Последний - ЙаКотейко

сколько прошло времени, не знал, который был час, просто лежал на кровати, вслушиваясь в окружающее пространство. Как только меня привели в комнату, сбежалась вся команда, выпытывать, что желали узнать люди. С трудом удалось отправить их всех прочь, объяснив доступными методами, что хочу побыть один. Янки с ними не было. Миша извинилась и призналась, что говорить лисе ничего не стала. Надеялась, что к тому времени, как лиса придет, раны немного улучшат вид. Я смог только благодарно пожать ее ладонь.

Время в тишине, наедине с болью, тянулось бесконечной лентой. К тому же часть ран перешла в другую фазу и стали зудеть. Чего стоило удержаться и не начать расчесывать лицо, только боги знают. Тишину и глухие страдания разбил едва слышный скрип двери. Словно время повернулось вспять, отправив меня в маленькую камеру на металлический лежак. Легкие шаги прошелестели по полу, заставив напряженно сглотнуть. Очень не хотелось спугнуть мираж неосторожным движением. Шорох ткани сменился нежным теплом от прижавшегося маленького тела. Янка ничего не говорила. Обхватила рукой почти не вздымающуюся грудь и уложила голову на плечо. Что есть сил прижал к себе лису, гладил по чудесным волосам и благодарил богов, что сделали мне такой подарок.

Горячая капля скользнула по плечу. За ней еще одна и еще. Я замер не в силах осознать, что не могу ничего сказать, не могу утешить. Вместо слов прижал Янку еще сильнее, прикрыв ладонью острое личико, спрятавшееся на плече.

Немного успокоившись, лиса заговорила:

— Когда Миша пришла в комнату, я хотела бежать сюда, — шептала лиса, гладя по груди ладонью, — но она сказала, что люди отправили тебя еще куда-то. Даже не дали отдохнуть. Я расстроилась, но поверила. Никуда не выходила, грустила. Но когда пошли на ужин, на лестнице почувствовала твой запах, как тогда. После ужина поругалась с Мишей, допытываясь, где ты и что случилось. Почему она соврала. Ей пришлось признаться, ты не злись, пожалуйста, — и заводила носиком по коже.

Сейчас мне хотелось так много ей сказать, а получилось лишь нежно погладить по лицу, зато в это незамысловатое действие вложил все свои чувства.

Дни болезни открыли для меня еще одну неприятную тайну. Иные, отличные от людей, в институте тоже были: их держали внизу, в камерах. Использовали этих существ так же, как мальчишку нага: для тренировок и как пищу для других.

Узнал об этом, когда меня швырнули в затхлый каменный мешок. Все еще не способный видеть, я по инерции пробежал несколько шагов и споткнулся обо что-то мягкое, лежащее на полу. Упал, обновив раны на руках. Эмоции вокруг двоились, порождая странное эхо в разуме.

— Твоя еда, заберем, когда закончишь, — хохотнул со стороны входа сопровождавший воин. Дверь тяжело скрипнула и закрылась.

Недоуменно обернувшись, попытался нащупать указанную еду и невольно вздрогнул почувствовав. На холодных камнях помещения лежала спеленатая словно куколка, мавка. «Не самая вкусная кровь» — пробежала в голове мысль, а потом пришло осознание.

Девушку, или девочку? Трясло. И дрожь эта была не от холода, уж я-то чувствовал. Страх полз по телу, вливаясь вместе с обреченностью и желанием жить. Жить даже в этом месте.

Говорить не получалось, но как мог, старался успокоить девчонку. Погладил по плечу и, осторожно ощупав повязку на маленьком лице, сорвал ее с губ.

— Не надо, пожалуйста, — первым делом попросила мавка, едва сдерживая всхлипы.

Отсутствие голоса оказалось неприятной и слишком большой проблемой. Не знаю, поняла ли она жесты. Но, по крайней мере, я старался объяснить, что не возьму много. Сопротивляться мавка не стала, даже когда я приподнял легкое тело и коснулся шеи губами: распутать руки не удалось, да и не слишком хотелось. Все же, загнанное в угол существо непредсказуемо, а убить вампира, неспособного толком ощущать, наверняка можно и голыми руками. Проверять не стал.

Оторваться даже от этой холодной крови было сложно. Но пришлось. Зализал раны и вновь провел рукой по заплаканному лицу, прося прощение. Стоило встать, и дверь отворилась, словно воин наблюдал за происходящим в камере. Хотя, почему нет, кто разберет этих существ, что им доставляет удовольствие.

Сложно описать словами чувства, засевшие внутри после этого происшествия. Я не видел лица мавки, но образ испуганного ребенка больше никогда не оставлял.

На третьи сутки, наконец, перестал отворачиваться, когда Янка подходила. За что до этого, к слову, получал довольно болезненные укусы. Голос появился раньше, но я старался молчать, чтобы не перенапрячь изуродованное горло. Ночью, наконец, рассказал лисе все, что накопилось за то время, что она лежала рядом, молча поддерживая и рыдая. Слова подкрепил действиями, чтобы сомнений в искренности точно не осталось.

— Зачем они так с тобой поступили, ведь мы старались их не трогать? — водила пальчиком Янка по моей груди.

— Это предупреждение Наори, так сказал гоблин, — я лежал на спине с закрытыми глазами, вслушиваясь в ощущения. — Что они могут найти противодействие любой угрозе с его стороны.

— Ничего себе предупреждение! Головы им оторвать за такое, — теперь по груди путешествовал не пальчик, а коготок.

— Успокойся лисенок, — хохотнул, поймал ее руку и прижал к губам. — Тот, кто стоит за этими иными, очень много знает, о вампирах в том числе. Так что, думаю, и мои способности к регенерации для него не секрет.

— Все равно, это подло, — не желала успокаиваться Янка.

— Это война, малыш, а на ней, как известно, все средства хороши.

Возразить вновь не дал, пользуясь действенным способом заткнуть женщине рот — поцеловал, навалившись сверху.

Наутро нас выдернули прямо из кровати. Пришедшие солдаты ворвались без стука и, в буквальном смысле, сдернули лису с меня. Кинувшись спросонья убить нахала, упал на пол, скрученный болью.

— Одевайся, вампир, тебя ждет господин Наори, — когда я перестал корчиться, усмехнулся солдат, стоявший ближе всех.

Янка под взглядами чужаков судорожно натягивала на себя одежду. Я так же стал одеваться, едва сдерживаясь, чтобы вновь не наделать глупостей воинам на забаву. Но в удовольствии себе отказывать не стал, сверлил людей тяжелым взглядом не мигая. Это выводило их из себя, страх разрастался, раскрывался бутоном водяной лилии.

— Иди, — зло буркнул один из солдат, подгоняя меня в спину стволом оружия.