Кукловод - Андрей Троицкий

Заперевшись в номере, Каширин всю ночь рассказывал Рогожкину, первому встречному молодому человеку, историю своей жизни. Историю своих взлетов и падений. Историю встречи, знакомства, романтической влюбленности в свою последнюю жену Марину. Затем он рассказал про свою взрослую дочь, которая теперь живет с его первой женой и отчимом адвокатом. Каширин устал от собственных слов. Под утро кончилась водка, Каширин совсем выдохся, как шампанское, оставленное на ночь в стакане.

Он закончил свой рассказ словами:

– Наверное, не достаточно просто любить женщину. Надо еще уметь показать, что ты ее любишь. Не симулировать любовь. А дать женщине понять, что ты ее любишь. Дорогие подарки не счет. Хотя не так уж их было много, дорогих подарков. Главное, я не умел показать свою любовь. Ты меня понимаешь?

– Почему нет? Понимаю. А кем работала ваша жена?

– Моей жене не нужно было работать. А ты, расскажи о себе что-нибудь, – попросил Каширин. – У тебя есть родители? Ты с ними ладишь?

Рогожкин ответил охотно. С давно никто не разговаривал по душам.

– У меня есть мать, отец умер три года назад от сердечного приступа. Он был свойский мужик. Часто повторял: не позволяй разговаривать с собой по-хамски. И еще он говорил: никогда не спи с проститутками. Сам отец эти правила частенько нарушал. Теперь у меня отчим.

– А мать тебя не разыскивает?

– В последнее время моя мать с отчимом только и делают, что ругаются. В основном из-за денег. Отчима выгнали с работы. И началась эта ругань. Наверное, они и сейчас, среди ночи, ругаются. Даже не заметили, что меня нет. Они сосредоточились на деньгах и своей перебранке.

Рогожкин закрыл глаза. Вдруг вспомнился один хороший вечер, когда к отчиму пришли его старые институтские приятели, кто с женой, кто в одиночестве. Накрыли большой стол, посадили за стол и его. Мать наготовила несколько плошек мясного салата, купили много водки, пива и десертного вина.

Отчим играл на гитаре, хором пели какие-то старые песни. Одна песня печальнее другой: «Возьмемся за руки, друзья, возьмемся за руки друзья, что б не пропасть по одиночке». Рогожкин всмотрелся в лица друзей отчима. Все мужики как на подбор худые, кожа на лицах серая, нездоровая, одеты кое-как. Вот собрались, вспоминают молодость, жалуются на болезни.

Отчим пытается шутить, как умеет: "Я из того счастливого поколения романтиков, кого наша великая Родина вспоила портвейном «Агдам» и вскормила колбасой «Чайная». Все смеются. Такой юмор до людей доходит, ведь собравшиеся из того же самого счастливого поколения. Еще раз подняли рюмки за дружбу и по новой затянули: «Что б не пропасть поодиночке…»

Рогожкин тогда подумал, что такие люди пропадут. Вместе или поодиночке. Но пропадут непременно. Уже пропали. Когда песня закончилась, мать отняла руку отчима от гитарного грифа, надолго прижалась губами к его раскрытой ладони. Мать плакала от счастья.

– А может, отчим и хороший человек.

Этими словами Рогожкин подвел итог своим размышлениям.

Он осмотрелся. Каширина в комнате не было. К этому времени Каширин заперся в ванной, полил голову холодной водой и долго рассматривал в зеркале свое отражение. В эту минуту он во всем винил только себя самого. Он ненавидел себя в эту минуту. Каширин плюнул в свое отражение в зеркале. Его шатнуло в сторону, плевок не достиг цели. Вязкая слюна висела на кафельной плитке. Каширин вышел из ванной. Прямо в костюме лег на кровать, закрыл глаза и провалился то ли в глубокий сон, то ли в обморок.

Рогожкин потушил свет, сел в кресло, вытянул ноги и тут же уснул.

Проснувшись в двенадцатом часу утра, Каширин сполоснул лицо, попросил у горничной утюг, выгладил на письменном столе пиджак и брюки. Рогожкин вошел в номер, поставил на подоконник бутылку крепленого вина. Он справился с пробкой без штопора, просто пропихнул ее пальцем в бутылку.

– Куда это вы собираетесь?

– По делам.

Ночь откровений кончилась. А утром хмурый, погруженный в самые мрачные мысли Каширин не был расположен к долгому разговору. Натянув брюки, он встал перед зеркалом, проверяя, ровной ли получилась складка.

– Значит, решили ехать к ним? – Рогожкин разлил вино по стаканам. – Ну-ну. Езжайте.

Каширин отказался от вина, взял в руки телефонный аппарат, набрал номер тестя. Голос Сергея Ивановича звучал почти спокойно, без истерического надрыва.

– Да, Женя, – сказал тесть. – Видишь, какое горе.

– Я скоро приеду, – ответил Каширин.

