, как в детстве. Если встать, придется стряхнуть ее. И больше никогда, никогда… Нет, еще минуточку. Просто промолчать, как будто и не было никакого вопроса… Лили дотянулась до острого, похожего на иглу осколка, положила его в общую кучку и придвинулась поближе к матери, сжавшись в комочек.

— На тебе лица нет, — сказала мама. — Что-нибудь случилось? Скажи, может быть, тебя опять кто-то обижает?

Она помотала головой.

Не обижают. Пока. Потому что никто не знает, что… И не узнает — в который раз молча поклялась себе Лили. Она уже не маленькая девочка, которую замечательная тайна распирала изнутри — так, что невозможно было не рассказать о ней всем на свете…

Никому. Даже маме.

Теплая рука соскользнула с плеча. Мама встала, с трудом удерживая в сложенных лодочкой ладонях бывшую чашку. Сверху вниз пытливо посмотрела на дочь. Лили сосредоточенно подбирала указательным пальцем последние микроскопические осколки. Не удержалась, стрельнула вверх затравленным взглядом — и снова уставилась в дорожку на полу.

— Мне кажется, это после того, как вы с Джерри ходили на фильм, — вопросительно предположила мама. — Я же предупреждала… Но все ведь обошлось, слава Богу.

Лили поспешно кивнула. Предложенная матерью версия подходила как нельзя лучше, правдоподобная и безобидная. Пусть будет так.

— В следующий раз будешь меня слушать.

— Да, мама.

…В тот вечер ей удалось, пользуясь темнотой — мать берегла и очень редко зажигала единственную керосиновую лампу, — прошмыгнуть к себе, переодеться и причесаться. За ужином при тусклой свечке Лили выглядела вполне пристойно. Ее адаптированная история для родителей звучала так: они с Джерри шли на Площадь Независимости смотреть фильм, но за два квартала услышали шум и крики, почувствовали неладное, развернулись и бросились бежать. Она споткнулась и упала — именно поэтому у нее ободраны колени и кровоподтек на лбу.