Собеседники не слушали друг друга.

– Я только что получил свидетельство о смерти. Скоро придет агент из похоронного бюро. Женщины тут, соседки… Помогают…

– Поговорим при встрече, – сказал Каширин. – Наверное, понадобятся деньги. Я постараюсь что-нибудь достать.

– Хорошо, – тесть всхлипнул и положил трубку.

Каширин поставил аппарат на прежнее место, надел пиджак. Он шагнул к двери, но Рогожкин встал на его дороге.

– Подождите, сядьте на минуту, – сказал он. – Скорее всего, это не несчастный случай. Вашу жену убили. Подумайте, с какой целью? Минуту подумайте спокойно.

Каширин остановился, но садиться не стал.

– Я сейчас не в том состоянии, чтобы думать. Тем более спокойно.

– А вы все-таки попробуйте. Хорошо, я подумаю за вас. Вслух. Вашу Марину убили для того, чтобы обнаружить ваше присутствие. Вот единственная цель. Вашим врагам нужно, чтобы вы пришли к родителям Марины. Или нарисовались на похоронах. Им нужны вы, а не Марина. Когда вы явитесь на похороны или придете к тестю, вас прихлопнут. С той или с другой стороны. Менты или бандиты.

– А если бы у тебя убили близкого человека, мать убили, – Каширин осекся. – Ты что, не пошел бы на ее похороны?

– Однозначно – не пошел. Покойнику не поможешь. А вы идите, если мечтаете умереть в муках. Вас с крыши не сбросят. А повесят на цепи вниз головой. И какой-нибудь подонок бильярдным кием станет стучать по вашему животу. Пока кишки изо рта не полезут. Вы этого хотите?

Каширин сел на стул.

– А ты что предлагаешь?

– Предлагаю – уехать из города. В гостинице вас рано или поздно найдут. Вы не в ладах с законом, не в ладах с бандитами.

– Я не в ладах с самим собой.

– Тем более надо уехать. Один знакомый предложил мне работу: перегнать пару грузовиков. По территории все России и дальше. Через Казахстан. Сперва я думал отказаться. Но теперь соглашусь. Потому что у меня появился напарник – вы. И работа ничем не хуже других, обещают очень хорошо заплатить. Вы справитесь с грузовиком?

– В армии я служил в автомобильном батальоне. Давно это было. Но руки все помнят.

– Права и паспорт при себе?

– Права при себе. Паспорт только заграничный. Гражданский бандиты отобрали. А когда нужно выезжать?

– Скоро. Так вы согласны?

Каширин поскреб затылок.

– Почему бы и нет? Наверно, ты прав. Мне нужно уехать.

– По рукам, – обрадовался Рогожкин. – Ночью вы рассказывали, что те бандиты, которые вас прижали, Литвиненко и его хозяин Ступин… Что они владеют какими-то заведениями в Москве. Кабаки, еще что-то. Я хочу знать, где их центральный офис, где сидит этот Ступин.

– Зачем тебе это?

– Перед отъездом передам ему привет от вас.

Два месяца назад рецидивист Василий Сергеевич Величко покинул места лишения свободы и нашел временный приют в Москве под крышей старой знакомой. Последний раз Величко отсидел совершенно пустяковый срок, четыре года. По совершенно пустяковому делу, на котором не наварил ни копейки и засыпался, как мальчишка. Вспомнить стыдно.

Не успел Величко опьянеть от воздуха свободы, как наклюнулась парочка верных дел. Однако возвращаться в сырой холод мордовских лагерей почему-то не хотелось именно теперь. Василий Сергеевич решил поставить крест на воровском законе и попробовать жизнь законопослушного гражданина. Ведь существуют же на свете люди, которые ведут добропорядочную жизнь и временами даже не бедствуют. А с пользой и удовольствием проводят время. Можно попробовать.

Три дня Величко натирал ноги, предлагая работодателем свою не сломленную лагерями физическую силу, плюс несколько рабочих профессий, соглашался на любую оплату. На четвертый день пожилая женщина, торчавшая во дворе в любую непогодь, остановила Величко и сделала ему неожиданное предложение.

– Тут у нас за тем вот домом открылся комитет…

Старуха морщилась всем лицом, стараясь вспомнить точное название того самого комитета.

– Ну, короче что-то вроде комитета бедноты. Туда помощь разную свозят коробками. Гречка там бывает, консервы рыбные, сухое молоко. А они ее распределяют. По старухам, инвалидам… Ну, выдают, кто нуждается. Кто бедный.

– Я в помощи не нуждаюсь.

Величко промок и продрог за день бесполезных поисков работы и, пожалуй, дармовая банка консервов была бы кстати. Но гордость взяла свое.

– Я не инвалид.

– Вижу, что не инвалид, – старуха, напрягая тонкую шею, смотрела на Величко снизу вверх. – Но там рабочий нужен. Их коробки разгружать и вообще, по хозяйству.